Фрагменты интервью; графика
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 64-65, 2020
Фрагменты интервью
Семь лет тому Девик попросил отредактировать записки, в которых я с радостью обнаружил отзвуки наших многолетних бесед, отразившихся и в публикации Ильи Йосефа на сайте «Еврейский журнал».
Живопись и графику Давида Ханана можно посмотреть на страницах «Иерусалимской антологии» – https://new.antho.net/wp/tag-davidxanan/ и antho.net/museum/chanan/gallery.html.
А для этого In memoriam выбрал два «усатых» рисунка, как бы абсолютно разных, не сделанных – выдохнутых, олицетворяющих для меня обе ипостаси художника – человека общемировой культуры (с грузинским, конечно, акцентом J) и патриота культуры еврейской, израильской.
Да будет светла память о моём замечательном друге и друге моих друзей…
Игорь Бяльский
…Я был самым младшим внуком, и мы с дедушкой Михаилом очень любили друг друга, были друзьями. Он был образованный человек, экономист, выпускник Тбилисского университета. Дед и его старший брат, министр или замминистра финансов в правительстве Ноя Жордании (1918–1921), в юности были бундовцами. Когда в Грузии утвердилась советская власть, дедушку увезли на Соловки, но к счастью, ему удалось вернуться оттуда живым.
В моем детстве в Тбилиси оставалось всего две синагоги – грузинских евреев и ашкеназская. Из четырех моих прабабушек две ашкеназские – одна из Литвы, другая из Польши.
Когда я был еще совсем маленьким, дед Михаил ненавязчиво пытался учить меня ивриту, водил в синагогу; вечером, на встречу субботы, – в грузинскую, а наутро – в ашкеназскую. Когда я попытался выяснить, которая из них наша, дедушка объяснил, что «наши» – и та и другая. Сегодня я понимаю, что ашкеназская синагога была в упадке, и дед ходил туда, чтобы поддержать миньян.
Кур на рынке он закупал для всей семьи, а потом мы вместе шли в синагогу. Резник с острым как бритва ножом. Кровь. С самого детства привыкаешь, что так это устроено. Принимаешь как часть ткани жизни. Это же Кавказ, мы – мужчины и должны с детства встречаться с кровью. И на обрезания ходил я вместе с другими мальчишками. Смотрели, как это происходит.
Первое еврейское слово, которое осознал, – Малка. Так звали старушку, ощипывавшую кур. Настоящая еврейская царица, сидевшая в крошечной комнатушке.
А вокруг – кровь, перья, тушки…
Примерно с этого же возраста – с пяти-шести лет – я был уверен, что стану художником. Не знаю почему. Действительно не знаю. Дед с маминой стороны был театральным режиссером, он скончался за год до моего рождения. Говорят, хороший был человек, актер и режиссер. Вместе с друзьями основал в Тбилиси еврейский театр. Но театр этот закрыли.
Звали деда Давид. Мне дали имя в его честь.
Мать и отец к моим планам относились либерально, хотя от родственников я слышал, что «евреи не рисуют». Впрочем, и сейчас многие так считают. Советовался я и с дедом, который был для меня абсолютным авторитетом. До глубокой старости он каждый день изучал ТАНАХ. Дед отвечал: если чувствуешь, что не можешь не рисовать, надо рисовать. Он был единственным человеком, который принимал мое рисование даже не просто спокойно, а с радостью.
Заявление о том, что еврейского искусства не существует, не только безответственное, я бы даже сказал – антисемитское. Еврейское искусство существует с древнейших времен!
В разные периоды оно приобретало черты окружающих культур, но оставалось еврейским. Начиная с Бецалеля и Ковчега Завета и кончая сегодняшним днем.
Я учился в Национальном институте искусств. Все мои товарищи – православные, и смотрели на меня как на грузина. По крови, по религии я – еврей, но «этнически»-то – грузин, они меня так воспринимали, да и я сам себя так воспринимал. Если у тебя родной язык – грузинский, то ты – грузин. Единственное, что тебя отличало как иудея – отсутствие земельного надела. Это важный момент. Грузины (во всяком случае, в моем окружении) относились к евреям дружелюбно. Тбилиси вообще замечательный, теплейший город. Говорить о происхождении считалось неприличным. Все помнили, что грузинские евреи всегда воевали на стороне грузин. Проявлений бытового антисемитизма почти не было. Если ведешь себя нормально, по-мужски, никаких претензий к тебе нет. Ты – «наш».
В 1783 году был подписан Георгиевский трактат о том, что Россия берет Грузией под своё покровительство. Однако спустя короткое время российские войска ушли, что позволило туркам предпринять новое кровавое нашествие. Спустя двести лет, в 1980-х, Грузия уже не хотела оставаться с Россией. Начался всплеск «национального самосознания». И я начал размышлять, что значит быть еврейским художником.
