Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 66, 2021
Алёна БЛЮМИНА, Яков БЛЮМИН. Сувенир. Воспоминания. Дневник. Рисунки / Сост. и ред. Галина Менджерицкая. – Иерусалим: Филобиблон, 2021.
Эту книгу хочется взять в руки, погладить и неспешно листать. На обложке благородного темного цвета прекрасный фотопортрет Якова Блюмина в «рембрандтовском» берете рядом с его знаменитыми деревянными игрушками-сувенирами.
Яков Блюмин – один из старейших и уважаемых действующих лиц (без малого полвека!) на художественной сцене Иерусалима. Главный материал художника – дерево. В Израиле немало синагог, в которых арон-а-кодеш[1] украшен обильной и изощренной резьбой этого мастера. А «для души и для друзей» Яков продолжал создавать на токарном станке уникальные деревянные игрушки, в которых сполна выразились его мягкий юмор и любовное отношение к работе. Образы зверушек условны, но всегда художнику удается каким-то штрихом обозначить самое характерное так, что легко представляешь себе реальный прототип. Трогательный маленький носик ежа торчит из-под испещренного светлыми царапинками темного массива тела. Или широко раскрытые глаза котенка и ушки на макушке на треугольной кошачьей мордочке…
Яков родился в Киеве в 1927 году. Окончил высшее художественно-промышленное училище барона Штиглица (в советские годы – имени Мухиной). Репатриировался в 1972-м и сразу поселился в Иерусалиме. С тех пор он живет здесь.
А вот имя его неизменной спутницы жизни, второго автора книги, Алёны Блюминой (1933–2013) – было известно лишь близким друзьям семьи. Алёна по профессии экономист, а по сути – гостеприимная хозяйка, способная выслушать и поддержать не только мужа, но и его друзей и учеников. Она вела дом, поддерживала очаг. Тем не менее именно ее дневник с 2001 по 2003 годы – самая большая часть книги (около 140 страниц). Лаконичные, насыщенные фактами воспоминания Якова о его творческом и профессиональном пути уместились на тридцати страницах, предваряющих дневник. Завершают же книгу сорок его рисунков, отобранные художником для этого издания.
В отличие от деревянных игрушек, рисунки Якова реалистичны. Наброски портретов и фигур характерны: хмурый, вечно недовольный старик, задумчивый юноша с припухлыми губами, а вот погруженный в себя еврей в удивлении приподнял густые брови – впечатление, что размышляет о вечном соблазне дурного в человеческой природе… Есть в этом собрании и портрет старинного приятеля Якова – Игоря Губермана. Но больше всего – автопортретов. «Они занимают столь значимое место потому, что в Иерусалиме не нашлось другого терпеливого натурщика», – объясняет он.
А на тыльной стороне обложки – портрет Алёны, выполненный Яковом с большой любовью… В дружелюбном, но пристально-испытующем ее взгляде доминирует что-то задорное и оптимистичное; не очень правильные черты лица тем не менее воссоздают гармонию положительной энергии, ясного ума, деятельного характера. Записки жены Яков предваряет несколькими словами: «Этот дневник … ты писала для себя. Но ведь ты никогда не умела да и не жила для себя. Оттого… твои наблюдения – свидетельства не только о твоей жизни, но и о событиях, протекавших на глазах наших современников в те тяжелые два года. Твой дневник – это страницы Истории».
Мысль эта высказана и в эпиграфе Якова Блюмина ко всей книге: «Если события и происшествия нашей жизни как-то высвечивают эпоху, время, то о них стоит рассказать». Именно это чувство возникает при чтении книги. Во многом оно определяется индивидуальным стилем дневника Алёны – это очень честный и искренний рассказ, без каких-либо «невинных» приемов, которые могли бы прибавить автору некой солидности и важности. Это нелукавая речь трезво и независимо мыслящей личности.
Поле зрения автора как будто строго ограничено, как в пьесе эпохи классицизма, местом действия – квартирой в небогатом иерусалимском квартале в Гило. Кругозор – это то, что видно из окошка дома и «окошка» телевизора.
