Рассказ
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 64-65, 2020
| Александр ВАРАКИН |
Аллергия
Серафим начал копать в среду, в прошлом году.
Была весна, одуряюще пахла черемуха. Ее густые волны катились и катились на деревню, гонимые ветром.
Еще пахло землей. И это было хорошо.
Еще пахло старым сеном. И это было плохо.
К кому он только не обращался! Тридцать километров до райцентра, потом сто двадцать до центра областного… Серафим отмерил столько туда и обратно, что мог смело заявить о символическом достижении Луны или о десятикратном кругосветном путешествии, что практически одинаково.
Он бросил курить, занялся лечебной гимнастикой. Его бросила жена и занялась вполне нормальным зоотехником, который, слава богу, не чихал и не кашлял и был образцом семейного мужчины.
А Серафим кашлял каждую весну – с конца марта и до конца мая, а в холодный год – и весь июнь. Районные врачи признали себя некомпетентными еще в первую весну. Областные, как выяснилось в последующие вёсны, тоже ничего в болезни не поняли. Короче, дело было плохо.
Колхоз давно смотрел на Серафима как на симулянта: все люди, понимаешь, трудятся – сортировка там, посевная и тому подобное, – а этот прикинется, в три погибели согнется, да и ну выводить рулады – то скрипит, как колодезный ворот, то присвистывает не хуже суслика, то шипит – лишь бы ничего не делать.
Нет, жена-то верила, что кашель у него от весны. А уходя, даже намекнула Серафиму: не аллергия ли у тебя – недавно в «Здоровье» печатали?.. Верила, любила, но устала. И он ее понимал… Ну, да в этом ли дело.
В прошлом году открыли в области аллергоцентр. Серафим – туда: не аллергия ли?..
Да, аллергия. Весной? Много факторов: черемуха цветет, сеном пахнет прошлогодним, прогорклым зерном. А гимнастику делать продолжайте, потому что есть в литературе отличные результаты. Правда, центр у нас новый, штатом до конца не укомплектованный, главврач молодой, ничей не родственник, трудно пока, так что… приходите-ка через годик.
Через год так через год. Плюнул Серафим да и принялся копать. И было это в среду.
Он давно продумал всё до мелочей. Наладил технику, создал шагающий транспортер, отработал систему питания, сна и бодрствования. Он купил двадцать пар ботинок на каучуковой подошве, навязал себе шерстяных носков и приобрел джинсовые брюки смоленской фабрики. Он изобрел несгораемую свечу аварийного освещения – на случай, если выйдет из строя основное. Он сплел многокилометровый канат лебедки шагающего транспортера и смотал его на катушку из-под телефонного кабеля. Он придумал непереворачивающуюся тележку, а также взрывомолоток – на тот период, когда пойдут базальтовые породы.
И всё это для того, чтобы осуществить заветную мечту своего детства – докопаться до центра Земли и, продолжив, прокопать ее насквозь.
Серафим не задавался целью сделать это для науки, он о ней как-то не думал. Он никого не хотел удивлять, кроме себя самого. И никому не желал ничего дурного, а особенно тем, кто встретит его на той стороне.
Серафим еще в школе попробовал проткнуть глобус вязальной спицей, чтобы проверить, где ему придется вылезти наружу, когда прокопает свой тоннель. Раскаленная спица вышла в Австралии.
«Так-так», – подумал Серафим и уже тогда всерьез взялся за изучение английского языка.
Он начал копать там, где выкорчевывал когда-то померзшую яблоню.
Земля поддавалась легко, работать было весело.