…После четырех лет учебы я сделал дипломную работу на «еврейскую тематику». Спустя еще два года – когда надо было защищать «мастерскую» степень – серию работ об обрезании и празднике Симхат-Тора. Никакого Шагала. На мой взгляд, получилась совершенно грузинская живопись с еврейскими мотивами. Эти мотивы до сих пор «отрабатываю».
В основном в графике, в иллюстрациях.
…Последние свои годы в Грузии преподавал иврит, это пользовалось спросом и давало экономическую независимость. Меня пригласили в Москву на аттестацию Израильского профсоюза учителей и предложили поехать в Израиль на курсы повышения квалификации. Началась война в Персидском заливе, но меня это не остановило. Я приехал и остался.
Вернулся в Грузию уже в 94-м, по израильскому паспорту в качестве туриста.
…Семнадцать койко-мест выделяется ежегодно в Иерусалиме для больных «иерусалимским синдромом». У меня ничего такого не было. Пророком себя не ощущал. Надо было зарабатывать на жизнь.
Почти шесть лет прожил в Иерусалиме… Меня очень трогал пейзаж с видом на Старый Город. Он меня до сих пор трогает. И я раз за разом писал этот пейзаж. В любом настроении. Меня научили: муза – такая дама, которую надо прикормить и жестко к ней относиться. Твоя работа должна быть качественной. Потому что за неё тебе нужно отвечать. Шедевр – отдельная тема. А тогда это просто был мой хлеб. И эти этюды я продавал за сумасшедшие деньги. Сто долларов в те времена! Хороший этюд могу сделать минут за сорок. Нас так учили. Твое умение, твое ремесло плюс всё, что ты думал, знал, читал, мечтал, фантазировал об этом городе, – всё это превращается во что-то хорошее, за что люди готовы платить деньги. И это очень трогательно.
…Изобразительное искусство связано с моментом обладания. Есть вещи, которыми невозможно обладать. Хорошей музыкой обладать невозможно. Купите диск, послушаете десять раз, но он есть еще у многих других, у всех, кто его купил. А вот картина – это как женщина. Вы – единственный, она есть только у вас. Это я знаю с юности от своих учителей.
…В начале 90-х миллион человек в Стране не понимал ни слова на иврите. Я изъяснялся свободно. Да, эмпатия и боль за новых репатриантов, но никакого чувства солидарности с этими людьми у меня не было. Мое встраивание происходило исключительно в профессиональном плане. Самая популярная в среде новых репатриантов работа ночного сторожа меня не привлекала. Объездил всю страну, зарисовывал раскопки для Управления древностей. Это меня научило очень многому. Познакомился с интереснейшими людьми. Археологи – особый народ.
…К концу 90-х стал заниматься так называемым ready-made. Вторичное использование объектов в новом контексте, превращение их в художественные объекты. Я делал инсталляции буквально из всего. У меня были мешки и ящики пуговиц, железок, болтиков, винтиков, цепочек, чего угодно. За несколько часов мог заполнить своими работами целую выставку.
Я скупал на блошиных рынках куклы и собирал из них большие композиции. Всякое искусство, на мой взгляд, требует самоограничения, понимания, чего с объектом делать нельзя ни в каком случае. Нельзя куклу ломать, сжигать, расчленять. И никакой порнографии. Ничего жестокого. Кукла – объект очень мощный, поскольку человек идентифицирует себя с куклой, и стоит чуть поменять контекст, как всё меняется. Особенно если оформить пространство, сделать интеракцию с еще одной куклой. Кукла – хороший материал.
…В любом объекте, даже самом абстрактном, мы можем найти только то, что уже знаем. Иконография из кукол – разве это не актуально? На заре XXI века, новой эпохи! Я – визуалист, и мне интересно работать с символами.
Какая связь между иерусалимским Храмом и арфой Давида? Самая прямая! Вся наша литургия построена на псалмах Давида. Машиах придет из рода Давида, и только при нем будет построен Храм. Это делает, на мой взгляд, арфу Давида уместным символом для выражения идеи Третьего Храма. Или беру аллюзию на старинную карту – аннулирую время, делаю ее вневременной. Вот они, символы. Не обязательно Маген-Давидик.
Я не Машиах и не Любавический ребе, я – художник. Можете не соглашаться, но у меня есть идеи, и на их основе я куда-то стремлюсь. Я вижу этапы развития службы в Храме. Ковчег завета, конкретное физическое место, жертвоприношение – горящий огонь. Наш этап – совершенно другой. Что делают евреи, собираясь вместе? Читают Книгу! Вся наша служба превратилась из физического конкретного жертвоприношения в вербальное.
