Снимать Веню было удовольствием. Годы только прибавляли красоты и благородства его значительной внешности.

Работал, не переставая. Я наблюдал, как он рисует под бубнящий телевизор, набрасывая на листе непонятные штрихи, которые вдруг обретали смысл, соединяясь в живой образ, сценку из жизни штетла (генетическая память?) или пейзаж.

Живопись и графика Вени переполнены художниками и музыкантами, рыбами и петухами. Он напитывался окружающим миром, преобразуя его в свой собственный.

Его ташкентские и иерусалимские дворики, колеблясь в знойном пастельном мареве, сродни друг другу. 

Наша квартира наполнена картинами и рисунками Клецеля. Они живут с нами, а мы – с ними, в их атмосфере, в ауре, созданной выдающимся мастером.

12 июня, в больничной палате Веня сидел в кресле с кислородными трубками и рисовал. Он закончил рисунок и внезапно протянул его мне с надписью (чего прежде никогда не делал). Думаю, это его последняя работа.

Нам будет не хватать обаятельной улыбки, хрипловатого говорка и, конечно, его новых работ.

Но память о художнике и его картины с нами.

Барух даян а-эмет…

19.06.21