Мой друг Игорь Бяльский
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 70, 2024
…и вдаль меня уносил поток и бог одарял людьми…
Игорь Бяльский, «Ханука 5766»
От Игоря Бяльского исходило не только обаяние, но и чувство надёжности. Для детей поколения, пережившего сталинские времена, ощущение надёжности часто было наиболее важным фактором, располагающим к дружбе. «Даже гэбэ не сомневалась в моей надёжности», – пошутил однажды Игорь, когда в 70-х годах КГБ, руководимый Андроповым, принялся особенно активно вербовать многих в осведомители (при несогласии, угрожая расправой). Но, в отличие от меня и иных знакомых, его никогда даже не пытались шантажировать.
Для меня и, я полагаю, для многих его друзей Игорь был как социальный фундамент, помогающий выдерживать эмоциональные и жизненные потрясения. Меня никогда не оставляло чувство, что если когда-либо в жизни понадобится помощь, то Игорь отзовется, не задавая вопросов.
В 1975 году, вскоре после моего переезда из Одессы в Ташкент, я впервые встретился с Игорем. Кроме моей жены, Лины, и её семьи я никого в Ташкенте не знал. Случайно я услышал, что в Доме Знаний состоится концерт Юрия Кукина и, конечно же, мы пошли послушать его песни. По окончании замечательного концерта, на сцену вышел симпатичный молодой человек и серьезно, но доброжелательно объявил, что один раз в неделю по средам (или четвергам) в 7 вечера в Доме Знаний встречаются люди, интересующиеся самодеятельными песнями, и все желающие могут присоединиться.
В 2008 году в одном из своих интервью Игорь рассказал о том, что предшествовало этому объявлению о создании клуба самодеятельной песни (КСП) «Апрель»: «К апрелю 1975-го, когда мы объявили о создании клуба, я жил в Ташкенте уже полтора года. После тяжелого периода привыкания к южному солнцу и в некотором роде к азиатскому быту (я приехал туда из Перми) город, наконец, стал “своим”. Появились друзья, я начал ходить в альпинистскую секцию, ездить на тренировки в Чимган. Во многих других городах Союза песенные клубы существовали давно. Об их деятельности я знал от младшего брата Миши, который тогда учился в саратовском универе и вместе с однокурсниками помогал Володе Ланцбергу “строить” КСП “Дорога”.
В марте 75-го мне посчастливилось познакомиться с Юрием Кукиным, чьи песни любил еще со школьных времен. Кукин гастролировал в Ташкенте вместе с эстрадным ансамблем, исполняя на каждом концерте (я не пропустил ни одного) по три-четыре песни. Гостиница “Россия”, в которой Юрия Алексеича поселили в отдельном номере, находилась в нескольких минутах пешего хода от района “Госпиталки”, где я тогда жил. Вместе с друзьями мне удалось устроить его сольные выступления в нескольких НИИ, у нас появился некоторый “организационный опыт”».
Мы подружились с Игорем с первого дня нашего знакомства, когда я пришёл на встречу КСП в Дом Знаний, через несколько дней после его объявления на концерте Кукина. После встречи Игорь и я поехали домой на трамвае вместе, поскольку нам было по пути. Ехать в район Чиланзара было, слава богу, далеко, и нам удалось вдоволь наговориться. И с тех пор мы не расставались надолго, несмотря на то что большую часть нашей жизни, с 1979 года, наши дома находились на разных континентах.
Нашу дружбу можно условно разделить на три периода: ташкентский (1975–1979 гг.), переписка (1979–1990) и новый, после переезда Игоря в Израиль (1990–2022).
Ташкентский период
В Ташкенте Игорь был инициатором многих общих дел: поездки на Грушинский фестиваль, организация Чимганских фестивалей, проведение концертов бардов в городе, дружеские вечера с участниками КСП и приезжающими авторами и исполнителями, поход в горы. Игорь говорил, что общие дела – это и есть дружба.
Поездка на Грушинский фестиваль
Я часто рассказывал, при каких обстоятельствах Игорь познакомил меня с его братом Мишелем… кажется, в 1976 году. Мишель приехал на Грушинский фестиваль из Саратова со своим тогда уже знаменитым клубом «Дорога», а Игорь – и его «клан» (как выразились Никитины), включая меня – из Ташкента. Мы шли от поезда к месту, где ташкентская группа предполагала поставить свои палатки. Вдруг Игорь сбросил рюкзак и побежал! Навстречу ему бежал молодой человек, немного похожий на Игоря. Добежав друг до друга, они так крепко обнялись, что потеряли равновесие, упали на траву и в обнимку стали катиться по траве то в одну, то в другую сторону. Это продолжалось так долго, что собралась толпа людей, смотревшая на это необычное зрелище, и невозможно было не заразиться радостью их встречи. Тогда-то Игорь нас и представил.