Первую тележку Серафим нагрузил за какие-нибудь пятнадцать минут. И транспортер побежал. Поскрипывая, тележка прошла Серафимов огород, скатилась к речке, потом сработало реле влажности, включив двигатель воздушной подушки, и тележка плавно пересекла водное препятствие; на том берегу она остановилась на мгновение, словно размышляя, потом одним толчком (антигравитатор – гордость Серафима) скакнула на высокий берег и резко понеслась к Мамонову оврагу. Там, на краю оврага, она остановилась, и только тогда сработало опрокидывающее устройство, повинуясь команде схемы, каскадом фотоэлементов отображающей фотообраз оврага и заносящей его всякий раз в память мини-ЭВМ, тоже сконструированной Серафимом. Опрокидыватель же представлял из себя известную систему, по типу гильотинных ножниц, только приводом вместо распространенного колеса, которое было бы в данном случае слишком громоздко, служил антигравитационный циклотрон – еще одна гордость Серафима.
Три минуты – и тележка вернулась домой.
С глубины восемьдесят сантиметров начался суглинок. Лопата Серафима стала спотыкаться, но тележка двигалась к оврагу так же легко и быстро. А метров с полутора пошла настоящая глина. Она не хотела отставать от лопаты, а потом и от тележки. Серафим очень пожалел тогда, что не предусмотрел противоглинной смазки, потому что, размышляя над теориями строения Земли как планеты, на минуточку забыл о строении земной коры в районе деревни Былево. Ну, да всего не предусмотришь.
Возясь, он и не заметил, как дыхание его перестало сбиваться и кашель перешел сначала в легкое покашливание, потом в легкое посипывание, затем в легкий присвист, а после этого в легких Серафима установилась нормальная рабочая обстановка.
Отчасти этому способствовало то обстоятельство, что он уже достаточно углубился и глина кончилась, но началась вода.
«Это будет получше гимнастики», – заметил, наконец, Серафим нормальную работу легких.
Силы его удвоились, и наш первопроходец сам не заметил, как прокопал еще метра полтора, по горло в воде. Но на этот случай у Серафима были гидрокостюм и болотные сапоги, а для больших глубин – своя система обсадки, где трубы наращивались бесшовным диффузионным методом, впервые разработанным и примененным Серафимом.
Антигравитационный насос одним махом выплюнул всю воду в атмосферу, причем Серафим настолько точно рассчитал силу водовыброса, что вода, рассыпавшись на отдельные капли, по сложной траектории достигла африканской пустыни по имени Сахара и уже там, собравшись, прошла осадками в виде дождя и мокрого снега по самым засушливым районам, чем привела тамошних крестьян в восторг, а ученых – в замешательство.
Вслед за грунтовыми водами опять пошла глина, но на этот раз красная. Это натолкнуло Серафима на мысль устроить в районе Былева завод по производству китайского фарфора, ибо Серафим, трудясь над изобретением бесшовного диффузионного метода, попутно открыл секрет китайских мастеров – правда, всё-таки несколько в своей интерпретации: он применил в технологии ультразвук, коего лишены были китайцы. Впрочем, им торопиться было некуда, и возможно, что они в течение длительного периода месили глину ногами. Естественно, обнаружился и источник утери способа: кто-то из поколения мастеров не выдержал столь тяжелой работы и скончался, не успев передать секрет потомству, и уже никто больше, кроме Серафима, не сумел догадаться, что месить глину надо было на протяжении столетий, иначе бы фарфор не получился.
Вскоре красная глина перешла в тяжелый песок с примесью легкого гравия, а затем – и в тяжелую гравийную массу, щедро сдобренную ракушечником и мягким известняком.
Потом пошел довольно качественный мрамор. Пока тележка отвозила в овраг очередную глыбу, Серафим успевал, орудуя взрывомолотком, не только вырубить в тоннеле очередной мраморный кусок, но и придать ему соответствующую настроению форму. Так из-под его взрывомолотка вышли отличные копии древних скульптур, как то: «Венера Милосская» – 3 экземпляра; «Дискобол» – 2 экземпляра; композиционная группа «Лаокоон и сыновья» – 1 экземпляр, а также множество поделок, вещичек, шкатулок для хранения мелких и крупных предметов – от бриллиантов до фуража.
Плохо было то, что Серафим опять вдруг начал кашлять: повинна в том была мраморная пыль, которая попадала в дыхательный тракт. Пришлось подвести воду и работать водяной струей вкупе со взрывомолотком.
