Рассказ. Перевёл с иврита Велвл Чернин
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 63, 2020
Йони сидит в кафе на бульваре Ротшильда, по обыкновению погруженный в созерцание своей утренней чашки кофе. Прошло совсем немного времени с тех пор, как он приземлился. Сам полет был на этот раз несколько странным. Я деликатно говорю «несколько странным», поскольку Йони не может вспомнить об этом полете ничего, кроме белого света на всех креслах и множества незнакомых людей. Статистика утверждает, что многие люди мало что помнят о полете, даже ничего не помнят о полете, даже не помнят, что они летали. Многие – это, может быть, восемьдесят процентов от всех, кто летал. Их объяснения, почему они не помнят, распределяются примерно так: пять процентов не помнят, потому что летают часто. Двадцать три процента – потому что на протяжении всего полета заняты болтовнёй. Четырнадцать процентов – потому что от взлёта до посадки не перестают надоедать стюардессе просьбами принести им еще кока-колы. Еще десять процентов по самым разным причинам проводят всё или почти всё время полета в туалете. Остальные не помнят полет, видимо, из-за страха, но не готовы в этом признаться. Кроме тех, конечно, которые признаются, что ничего не помнят, но говорят, что это из-за того, что разговаривали на протяжении всего полета и вообще они относятся к тем процентам, которые не помнят полета не из-за страха, а потому что всё время разговаривают. А это неверно, как показывают другие статистические исследования. Но Йони не относится к группе страха. Он вообще принадлежит к тем, которые помнят. То есть, несмотря на свое утверждение, что он храбрец, он, безусловно, боится на протяжении всего полета, но при этом прекрасно помнит свои полеты. А вот последний полет не помнит, несмотря на то что летал. А в том, что летал, он уверен, несмотря на то что не помнит этого.
Официантка спрашивает, хочет ли он еще кофе.
– Нет, – говорит он, несмотря на то что хочет.
Надо экономить. В последнее время он ничего не делает для заработка, и это может плохо кончиться. Даже думать о том, сколько денег у него осталось, Йони не хочет. И уж конечно, не хочет вступать в дружескую беседу с директором отделения банка. Так что пока всё ограничивается тем, что он экономит. По утрам, когда он идет в свое кафе, то есть по утрам в те дни, в которые находится здесь, в которые он не в полёте, Йони старается экономить. Он ограничивается одной чашкой кофе. Но полет – это другое. Кофе включено в стоимость билета. Летишь и получаешь от стюардессы сколько угодно кофе, ничего не доплачивая. Как в прошлом полете.
В последнее время правила изменились, билет стал дешевле, но за каждый стакан воды и, конечно, за кофе, надо платить. Что было в этом полете, он не помнит, но когда он, этот полет, был? До или после изменения правил? Вот оно! Он явно не помнит этого полета, и ему трудно определить.
Йони пытается вспомнить, куда он летал, где был, и – ничего. Он не помнит ничего. Только беловатый свет и людей, сидящих вокруг него в самолете. И проход тоже. Как в полете. Но куда он летел? Где он был? Ничего. Он обращается к официантке, которая всё еще рядом с ним, и спрашивает, есть ли у нее свободная минутка. Может быть, они выпьют что-нибудь вместе.
– Тебя зовут Шарон, верно? – спрашивает он.
И она отвечает, что да, у нее найдётся время переброситься парой слов, но не сидеть и что-нибудь пить. И он почти хочет спросить, знает ли она, она, которая видит каждый день здесь в кафе так много людей и слышит каждый день так много историй, знает ли случаи, когда люди, то есть обычные люди, такие, как ты и я, летают и не помнят вообще, где они были, и даже едва помнят, что они куда-то летали.
Но это может прозвучать неприятно: может быть, она откладывает деньги на полет, хочет улететь отсюда, и ей надо копить еще немало времени, и если напомнить об этом, ей будет неприятно. Поэтому он останавливает себя и просит счет, потом берет книгу и встает. Официантка говорит, что сейчас принесет счет, но пусть он не забирает книгу, эта книга принадлежит кафе.
– Да, – говорит Йони официантке, собственно, ее зовут Шарон или Джуди, это неясно, – но ведь это моя книга. Это факт. Я знаю эту книгу, я ее уже читал, я уверен в этом. Эту книгу Этгара Керета я читал и получил большое удовольствие. Он просто гений, этот человек, – говорит Йони. – Все это говорят.
– Так расскажи мне что-нибудь из нее, – говорит официантка. – Знаешь что? Я сделаю тебе скидку, – предлагает она. – Мне будет достаточно хотя бы одного рассказа. Только один лишь рассказ из этой книги.
У нее высокое тело, такое возвышающееся, и она не выглядит лгуньей, а Йони, который читал эту книгу на протяжении последнего полета, а потом принес ее сюда с собой прямо из аэропорта, Йони пытается вспомнить и не может вспомнить ни одного рассказа. Что там, к черту, написано? – думает он с отчаянием. Он ничего не помнит, кроме обложки с красивым, кстати, рисунком. Окна самолёта, самолёт… Похоже, на рисунке он приземляется. Может быть, на какое-то море. Там есть нечто красное. Может быть, пожар. Но пожар и море? Собственно, можно сгореть прежде, чем утонуть в море. И там, на рисунке, в окне самолета сидит кто-то за круглым окном самолета. Кто-то спокойный, может быть, это он сам, может быть, это Йони.
Он придвигает обложку к лицу лишь для того, чтобы увидеть: у кудрявой головы в круглом окне совсем нет лица. Если так, это не может быть он. У него есть лицо. В этом он уверен. Для полной уверенности Йони ощупывает лицо. Может быть, появился какой-нибудь прыщик за ухом, а его губы с левой и с правой стороны лица никогда не были одинаковой длины.
– Хорошо, ты права, – бормочет он, напрягшись от неудобства: ему сильно жмут сандалии.
– Но я готова продать тебе ее за полцены, – говорит официантка.
Он думает, что ее зовут Джуди. Это имя подходит ее спокойной улыбке, но выглядит угрожающе с высоты ее метра восьмидесяти.
– Я купила ее на какой-то распродаже Недели книги. Покупаешь одну книгу и еще одну берешь бесплатно, что-то вроде этого. Есть множество подобных распродаж, и Этгар Керет на них – бестселлер.
– Хорошо, хорошо, во сколько она тебе обошлась? – спрашивает он, несмотря на то что не уверен, что официантка не собирается что-нибудь заработать на нем.
– Всего тридцать шекелей, – говорит она и добавляет: – И еще пятнадцать за кофе.
Он платит и удаляется с книгой, и Шарон ничуть не удивляется этому. Он снова пришел со своей книгой, на которой нарисовано какое-то приземление, и снова рассказывал, что буквально только что приземлился после долгого полета, но ничегошеньки не помнит о полете. Хорошо, что книгу он тоже не помнит. Факт, что ей удается каждое утро заново продать ему книгу, которую он приносит с собой. И больше того, позавчера, когда он не обращал внимания, она взяла эту книгу в руки. На самом деле в ней нет ничего, что можно запомнить. Какой-то сборник рассказов какого-то Этгара Керета. Но картинка на обложке действительно красивая. Какой-то самолет с такими круглыми окнами. Нарисовано приземление, перед которым не было никакого взлета. Буквально: посадка без взлета. Человек сидит в самолете. Может, он сам и нарисован на обложке, этот парень, который каждое утро приходит в кафе с этой книгой. В общем-то, жаль, что он такой, потому что у него как раз таки очень красивые губы.