Холостяцкая жизнь
Вскоре Мишель тоже переехал в Ташкент, и некоторое время они с Игорем снимали квартиру на двоих. Календари их рабочей и социальной жизни были настолько насыщены, что редковато хватало времени и энергии на бытовые нужды и, тем более, на освоение кулинарного искусства. Однажды мы с Линой зашли к ним домой и уже вместе с Игорем и Мишелем посмеялись, когда они нам показали, как варят курицу, которая была не только не выпотрошена, но еще и не слишком очищена от перьев.
А потом появилась Мила Фирер
По их лицам было видно, что это были волнующие и счастливые времена для обоих – Милы и Игоря. Бесконечно гостеприимный дом Милы и Татьяны Эммануиловны, Милиной мамы, куда Игорь переселился, вскоре стал de facto штаб-квартирой клуба «Апрель», базовым лагерем многих приезжающих на Чимганские фестивали самодеятельной (туристской) песни (СП) перед их «забросом» на гору Чимган, местом для домашних мини-концертов и приютом для друзей, когда они в этом нуждались.
Чимганские фестивали
Игорь скромно говорил о себе, что он один из организаторов Чимганского фестиваля. Но, на мой взгляд, Игорь был вдохновителем и основным организатором также и художественной и бытовой сторон фестиваля. Конечно же, все организаторы работали с большим интересом и энтузиазмом, но Игорь был лидером. Он приглашал авторов и исполнителей со всех концов Советского Союза, обеспечивал жилье (многие останавливались у Игоря в доме), координировал транспорт, приглашал жюри, планировал выступления, договаривался, где нужно было, с местными властями, организовывал выступления известным авторам и исполнителям после фестиваля, и многое другое.
Игорь предложил мне заняться организацией «Чайханы» – дневной «фиесты», где по традиции фестивалей СП исполнялись шуточные песни. Я попытался определить и поручить людям дела, которые они хотели бы исполнять. Поэт Рудольф Баринский, юный автор песен Саша Стрижевский и другие участники клуба «Апрель» помогли написать вступление и несколько пародий. Саша также согласился стать ведущим-«визирем» и блестяще справился с этой ролью, а Аркадий Вайнер-«шах Чайханы» и несколько девушек-«гаремниц» оделись так, что придали нашей «Чайхане» восточный колорит. Мне только оставалось зафиксировать желающих выступить, что было совсем нетрудно, определить их очередность, и вовремя информировать «визиря» о порядке выступлений.
Поход в горы
В 1978 году шестеро друзей – Захар Титиевский, Гриня и Света Гордины, Мишель, Игорь и я отправились в недельный горный поход в западный Тянь-Шань, верховья рек Терс и Акбулак (приток реки Чаткал). В каждый из пяти походных дней нам нужно было подняться на новый перевал высотой 2500–2800 метров над уровнем моря, где лежал снег, и успеть спуститься в долину, чтобы расставить палатки на ночлег на траве, а не на снегу.
Однажды, при переходе вброд горной реки, которая по плану должна была быть маленьким ручейком, бурный поток сбил с ног троих из нашей группы – Захара, Мишеля и меня – и понес вниз по течению. Мишель и Захар выплыли на левый берег реки, а меня поток вынес на правую сторону. Я схватился за ветку дерева, которая очень низко склонялась над рекой, и какое-то время держался, но поток затягивал меня под ветку, так что пришлось решиться и поднырнуть под нее, и в конце концов я выкарабкался на берег.
Света, Гриня и Игорь, которые должны были переходить реку после нас, увидели, что происходит, но в тот момент ничем не могли помочь. Игорь мне потом рассказывал, что в какой-то момент потерял меня из виду и решил, что произошло что-то страшное. Он побежал вниз вдоль реки, пытаясь найти меня. Каково же было его молчаливое ликование, когда он вернулся и увидел, что все живы-здоровы, только немножечко промокли и замёрзли! В этом походе было много и других приключений, которые у всех нас остались в памяти. Еще до похода в горы мы все были друзьями, но ничто так не закаляет дружбу и обогащает память, как трудности, перенесенные вместе.