Белый мрамор вскоре перешел в розовый, а затем – в гранит высочайшей твердости. Работать стало труднее, но интереснее. Забавляясь, переставший кашлять Серафим вырубил четыре гранитных колонны для колхозного клуба, которые и отправил успешно на Большую землю.
На глубине двух-трех километров Серафим обнаружил в Земле полость. Решив не тратить время на обследование, он прикидочно определил ее объем, крикнув во тьму и не дождавшись ответа. Свет от стенок полости тоже не отражался, в связи с чем нельзя было определить объем визуально. Поэтому Серафим решил, что если полость не простирается, скажем, до района Берингова пролива – по влажности воздуха чувствовалось, что в нее систематически подтекает вода, – то, следовательно, она простирается хотя бы до речки Инсарки, а значит, объем ее никак не менее двухсот сорока кубических километров. Так прикинув, он стал ссыпать туда пустую породу. Работа ускорилась.
В районе семикилометровой отметки он обнаружил еще одну полость, заполненную природным газом. И очень обрадовался тому, что применил бесшовный диффузионный метод обсадки тоннеля, ибо, примени он распространенный метод и начни варить трубу, достаточно было бы одной искры, чтобы копать дальше было уже некому. Обсадив трубой область скопления природного газа, Серафим сделал в обсадной трубе несколько отверстий-патрубков, заглушив их до поры до времени.
Затем газ перешел в нефть, и работы по обсадке тоннеля развернулись аналогичным способом, при той простой разнице, что в случае с газом Серафим устроил патрубки в верхней части скопления, а с нефтью – в нижней, что дало бы потом возможность откачать из месторождения всю нефть, а не часть ее, как принято и делается до настоящего времени. Все патрубки Серафим тщательно заглушил и стал работать дальше.
В тоннеле было уже тепло, но не настолько, как сказано в умных книжках. Это натолкнуло Серафима на мысль, что значения геотермических градиентов для различных районов земного шара подлежат ревизии, а возможно, и полному неприятию. Тем не менее Серафим применил теперь систему охлаждения воздуха в тоннеле путем подачи холодного воздуха с поверхности, для чего установил в специальных нишах на глубинах 3, 6, 12 и 24 километра четыре компрессора. На ядерном топливе.
В тоннеле стало прохладнее.
Чем больше километров было пройдено, тем глубже продвигался Серафим к центру Земли, тем сильнее поражался он несоответствию обнаруживаемых в тоннеле явлений и пород прогнозам ученых. Во-первых, Земля становилась не тверже, а мягче: во-вторых, руды черных, редкоземельных и цветных металлов залегали не на тех глубинах и не в таком количестве. А что касается металлов благородных и крупных алмазов, не говоря уже о мелких россыпях, то Серафим прямо-таки испугался за будущее всеобщего эквивалента, а также пришел к выводу, что скоро бутылочное стекло станет равным по цене бриллианту, причем при условии, что цена бутылочного стекла останется прежней, а возможно, и упадет по не зависящим от алмазной добычи причинам – здесь он имел в виду налаживание производства синтетической тары. А огневого пояса у Земли в данном районе вообще не оказалось, и Серафим пожалел о том множестве бессонных ночей, что потратил на разработку метода проходки тоннеля в условиях расплавленной магмы с применением особо огнеупорных материалов и инструментов, где часть материалов и инструментов пришлось изобрести самому. Базальт же, испытавший давление верхних слоев, не только не был более прочным, а крошился от одного удара лопаты. Вскоре пошла просто базальтовая крошка, перешедшая затем в базальтовый песок. Концентрация песка уменьшалась по мере приближения к центру планеты.
Пришел срок, когда Серафим заметил, что стоит в тоннеле не параллельно его стенам, а несколько наискосок – на стенке, но сильно уклонясь к концу тоннеля. Это его заинтересовало. Получалось, что Серафим копает теперь не вниз, а как бы и вперед.
