Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 70, 2024
Поставить точку – попрощаться навсегда. Оттягиваю этот момент как могу. Не умею прощаться.
А Игорь умел:
«Барух даян а-эмет. Благословен Судия праведный. Повторяю эту фразу все чаще и чаще – ровесники и друзья становятся все старше и старше, а старость – не лечится. И не то чтобы до конца понимаю, какое утешение содержит это традиционное скорбное благословение, а тем паче – в переводе с библейского на русский, но повторяю и повторяю, смиряя душу свою, готовую застыть ли, рассыпаться от необъемлемой разумом потери близкого друга. Не понимаю до конца – ну и ладно… Что-то же все-таки понимаю»,
– так он писал об ушедшем друге в одном из номеров «ИЖа».
«Что-то» он точно понимал.
«Бокер тов» – встречал он тебя, улыбаясь, в любое, кажется, время дня и ночи. – «Бокер тов».
Почти в каждом номере «ИЖа» были некрологи. Это естественно, мы теперь старики, вымирающее поколение. Скоро уйдем, никуда не денешься. А вот «ИЖ» – наверное, главное детище Игоря – останется.
Найдут благодарные потомки посеревшую подборку «ИЖей» в коробке на антресолях, откроют? Отнесут ли к ближайшей мусорке, или будут изучать нас по осколкам заветных строчек, как мечталось нам, бедным авторам?
Я знаю, что журнал создавали многие, но без Игоря он никогда бы не появился и не выжил, «ИЖ» мог создать только Игорь. Он мог взяться – и всех нас, таких разных «инвалидов пятой группы», мог все эти годы встречать-привечать, собирать и мирить, и размещать на своих страницах – «увековечивать». Терпеливо. Легко (так казалось на расстоянии). Любя.
И таки да, получилось – увековечил. Бережно собранные, аккуратные томики-солдатики заполнили полку в книжном шкафу.
«Бокер тов»? – Дело сделано. Мы уходим. Пришло время прощаться. А это уметь надо. Как научиться? Как прощаться? – Не получается «прощаться». Не умею, как ты. «Что-то» еще не понимаю.
Слова в последнее время застревают, теряют себя, спотыкаются, тускнеют, как выброшенные игрушки, зимние листья. Я и раньше не очень-то на твой «бокер тов» отзывался, скорее кивал соглашательски, ну да, «бокер», а теперь – какой тут «бокер»? Среди этих новостей, вот этого всего?
Наступает иная эпоха, мир переворачивается на наших глазах, все уже перевернулось, и дела, и слова. Боль и отчаяние по всему алфавиту.
Какой тут ‘тов’?
Мне не хватает твоего терпения и спокойной надежды. Как это тебе удавалось?
Для тебя, казалось, не было «плохих» новостей:
– Игорь, ты слышал, как такое может быть!?
– Бывает…
Ты писал об ушедших друзьях чуть ли не каждый месяц. Ты легко и твердо знал, что жизнь – она идет своим чередом, она всегда такая, пугает своими мертвыми петлями, да блужданиями, кругами и ловушками, ямами и кочками.
Разве мы не изначально-давно живем в этом радостно-мрачном откровении, что раскрывается нам, участникам и зрителям этого сериала постепенно, в малых порциях, дельтах, переменных и константах, чтоб проживали и привыкали. Проживаем. Куда деваться?
Иногда ведь бывают хорошие дни, да?
– Слушай, как же так, как это все может быть, когда ж эта …ня кончится?
– Приезжай!
Все уже было, все еще будет, и никогда еще не было так, чтоб ничего не было.
Бокер тов.
Ты знал.
То ли война последняя, Гога с Магогом, то ли сатан воцаряется, то ли Мессия идет…
Приезжаю.
– Ну, как дела, что скажешь, что делать-то, ну?
– Давай пока кофе закажем, а там посмотрим…
Надо бы здесь, в таком жанре, рассказать какие-нибудь истории, чудесные факты, геройские поступки – не то что их не было, наоборот, сколько всего было за сорок лет дружбы, на фоне быстро закипающих апрельских чайников в Ташкенте, или пронизывающего ноябрьского ветра Иудейской пустыни, но ведь не в этом же дело, да?
Ты умел летать.
Мы, бывало, могли сидеть часами, и болтать обо всем на свете, за-
бывая о времени, куреве и выпивке, а потом ты впотьмах мчал меня домой через весь город на своем везделёте (мне казалось, он был трехколесным, но с крыльями).