Период переписки
После нашего расставания в 1979 году, как тогда казалось – навсегда, я со своей семьёй оказался в Чикаго. Письма стали основным способом нашего общения. Иногда письма пропадали, но многие все-таки доходили, и я сохранил их. Письма были о работе, детях, наших семьях, друзьях, чувствах, мечтах, переменах и многом другом. Иногда Игорь присылал свои новые стихи. Во второй половине восьмидесятых годов у нас даже появились надежды на встречи.
В 1988 году я впервые смог приехать из Чикаго в Одессу. Игорь и Мишель с семьями, а также Захар, тоже приехали в Одессу. Это были времена неожиданных перемен. Люди стали более открытыми, почти каждый день в печати появлялось что-то новое, что вчера ещё казалось невозможным. Но тогда ещё никто не осознавал подкрадывающийся беспредел, который наберёт полную силу только через несколько лет. Возможно, тот опыт частично сказался и на будущей настороженности Игоря к идеализации демократии.
После возвращения в Чикаго я порекомендовал профессору Кэрол Авинс пригласить Игоря выступить в Северо-Западном (Northwestern) университете. Кэрол Авинс, деликатный и добрейший человек, талантливый профессор русского языка и литературы, переводчик ранее неопубликованного дневника Бабеля и стихов Ирины Ратушинской, послала Игорю приглашение выступить с серией лекций в Северо-Западном. Мы подружились с Кэрол в первой половине 80-х, когда она стала принимать активное участие в привлечении американской общественности к стихам и судьбе Ирины Ратушинской, которую советские власти осудили на семь лет лагерей и пять лет ссылки «за изготовление и распространение стихов» неугодного режиму содержания.
Письмо, которое приводится ниже, написано Игорем в преддверии больших перемен в его жизни, как, впрочем, и всех остальных людей в Советском Союзе. Кроме того, мне очень близка реакция Игоря на стиль письма, написанного Кэрол, поскольку у меня были похожие чувства в те времена, когда я впервые столкнулся с другой культурой.
19.11.1988
Здравствуйте люди!
Фима, пятнадцатого, в твой день рождения, досрочно воротившись из Ходжикента с Чимганских гор, ввиду (да и на ощупь) осеннего холодного дождика, достал из почтового ящика письмо из Северо-Западного университета. Представляешь, как мы все обрадовались, в том числе и я! Фимка, большущее спасибо! Несмотря на предстоящие бюрократические стенки, я бы даже сказал валы и продолжил образ – со встроенными в бойницы ковшами для горячей смолы и прочими штуками для отпугивания и даже наоборот – отстрела, надеюсь, стенки эти одолеть и прибыть в Эванстон (и Скоки) и рассказать тамошним студентам и студенткам про современную советскую литературу и о своём собственном творчестве, как и говорится в чудесном неправдоподобно приглашении (только спустя два дня, позавчера, “открыл” что “for whatever period of time” означает “на любой срок” а не “в любой срок”. Ну это вaще!).
Так что буду проситься у начальства московского писательского на год (конечно, в крайнем случае, соглашусь и на пару недель), a если лекций на так долго не хватит терпения у студентов и профессоров меня слушать (кстати, начал придумывать лекции – “Пушкин и Высоцкий”, “Профессиональные поэты и самодеятельная песня”, “Молодые поэты Ташкента”, “Современная русская поэзия и Восток”, и т.д. и т.п., я ещё много могу придумать), то попрошусь на какую-нибудь бензоколонку мыть машины, заодно практикуясь в английской и в американской поэзии, чтобы когда-нибудь устроиться-таки читать какие-нибудь лекции.
Фимка – самые горячие мои благодарности Кэрол. Я ей обязательно напишу, чтобы выразить своё, в свою очередь, восхищение не только самим содержанием письма, которое, возможно, насоветовал ей отчасти ты, но и дивным, непереводимым на русский советский язык слогом, непереводимым – это я ручаюсь как переводчик-профессионал. Непереводимым, как непереводимы культуры вообще, как непереводима поэзия…
Фимка, спасибо ей огромное. Собираюсь в течение ближайших двух-трех недель добраться до Москвы, и уже чего-то там разузнав о возможностях даже не материального содействия CП авиадороге (наскребу, ежели че), а самого собственно их меня отпускания, т.е. ходатайства их перед компетентными органами, позвоню тебе, а ей пока только благодарность, а напишу после Москвы, чтобы более содержательно благодарить.
Как уже писал, были с Мишелем на фестивале самодеятельной песни в Таллине. Там – полностью перестройка – с национальным самосознанием, с территориальным хозрасчетом, и прочая—прочая… Сильно на нас повлияла динамика процесса. Глядишь, не сегодня-завтра и в Узбекистане аналогично. Так что надо как-то менять географию. Для начала, если удастся – в Эванстон. А не получится – так сначала в Москву.
