Стихи
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 64-65, 2020
* * *
Один рассказывал совсем не так, как было.
Не знаю, для чего он врал и путал след.
Говаривал не «да», а «может быть» и «нет»,
И, на худой конец, готовый был ответ,
Мол, правду унесёт с собой в могилу.
Другой живописал о том,
Что было на глазах,
Но представляешь, всё потом
Сообратилось в прах.
Не стало ни дерев, ни птиц
И ни его зрачков, ресниц.
ВИД ИЗ ОКНА
На улице ни слова, никого,
На ветках неподвижные вороны.
Автобус, как живое существо,
Открылся, пешехода подобрал
И нехотя забормотал,
Вдыхая вместе с ним от вируса Короны.
И тронулся, и больше ничего.
Как пишут, воротилось статус-кво
И здесь, и на углу, и, верно, у каньона,
Где птицы восседают до сих пор,
И тот же зеленеющий бугор,
И те же на забор свисают два лимона.
* * *
И станется потом припоминать,
Что было накануне карантина.
Как собирались выпить, поболтать,
Как этакий понятливый мужчина
Вообще и рта не закрывал.
На то была особая причина:
Он между слов глазами показал,
Что, мол, моё вниманье привлекает,
И, перейдя на шёпот, предсказал,
Что этот год я не переживу,
И тут же сообщил про некую траву,
Которая от всех болезней помогает.
* * *
До того, как окончилось время дождей
И ещё не явилась жара,
Мой приятель поведал про русских вождей,
Кто сейчас, и про тех, кто вчера.
Он и прошлой зимой мне про них говорил,
Два пустых пузыря мы убрали под стол,
Он знакомый рассказ наизусть повторил
И ушёл.
Всё, что было возможно, допито дотла,
Напоследок невидимо щёлкнул замок.
Осквернённое поле стола.
Синей маски комок.
* * *
Как тихо в городе, как улицы пусты,
Как редко появляются трамваи.
Сосед сказал: «И я припоминаю,
Такая грусть, когда разводятся мосты».
Я выслушал, не вдруг сообразив,
Что он один из этих, с Ленинграда.
У них всегда заезженный мотив:
Нева, Сайгон, из Блока наизусть.
Мне ничего из этого не надо,
Но вот трамвай пустой и впрямь наводит грусть.
А то посередине мостовой
Плывёт арабка в разноцветной маске
В тыща второй довольно страшной сказке.
Ой вэ-авой*.
* * *
Принимаю, как данность, проклятый
Пустотою зовущийся страх.
П. Б.
Девятый том Собранья сочинений,
Открытый на авось,
Укладываю на колени.
Известный чуть не наизусть
Рассказ про девочку по прозвищу Мисюсь.
Дом с мезонином,
И заросший сад,
И пруд, и обязательный закат,
И пианино.
Столетней давности картина,
В которой автор угадал,
Как будто сам из карантина,
Что я не звал,
Скорей шептал из пустоты:
– Где ты, Мисюсь? Мисюсь, где ты?
* * *
Так далека, что не расслышать слова.
В окне всё то же вади. В полседьмого
Вчера его арабы подожгли.
Уже темнело, вади осветилось.
Я видел, как олени суетились
И таяли вдали.
Пожарные явились патрули.
Как далека! Ни слова, ни коснуться.
Компьютер. Он хорош, но так убог.
Случился бы со мною мой сурок,
И стал бы я как савояр с кибуца.
И песни пел бы те, что там поются.
* * *
Мне дважды снилось, будто мать меня звала.
Сначала только имя повторяла.
Так монотонно, мерно, спрохвала,
Я даже попытался расспросить,
Кого она там видела, встречала.
Она сказала: «Всех».
А я: «Не может быть».
Второй раз в ту же ночь она молчала.
Я чувствовал её невдалеке.
И звал её, она не отвечала
И будто бы оттуда помахала
Рукой как бы испачканной в муке.
* * *
Кувшин, стаканы, солнце на полу.
Деревья превращаются в золу,
И сигареты – в пепел или грязь.
Всё в точности как и бывало прежде.
Доверься не пророку, а невежде,
Тому, что он твердит, бессмысленно смеясь.
Он говорит, что в голову пришло.
Ах, милый Августин, всё было, всё прошло,
Но погляди, кому-то повезло,
И вот рука родную руку моет,
И жить, скажи, вообще-то, дальше стоит?
* * *
Фонари остаются, но нет никого,
Окна меркнут и гаснут, опричь одного,
Но и там уронили прозрачные шторы
И читают аббата Прево.
Вереницы олив у подножья бугра
Берегут свои формы почти до утра,
Появляя на свет кружевные узоры,
Словно пробу пера.
А поздней, когда всё ещё нету шести
И в подъезде мужик начинает мести,
Дочитала роман и сказала Синьора:
Здравствуй, грусть, или, наоборот, не грусти.
* Ой вэ-авой (иврит) – междометие, выражающее сожаление, ощущение беды.