Стихи Перевели с иврита Ханох Дашевский, Михаил Польский
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 64-65, 2020
Редакция, как это уже бывало и прежде, публикует не один перевод этого стихотворения, а переводы двух участников семинара при Доме наследия У. Ц. Гринберга.
* * *
Я всё ещё вижу навьюченный скарбом народ,
с которым в глубь моря вхожу: старики и младенцы со мною
под звуки шофара проходят среди расступившихся вод,
стоящих и справа, и слева стеною.
И слышу свой голос в той песне вершин,
которую в мире не пел ни один
народ кроме нас – ибо не был в пучине пучин.
Я всё ещё с ними при отблеске молний Синая,
и сердце моё – как родник среди их родников.
Гремит Божий голос, Моше отвечая,
и трепет, и радость почувствовать пламень тех слов,
что плоть не слыхала живая
от лун Авраама до грома и молний Синая.
Я всё ещё вижу, как пляшет в пустыне мой стан
пред идолом Баал-Пеора: к ним жён посылает Мидьян.
А ночью вздыхают и плачут, что мясо и Нил
песками и камнем Моше подменил,
чтоб их умертвить: разве мало в Египте могил?
Я вижу их танец вокруг золотого тельца:
Моше не вернулся с Горы, но нимало
они не скорбят, веселясь без конца,
и теми устами, откуда Песнь моря звучала,
поют они идолу гимны – сполна
весельем своим наслаждаясь и кубком вина.
А воды стоят с двух сторон, как стена.
Я всё ещё юноша тот в полосатом халате.
Моше на коленях в молитве, и я у него за спиной
с трепещущим сердцем стою на закате:
блеснули алмазами звёзды, спускается сумрак ночной.
Господь под покровом невидимым – Он
услышит молитву того, чья душа одинока,
и в край свой обещанный будет народ приведён,
чтоб им овладеть – но уже без пророка.
Я дальние отзвуки слышу поныне:
То голос Моше – драгоценнейший из голосов.
Но вот он умолк – лишь дыхание Бога в пустыне,
и речью Владыка Суда отвечает на зов.
И режущий сердце услышал Моше приговор –
не преодолеть ему вместе с народом своим Иордана;
найдёт он последний приют среди гор
Моава – и будет могила его безымянна.
Тогда оглянулся печальный пророк,
и видит меня у себя за спиною
под звёздами ночи пустынной, и молвит: «Сынок!
Не ты ли дорогою крался за мною?»
В глазах моих слёзы, но отблеск не сходит с лица:
«Не крался! Иду за тобою повсюду!
Люблю тебя больше, чем мать и отца,
закону великому следовать буду!»
И он поцелуй на моём оставляет челе:
знак вечной любви и стремленья к заветной земле,
куда нам он путь проложил сквозь морскую пучину…
Не знает никто, где он встретил кончину.
Я всё ещё с ними: паломником в Храме,
где Тору читает царь перед народом своим.
Напевом Эдема звучит его речь, не людскими словами.
В поклоне я вместе со всеми, и кровью кропят коаним.
Левиты поют, и, как струны, звенят мои жилы
той песнью священною здесь, на горе Мория.
Хотя на рассвете призыв муэдзина унылый
разносится в городе Божьем, и вижу по-прежнему я
кресты над собой, и над слухом глумится
мелодия лживая – чуждый озлобленный хор
звучит день и ночь, а еврейские лица
как лица заблудших, чей бог тот же Баал-Пеор, –
дышу я по-прежнему воздухом царского края
и верю, как будто иду за Моше по пятам,
что мы перейдём Иордан, и к Евфрату дойдём от Синая,
и силы умножим свои, ибо было предсказано нам,
что нас не поглотят враги в этом граде, где Господа Дом, –
придёт День Господень, и мы по вершинам пройдём:
Скрижали Завета у сердца, наполнена мощью десница,
кружат в поднебесье орлы, осеняют познанием лица:
знамение мудрости это – из омута разум родится.
Вот песня, что в давние те времена
пел юный певец, – эта песнь и поныне слышна,
а он даже в старости молод, и красит его седина.
И те письмена, что начертаны силой огня
на белом сапфире, сияют в глазах у меня.
Тиснение их золотое я вижу во все мои дни:
всегда предо мною они.