Пораскинув умом и поняв, что гравитация начинает действовать теперь не только к центру Земли, но и в периферийные области, Серафим пришел к выводу, что дальше его вертикальность будет всё более сомнительной, пока не перейдет в полную неопределенность, и в конце концов Серафим спокойно будет разгуливать по стенам тоннеля, так что стенами их тогда уже и назвать будет нельзя.
Так и оказалось.
Все более перпендикулярно стоял Серафим на стене, а тоннель казался ему уходящим в гору: сначала полого, а потом всё круче – и совсем терялся из виду. Самое странное, что зрительно этого наблюдать ему не полагалось, и потому Серафим еще раз тщательно проверил прямолинейность тоннеля. Нет, тоннель оказался на редкость прямолинейным.
Наконец настал день, когда Серафим стоял на стене строго перпендикулярно к ней. Это был центр Земли!
Не было ни пола, ни потолка, даже падать было некуда.
Впрочем, было куда: Серафим чуть было не вылетел из своего тоннеля назад, когда, попробовав постоять на «дне» тоннеля, решился подпрыгнуть. Он совершенно не ожидал, что поплывет в воздухе!.. Перевернувшись через голову, Серафим ухватился за выступ в стене и остановил движение. Вот что значит невесомость! А он вовсе не заметил ее, поскольку шел к ней постепенно и его организм так привык ее не замечать, что приспособился копать, ходить, работать, как будто невесомости совсем не было.
Сомыслив всё это, Серафим решил всё же применить растяжки и упоры, за которые можно было бы при случае ухватиться и не набить шишек.
Он присел отдохнуть и подвести предварительные итоги.
Итоги были очевидны. Во-первых, пройдена половина пути. Во-вторых, организм его настолько окреп, переродился, что аллергия покинула его, кажется, навсегда – надо на это надеяться.
Впрочем, есть и недоработки. Уж очень он привык и дневать, и ночевать в своем тоннеле, а ведь сюда не проникает солнечный луч. Как же он забыл хотя бы о кварцевой лампе!
Серафим глянул на себя в отполированный глянец которой уж по счету лопаты: бледный – кто скажет, что он здоров? Так невозможно появиться на поверхности.
Он сделал в тоннеле специальный отсек – фотарий, разместил в нем 24 кварцевых лампы, запитав цепочку от аккумуляторной батареи, поскольку делать проводку с поверхности не имело смысла: на расстояние 6400 километров потребовалось бы проложить такие мощные провода, что не хватило бы сечения тоннеля.
Кстати, последние две с половиной тысячи километров Серафим не вывозил грунт, а лишь слегка приминал его к стенкам тоннеля и укреплял при помощи изобретенного им собственноручно клея СФ–2.
Теперь, копая дальше, Серафим регулярно посещал фотарий, и лицо его и тело приобрели вновь здоровый человеческий оттенок.
…Через некоторое время он стал замечать, что полез в гору: значит, ощутимо перевалил за половину пути.
Серафим работал с воодушевлением.
Когда начались базальты, он их почти не заметил – настолько окреп его организм и налился силой.
В гору! Сначала полого, потом круче, а потом – вверх и только вверх.
Серафим обнаружил трещину в породе. Он решил исследовать ее. Пустота была таких больших размеров, что исследования пришлось прекратить. Он измерил только влажность. Влажность оказалась высокой. По всей вероятности, и в эту полость просачивалась с поверхности вода. Серафим пришел к выводу, что сочилась она не иначе как из Марианской впадины.
Да, пещера таила в себе неслыханные возможности. Например, для решения жилищной проблемы, если вдруг прогнозы оправдаются и Земля окажется перенаселена.
Серафим отметил это про себя и, возвратившись, продолжал копать. Он опять сбрасывал пустую породу в полость, и работа ускорилась. Как хорошо, что он натолкнулся на нее, а то пришлось бы решать, куда везти эту массу, когда на тысячи километров ни одного подходящего сброса. Если только приделать к тележке ракетный двигатель… Но тоннель такой узкий, здесь и так мало воздуха. К тому же ракетное горючее, особенно при неполном сгорании, токсично, а у Серафима недавно была аллергия.