Из прочего – не литературного, не географического – Андрюшка выговаривает много слов, и даже повторяет за Сенькой английские, когда мы с Сенькой английский учим. Mилка работает. Я пока дома, теперь уж, пока не вернусь из столицы, а там, если не скоро окажется Эванстон, буду устраиваться на какую-нибудь службу…
Пишется несильно много, зато “замочили” рецензиями в журнале и газете, чтоб не писал, значит, плохих стихов, а знал бы свой шесток. Да ладно их.
Мишель организовал кооператив и провел первое мероприятие – вечер поэзии Сухарева со сбором в Фонд Мемориала жертвам сталинизма.
Фимка, от тебя ещё пока ничего не было, кроме фоток, присланных Линой, и весеннего письма. Писал ли после лета? Как твой проект? Как Люба и Лизочка? Не попадался ли на пути Блинчик?
Ещё раз – огромное спасибо Кэрол. И тебе. Приветы Лине, и поклоны, и спасибо за то, что она содействует. Она ведь хотела приехать в Союз! Когда? Ждём. Получили ли Платонова?
Приветы от всех наших.
Обнимаю
Игорь.
К сожалению, Игорь не смог приехать, чтобы прочесть серию лекций в Северо-Западном – очень скоро наступило время всем уезжать из Ташкента. Он также не смог приехать и на фестиваль русского искусства в 1989 году в Чикаго, который Игорь, живя в Ташкенте, помог организовать. По его рекомендации на фестиваль в Чикаго приехали Сергей и Татьяна Никитины, Григорий Дикштейн и другие барды.
Новая жизнь
Этот период нашей дружбы охватывает более тридцати лет, со времени переезда Игоря в Израиль. Политические, социальные, технологические, глобальные и локальные изменения не только не прекращались, но ускорялись из года в год.
Обмен мнениями о происходящем стал основным содержанием наших бесед при встречах, по телефону, в электронных письмах. Жизнь в Советском Союзе с каждым годом уходила в более отдалённые уголки памяти. В ретроспективе, проблемы, в которые мы упирались в Союзе, стали видеться нам проще, возможно, и потому, что в советские времена черное и белое казалось нам более очевидным.
Приезд в Израиль
В апреле 1990 года Игорь, Мишель и Гриня с семьями уехали в Израиль. Игорь мне часто говорил, что никуда не поедет без Мишеля, Грини и их семей, – а в те годы американская бюрократия создала дополнительные трудности для людей, желающих переехать жить в Америку. Впрочем, ещё до моего отъезда из Ташкента в 1979 году, Игорь мне говорил, что если бы он уезжал, то в Израиль, а не в Америку. Позже мне стало очевидно, что Игорь принял правильное для него решение.
В начале 1990 года начал нагнетаться конфликт между Ираком и Кувейтом, и в августе иракские войска вторглись в Кувейт. Ситуация на Ближнем Востоке была ещё более взрывоопасная, чем обычно. Тем не менее, война ещё не началась, самолёты ещё летали, президент Буш-старший ещё только собирал коалицию, и в октябре 1990-го Лина и я полетели навестить наших друзей – уже в Израиль.
Вся большая компания собралась в доме Игоря и Милы в Ришон-ле-Ционе. Прошло только несколько месяцев со дня их приезда в Израиль, и все еще учились, искали работу и находились в радостном, но взволнованном состоянии, – потому что будущее было не совсем понятно. Зато было много свободного времени. Это был мой первый приезд в Израиль, а Игорь уже тогда хорошо знал историю и географию страны и вызвался быть нашим гидом. Мы взяли в аренду авто-хэтчбек, и поскольку у нас была большая компания, все места в машине, включая колени, были плотно заняты. Двенадцатилетний Сеньчик даже нашёл себе лежачее место за сиденьями, что было, конечно же, опасно, но в те времена родители были не такие осторожные и законопослушные, как сегодня.
Потом мы часто приезжали и встречались, когда Игорь с семьей жили в Иерусалиме, и еще позже, когда они переехали в Текоа. Однажды, в 1999 году, Игорь и Гриня приехали погостить в Чикаго.
Первые несколько лет в Израиле Игорь учился, работал, знакомился с новой жизнью, людьми, системами, организациями, искал лучшее применение своих талантов.