Однажды мы прорвались в иное измерение. Присели в кафешке, заказали кофе, по рюмке, закурили и – вернулись на землю через неделю… или две, или три, точно не скажу. Вернулись, огляделись, в руках сигареты еще дымятся, и на столе кофе, и рюмки нетронутые. Мы про них забыли, они, наверное, там так и стоят.
Тода раба.
Мы регулярно созванивались. В последние годы ты часто появлялся, когда это было связано с проблемами наших друзей, кому-то надо было срочно помочь.
Но, на самом деле, я разговаривал с тобой значительно чаще, чаще чем с другими – мысленно, виртуально, на расстоянии. Мне и сейчас кажется, что говорю с тобой чуть ли не каждый день. Жалко, не сказал тебе этого раньше, что ж, говорю сейчас:
Тода раба.
Кем ты был для меня, в чем секрет нашей дружбы, в чем секрет твой, одного из самых светлых людей, которых я знал на этом свете?
Ты один из немногих, с кем можно было долго разговаривать и долго вместе молчать.
Молчание – особый язык взаимопонимания, язык с иным строем, иной грамматикой-семантикой. Иной лад, и тон, и хрип. Я еще не освоил этот язык, но какими бы неуклюжими стараниями ни пытался отослать тебе это послание, надеюсь, оно до тебя долетит, ты его получишь, и поймешь, о чем я тут бухчу. В свою очередь, мне кажется, сейчас я иногда слышу и понимаю твои послания «оттуда».
Говорят, есть на свете такие скрытые цадики – нистарим. О них мало кто знает, они тихо делают свое дело, работают сторожами, рабочими, инженерами, художниками или механиками – совершенно неважно кем, – на самом деле, они соединяют вещи напрямую со светом, вставляя шестеренки на место. Их замечают только тогда, когда без их заботы все начинает ломаться. Подозреваю, ты был одним из них.
Разговор наш не прекращается, никуда ты не ушел, вот уже который день я думаю о тебе, молча говорю и говорю с тобой. Кофе опять остывает. Мы не умираем, пока можем поговорить.
- ФОТКА
подчиняемся римскому календарю
императоры смысла хрипят
на краю
образуем очкастый болезненный слой
тонок строй жидковат жутковат
жидоват
по линейке торчим на зарю
гимн играет
говнюк проверяет число –
сколько нас уцелело
считай – пронесло
закури – закурю
шесть утра
пронесло
жрать охота
и жить несмотря на число
жрать охота
курить
несмотря на судьбу –
скромный номер чернильный
и прыщик на лбу
эта очередь тихо подходит к концу
эта очередь тихо подходит к Отцу:
кто последний кто крайний
кто средний?
днем еще ничего – забываешься днем
научившись спрягать говоришь ни о чем
а молитвы – бормочешь ночами
римский папа который вообще ни при чем
пожимает плечами –
а я тут при чем?
я стою – ты стоишь – мы стоим
на краю
на военном краю
Иудеи
подчиняемся варварам
календарю
подчиняемся римской идее
- МЫ БОЛЬШЕ
настоящая география начинается как только врубаешь сеть
мы живем по краям но рядом
я вижу твою сигарету
и слышу твою улыбку
я помню как ты
открываешь окно и дверь
вдыхаешь воздух
свежие новости
я пробую твой чай
с сахаром и лимоном
прогноз неутешителен
дождь и снег
одновременно идем на прогулку
мой пес уже стар и скоро умрет
а твой еще полон сил
главное не перечитывать прошлое
а жить молча как те стены с окном
здесь есть одно место портал
где горько мелькает солнце
я телепатирую тебе его блики
язычники слов
мы молимся на отсветы
всего пара слов заветной молитвы может спасти день
но завтра опять начнется
сейчас
возьми тишину
и подлей до краев —
мы больше
чем дальше
тем ближе
- АНИ ЙОДЭА / Я ЗНАЮ
миска моя полна
хозяин заботится обо мне
он играет со мной
он любит со мной играть
утром и вечером
он выводит меня гулять
он позволяет мне идти рядом
он дает мне кость
он надевает на меня ошейник
я люблю спать свернувшись калачиком у его ног
по утрам я лижу его руку
я люблю его голос
я знаю его команды
мне кажется я понимаю его
даже когда он ударил меня и отшвырнул от себя
и я долго скулил всю ночь
миска моя была полна
на следующее утро
мы неразлучны уже много лет
хотя я умру раньше чем он
но пока я живу
миска моя полна
я не знаю как она наполняется каждый день
но она всегда полна
хозяин заботится обо мне
хозяин любит меня
я не откладываю на черный день как сегодня
я просто жду
я знаю утром она будет снова полна
просто я знаю
yes i know
ани йодэа
1998; 2017 – 2022