…Если поэзия понятна хотя бы одному, это – достижение. Если поэзия понятна всем, это уже не поэзия, а лозунг.
Или рекламный ролик.
…Все культуры от Востока до Запада каллиграфию считают высшей степенью проявления изобразительного творчества. Хотите знать, кто такой грамотный араб? Ответ прост: он должен хорошо владеть всеми пятью видами арабской каллиграфии. Не только писать красивые поэтические тексты, но и красиво их изображать. То же самое – в Японии, в Корее, в Китае. И у евреев.
Ни к кому никакая энергия не будет течь, если нет самодисциплины. Зримым выражением дисциплины я считаю каллиграфию. Наши самые ритуальные объекты – свиток Торы, тфилин, мезуза, мегилот, даже сомнительные магические текстики, так называемые «камеи», – все они связаны с каллиграфией.
Божественность и системность – в алфавите. Буква воспроизводит тот же звук, даже когда значение слова мы уже не понимаем. Я говорю не о каком-то мистическом, а о чисто физическом явлении воспроизведения звука. Опознав букву, мы воспроизводим звук. Поэтому меня заинтересовала форма букв как явления. Есть целые агадические труды на эту тему, это – часть нашей культуры.
…Я готов сотрудничать с художниками, мне очень интересно авторское взаимодействие, это намного мощнее, чем совместная молитва, правда, тут приходится положить свое эго, свою корону в шкафчик, пусть.
…Системное образование дает результаты. Всякий человек может научиться рисовать. Правда, при непростом усилии. Я имею в виду практическое, четкое, внятное рисование. У людей зрение развито лучше, чем слух. Шедевры – это не то, что я обещаю. Но научиться рисовать, как и научиться грамоте, человек может.
…Пришла к нам одна девочка. Я обнаружил, что она перерисовала какие-то предметы, деревья прямо у нас. Так я хотя бы объяснил ей, как это делать качественней. Мне не жалко. Когда я первый раз очень давно обнаружил, что нас перерисовывают, я, честно говоря, напрягся. Но зачем напрягаться? Можно легко сравнить и пожалеть: рисуйте лучше, ребята! Ну перерисовали тебя, скажи спасибо, значит, людям нравится то, что ты сделал. Все равно всех денег не заработаешь. Пока меня перерисуют, я двадцать пять новых работ придумаю и нарисую!
…Мы рисуем новую иудаику, которая востребована. Мы не складываем эти вещи на полочку. Они – везде. Почти во всех синагогах Москвы. Мы их дарим, потому что хотим, чтобы было что-то красивое, добросовестное. Вместо какой-то пластмассы, сделанной в Китае. Пусть это будет ручная работа на пергаменте! Идеи и деньги – не мои. Всё – от Всевышнего, благословен Он.
…Знай, кто ты есть. Не теряй себя. И в религиозном смысле, и в человеческом, и в мужском. В любом смысле. Не перестроить себя, а обнаружить.
Зачем нам переделывать кого-то? Дай Бог справиться со своим!
…Считаю себя абсолютно счастливым человеком: Грузия меня вскормила, я ее обожаю, это абсолютно родное; Россию тоже очень люблю, художественную литературу читаю на русском, мне так почему-то легче; Израиль – мой дом, здесь у меня всё.
…Вчера случайно стал свидетелем беседы, в которой один кавказец моего возраста рассказывал молодому, насколько в Израиле все разные и всё полно конфликтов. И всё – про деление. Мне стало как-то неудобно. Подошел и сказал: «Наверное, вы правы, но я бы сказал это немного по-другому». – «А как бы вы сказали?» – «Я бы сказал не “делится”, а “состоит”. Израиль не делится на бухарских, ашкеназских, хабадских, грузинских и прочих евреев. Наш народ из них состоит. Они – часть единого, а не нечто обособленное». – «Ну да, позиция сюсюканья!» – «Совсем не сюсюканья. Я приехал один, за пять лет до родителей, у меня здесь были непростые моменты, несколько раз пришлось выстраивать себя заново. И у меня свой взгляд на эту страну. Я ее очень люблю. Государство – это другое. А земля и народ – это мое».
…Что делать? Заниматься семьей, детьми, убирать мусор на своей лестничной клетке, не нарушать законы. Делать «обрезание» себя. Исправляясь, исправлять. Постепенно. Для этого мы и есть. Никто не обещал нас родить в идеальном обществе. Я это услышал давно. Не идеальное – но родное. А если ты не делаешь свою работу, всё приходит в запустение. Надо делать: это – мой огород, моя земля. И если я не буду за этим ухаживать, кто же будет?