«Иерусалимский журнал»
Кроме его поэзии, основание и работа над «Иерусалимским журналом» на протяжении двадцати трех лет было одним из основных достижений в профессиональной жизни Игоря. Я надеюсь, что многие участники проекта «ИЖ» ещё об этом напишут. Издалека мне казалось, что этот проект не только обогатил Игоря любимым, хоть и часто требующим сверхусилий, занятием, но и прибавил творческой энергии многим писателям, поэтам и читателям, живущим в Израиле и других странах. Глядя сегодняшними глазами, я понимаю, что этот проект также обогатил и меня, и моих друзей в Чикаго. «ИЖ» позволил нам создать общину людей, которая собиралась в Скоки, пригороде Чикаго, почти с каждым выпуском нового номера. Обычно наши встречи начинались с обзора нового номера журнала, в которых участвовали Александр Блинштейн (он подружился с Игорем ещё в конце 70-х, когда приезжал в командировки в Ташкент из Одессы), Мила Федорова (профессор славистики в университете Джорджтаун, сейчас работает над книгой об истории искусства, архитектуры и литературы, связанных с Чикаго), Саймон Гудман (автор книг и статей, в том числе и опубликованных в «ИЖ») и многие другие. Мы обсуждали тексты нового выпуска, обменивались впечатлениями о литературных событиях нашего времени и вели дружеские разговоры. Иногда Игорь виртуально присоединялся к нам, рассказывал о журнале, о планах на будущее, об авторах и о правилах публикации в журнале.
* * *
Некоторые темы, которые мы обсуждали с Игорем, были преходящи, а некоторые мы продолжали обсуждать при каждой нашей встрече. Например, Игорь считал, что «все евреи» должны переехать в Израиль. А если и не все, то хотя бы его друзья. Я же мечтал, чтобы Игорь приехал жить в США, и даже первые несколько лет его израильской жизни пытался говорить с ним на эту тему. Но вскоре я осознал, что Игорь нашёл своё место в Израиле.
При встрече, по телефону и в переписке мы часто говорили с Игорем о новых веяниях времени. Несмотря на то, что мы жили в разных странах, некоторые социальные проблемы, видимые нам, были схожи, например, тенденции «cancel culture» и отказ от меритократии как таковой при отборе на работу в пользу политики идентичности. Игорь давно определил для себя то, что сегодня Ларри Соммерс (экономист, предсказавший нынешнюю инфляцию, бывший президент Гарвардского университета и министр финансов в администрации Клинтона) в интервью журналистке Бэри Вайс (бывшему редактору газет «Нью-Йорк таймс» и «Уолл-стрит джорнэл») назвал «новым маккартизмом» в университетах – который не менее опасен, чем маккартизм 50-х.
В последнее время Игорь часто возвращался к критике «демократии», особенно, её крайних проявлений без оптимальных сдержек и противовесов, как полного хаоса с одной стороны и деспотизма власти большинства с другой, предвзятости СМИ, идеологической дискриминации в академических кругах и социальных сетях и т. д. И даже высказывание Черчилля о том, что демократия – наихудшая форма правления, если не считать всех остальных, опробованных ранее, было недостаточно убедительным для Игоря.
Игорь стоял на земле крепко на своих двух ногах. Даже когда он сомневался в чем-то, это его не смущало. Сомнения были для него естественной частью здорового сознания и не мешали его уверенности в своих убеждениях.
Существуют люди, которые умеют слушать и, на мой взгляд, это не очень частое явление в восточно-европейской культуре, особенно в Одессе, где прошло моё детство и юность. Игорь был одним из таких людей.
С Игорем было легко обсуждать идеи, и не потому, что мы были всегда и во всем согласны, и не потому, что он когда-либо уклонялся от полемики, а потому, что его внимание и дружелюбие к собеседнику создавали чувство, что полемика обогащает и укрепляет наши отношения, а не разделяет нас. Неудивительно, что у Игоря было много друзей с изобилием мнений о поэзии, литературе, искусстве, политике, религии, человеческих отношениях и прочих областях. Кроме того, мне даже казалось, что Игорь настолько ценил таланты, что иногда старался не замечать человеческие слабости, сопутствующие им.
У самого Игоря было много разных талантов, о которых будут ещё писать и говорить: поэт, основатель и главный редактор «Иерусалимского журнала», основатель ташкентского КСП, организатор Чимганского фестиваля, «магнит» неформальной общины поклонников поэзии, литературы, музыки и искусства в Текоа. Один из его самых замечательных талантов – это умение быть надежным другом многим, где бы он ни жил.
Когда-то, ещё в Ташкенте, Игорь мне говорил, что мечтает создать общину друзей, где все будут жить и трудиться рядом. По-моему, к этой своей мечте он приблизился в Текоа.
Сентябрь 2022,
Скоки