В те годы в Израиле бушует арабский террор, обращенный прежде всего на жителей Иерусалима – они были самой легкой и доступной «добычей» для террористов. Это главная тема во всех средствах массовой информации и разговорах, она же – ведущий лейтмотив дневника, однако звучащий как бы на одной ноте. Всякий раз перечисляя страшный «урожай» новостей, автор указывает на ответственных за глупость и неэффективность предпринимаемых мер – правительство и полицию.
Вспоминая собственные переживания, скажу, что с такой позицией тогда я вполне была согласна. Моя дочь в те годы должна была добираться в школу двумя автобусами через весь город и наотрез отказывалась, чтобы я везла ее туда на машине. Так что критика правительства и полиции была очень важным «громоотводным» каналом преследовавших нас кошмаров.
На фоне этого постоянного апокалиптического гула течет живой и непринужденный рассказ о повседневной жизни. Повествование опирается на экскурсы в глубины собственной памяти, когда автор вне всякой даже ассоциативной связи с происходящим всматривается в воспоминания детства и юности – всего того, что создает фундамент личности. «В детской моей уютной Одессе в октябре уже была поздняя осень и темно по вечерам. В магазинах – грозди стеклянного винограда. Они блестели в электрическом свете. Просто, но больше нигде я такого не видела. В витрине комиссионного магазина была выставлена картина. Полная женщина с обнаженной грудью, рыдая, поднимает глаза к небу. Подпись: Страдалица. По-моему, это была плохая копия Марии Магдалины из Эрмитажа, но в те времена это имя было не в моде». Дома маленькая Алёна, забравшись с ногами в кресло-качалку, очень любила рассматривать «Евангелие в пересказе для детей. Я тогда спросила папу: есть ли Бог? Он мне ответил так: твоя голова как спичечный коробок, а вопрос – как большой жук. Подожди, когда голова подрастет, тогда сама найдешь ответ».
В записях Алёны то и дело возникает сопротивление медленной, но неизбежной возрастной «измене организма». Сначала недоумение и бодрое ожидание, что всё еще вернется на круги своя, но постепенно возникает трезвое приятие необратимости процесса. «По двору бегает кот на трех ногах – вот пример воли к жизни, и что мои трудности по сравнению с его. Стыдись, неженка. А я живу, будто сто лет впереди. Врач сказал: всё идет у вас прекрасно. Я-то думала, что буду прекрасно ходить и всё будет по-прежнему. Он: никогда всё не будет по-прежнему. На этой мажорной ноте мы расстались».
Хроника неизбежных потерь, «убывания» жизни, описанная со стойкостью римской патрицианки и с чувством юмора истинной одесситки…
Может быть, потому, что жизнь в доме Алёны и Якова была пропитана любовью, той настоящей, которая не нуждается в словах. Описывая происходящее в доме, Алена упоминает «тишину и благолепие». В самых обыденных действиях: приготовление пищи, чтение газет, послеобеденный сон, сидение перед телевизором в обнимку с любимой собакой – чувствуется атмосфера диккенсовского «Сверчка на печи» – уюта и надежной защищенности. И страшные реалии отступают, а обычная жизнь, в которой есть и любовная память о прошлом, и надежды, и жадный интерес к жизни, и приятие подкрадывающейся старости, – выходит на первый план и побеждает психологическое всесилие террора!
Замечательная книга, которой не было бы без еще одного творческого человека. Это составитель и редактор Галина Менджерицкая, она сумела в разрозненных напечатанных на машинке листках увидеть цельное и достойное внимания произведение. Это она поняла, как надо «обрамить» дневник Алёны «комментариями» Якова: его воспоминаниями и рисунками. Удивительный талант вѝдения конечного результата и природный вкус Галины помогли рождению настоящей книги-сувенира.
[1] Ковчег святыни (иврит); шкаф для хранения свитков Торы.