Итак, Серафим стал сбрасывать отходы в обнаруженную трещину. Тележка резво бегала туда-сюда.
Серафим трудился на совесть. Он не знал ни выходных, ни отгулов. Он всё реже думал о колхозных делах и лично о председателе. Впрочем, тот о Серафиме вряд ли думал больше. Как бы его в деревне совсем не забыли!.. А интересно: поставили они в клубе гранитные колонны или нет? Неужто зря он их выдалбливал?
Серафим не придал тому особого значения, когда в трещине, где он устроил отвал, что-то рухнуло. Ну, упало что-то, осыпалось, бывает.
Однако вскоре – это было на прошлой неделе – в трещине ухнуло опять.
Серафим остановился на одном из забитых им костылей; он уже круто лез вверх, а потому забивал костыль.
Серафим прислушался. Было тихо, но опытный слух привыкшего к полнейшей тишине землекопа улавливал что-то непонятное.
Вот он услышал, как взревела тележка, как побежала к трещине с очередным грузом. Вот она подъехала к краю и вытолкнула грунт… И опять в трещине ухнуло!..
Да, но Серафимова-то тележка стоит на месте! И уже минут пятнадцать!..
Серафим подумал, что сошел с ума.
Он зацепился за соседний костыль и висел в пространстве не шевелясь.
Да, звуки продолжались. Вот работает взрывомолоток или что-то подобное. Вот – скрежет лопаты. Вот – стук камней о телегу. Вот пошла телега… В трещине ухнуло!..
И тут Серафим услышал… дыхание. Чужое дыхание!
Он всё понял! Это копают ему навстречу!
На голову упал камешек. Звякнув о каску, малютка скользнул вниз и исчез в глубине тоннеля. Кто знает, может быть, он сядет на стене где-нибудь в районе земного центра или пролетит тоннель насквозь и, вынырнув, упадет на грядку Серафимова огорода?
Камушки посыпались градом.
И Серафим, схватив лопату, яростно стал пробивать потолок. Другая лопата стремилась прокопать его сверху. Появилась трещина в потолке, расширилась…
– Привет, – сипло проговорил человек, копавший вниз, слегка подкашливая.
– Привет! – крикнул Серафим, и его возглас пронесся, как из пункта А в пункт Б, от Былева до Австралии.
– Ты откуда? – спросил человек, недоверчиво заглядывая в прокопанный Серафимом тоннель.
– Я есть русский, – сказал Серафим. – Копаю в мирных целях. Я из Былева.
– Вижу, что русский, – сказал человек. – А я из Макаровки.
– Откуда?! – ужаснулся Серафим и только теперь понял, что разговаривают они по-русски. И что где-то он уже видел этого земляка. Впрочем, немудрено: Макаровка находилась от Былева в двенадцати километрах..
– Из Былева, говоришь?.. – задумался человек. – Ты… подкоп, что ли, делаешь?
– Да я думал, Землю насквозь прокопал, а сам вот обратно вернулся. Ч-черт! Понадеялся на себя! До центра-то я путь корректировал, а тут… Ну и дурак! – хлопнул себя Серафим по лбу. Каска мелодично зазвенела.
– Слушай, пойдем отсюда. Такой сквозняк!..
– Ага… – заметил Серафим. – И дует то в ту сторону, то в эту. Пошли.
Они стали подниматься в Макаровку; так было короче.
– А ты чего копал? – спросил его Серафим.
– Да аллергия у меня: черемуха цветет.
– Уже? – удивился Серафим. – Целый год прошел?..
– А ты чего копал?
– Аллергия. Но сейчас вроде всё прошло.
– А у тебя ничего решено технически. Продумано.
– И у тебя тоже, – похвалил Серафим.
– Так я же позднее начал. Технический прогресс за это время далеко ушел.
– Верно, – согласился Серафим.
Из колхоза их обоих исключили, хотя гранитные колонны в клубе поставили.
198?