Перевёл с иврита Ханох Дашевский
* * *
Поныне их шествие вижу в пучине морской:
Там я и родня – старики и младенцы со мной…
И слышу их гимн из глубин – над бурлящей водой,
И голос мой слит с голосами в разверстой пучине:
То гимн, что другие народы не знали доныне, –
Всесильной рукою ведомы, уходим толпой,
А воды и слева, и справа стеною живой.
Пред нами Синай: Откровенье в пожаре дано,
И бьются сердца-родники, словно сердце одно.
Моше говорит Всеблагому – и Гласом над нами
Господь отвечает – над всеми звуча временами, –
Чего не случалось ни с кем и нигде никогда
С начала времён до прихода народа сюда.
Я вижу – в кромешной пустыне пред ними Ваал –
С его дочерями народ до упаду плясал.
И сборище вопли стенаний к Луне возносило:
– От снеди обильной в котлах нас Моше оторвал…
Ужели в Египте для нас бы могил не хватило?!
И пляшут тельцу, и костров поднимается дым:
– Моше навсегда нас оставил, и бог его с ним!
Но то не беда, а беда: от котлов оторвал…
И те, что на море восславили мощь Всеблагого,
Истошно вопят, прославляя тельца золотого.
Забыли, как вместе с Моше поднимались из вод,
А море врагов пожирало, спасая народ.
И вижу: юнец в полосатом хитоне стоит.
Он – я! – при Моше – в ночь злословья в шатрах.
В пустыне под звёздным кишеньем трясёт меня – вай!
И вижу: Моше на коленях с мольбой на устах
К Сокрытому – в смертной тоске одиноко вопит:
– О дай же увидеть своими глазами, о дай –
Тот край, где восшедший народ и живёт, и царит!
…Войдут они все, но поднявший народ не войдёт.
Поныне мольбу его слышу в постылой пустыне:
Дороже она мне вовеки – и прежде, и ныне.
Но вот он замолк, услыхав Всемогущего речь –
Судей Судии… Приговор оглашён.
И в том приговоре – увы – завершенье дорог:
И не перейти Иордан ему – здесь ему лечь –
В постылой пустыне останется он, погребён.
Смотрю на него – как в отчаяньи он одинок!
И смотрит вокруг – кто из люда спасённого рядом…
Вот я! – в полосатом хитоне… Встречаемся взглядом
В пустыне ночной. Слышу я:
– Мальчик мой!
Не ты ли, кто в звёздном мерцании крался за мной?
В слезах отвечаю:
– Не крался, а шёл – за тобой…
Ведь я – кто с тобою всегда – до конца,
Люблю тебя большей любовью, чем мать и отца.
Он руку кладёт на плечо, обнимает нежданно,
Во лбу поцелуем любви неизбывной печать
К заветной, желанной, единственной, Обетованной –
Которою овладевать предстоит непрестанно…
И нет никого, кто бы знал, где остался лежать.
И вот наяву мы поныне – паломники в Храме:
И голос Царя: «Адонай Элокейну!» – над нами,
И песни Эдема левиты возносят с любовью.
Мы – ниц… И алтарь окропляется жертвенной кровью.
Левиты поют, и, дрожа, подпеваю им я
В чертоге Всевышнего, здесь, на горе Мория.
Увы – полумесяц и крест ныне в граде Господнем.
Повсюду и денно, и нощно их вижу сегодня:
Их пенье, моление – чуждо… их речи в ушах
Надменны и лживы. А лица еврейские – страх –
Как были у тех, что в пустыне восславили прах.
Но я ещё Царства великого воздух вдыхаю
И – верный Моше ученик – его истину знаю:
Границами Нил и Евфрат предначертаны нам,
По слову Моше воцаримся, умножимся там –
Построим и Царство, и Храм – неприступны врагам.
И в день заповедный достигнем заветных вершин –
Десница мощна, и у сердца Святые Скрижали.
Над нами познанья орлы, что всегда осеняли:
О чудо! Возвысился разум из адских глубин.
Умолк тот юнец, в полосатый хитон облачён,
Кем облик Моше через прорву времён пронесён.
Но сквозь седину всё мерещится локонов смоль
И юности злато и жар проявляются столь
Явно, как будто вернулся в то славное лето
И клятвой свободы душа молодая согрета:
Пред Ним моя радость и боль.
Перевёл с иврита Михаил Польский