Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 66, 2021
Если человек прожил почти до девяноста и умирал, находясь в бессознательном состоянии, на больничной койке, под присмотром друзей, его смерть трудно назвать трагическим уходом.
Это нормально и… как бы выразиться корректней… словом, нормально.
И всё же ощущение гнетущей пустоты остаётся. Думаю, у всех, кто общался с этим неспешным, не суетливым человеком, замечательным художником.
Мастерская в старом доме, недалеко от рынка Маханэ-Йеуда, по другую от моего дома сторону улицы Яффо, была благословенным местом встреч, разговоров, передышки в жару, а уж раз так, то и постоянного пересмотра («Смотри, вот новая!») картин, снимаемых с полок.
В нём было невероятное сочетание работоспособности и жизненной неспешности. Над первой регулярно подшучивал Гарик Зильберман, еще один иерусалимский мэтр, работающий в совершенно другой манере, тщательно выписывая каждую деталь на полотне.
Вдохновение Клецеля и его потрясающее воображение уносило в какую-то сюжетную нереальность, вместе с тем жестко привязанную к конкретной образности мира, не всегда иерусалимского, и не всегда штетл, а вот весь мир еврейской души!
И парящей. И танцующей. С луною подмышкой и рыбой в небе. Со взлетающими пейсами. С птицей, которая сидит на спине голодного кота и надрывается в своём пении от счастья.
Просидев в этой мастерской с её хозяином в общей сложности немало дней и постоянно разглядывая холсты, не могу вспомнить, чтобы что-то, сотворённое на них, мы обсуждали. Просто вдруг он показывал такое, от чего душа начинала вибрировать, и оторваться было невозможно.
Невозможно!
Так собралась моя небольшая, но очень эмоциональная коллекция его работ, наверное, так же, как и коллекции всех тех, кто не мог отключить от себя магию клецелевского полёта! С присущей этому полёту иронией, влюблённостью и невероятной цветовой живописностью.
А вот у них дома, в малюсенькой социальной квартирке, тематику встреч определяла Слава. Жена! Я входил всегда с одной и той же не слишком остроумной фразой «Слава КПСС!»
Хозяева прощали. И говорили, как правило, только об опере. Слава была оперная примадонна. Драматическое сопрано. Я слушал её записи Леоноры из «Трубадура» и другие тоже. Да, действительно голос примадонны.
Втроём – певица, художник и оперный режиссёр – мы обсуждали знакомые нам постановки и воображаемые, и я ловил тот кайф профессионального трёпа, от которого душа замирала и пела.
Потом не стало Славы. Потом Веня отказался от мастерской, и стало понятно, что дело идёт к коде. Это такой музыкальный термин. Эмоциональный всплеск, а за ним финал. Это тоже всего лишь музыкальный термин…