Стихи
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 63, 2020
К МУЗЕ ДЕПРЕССИИ
Здравствуй, сестра! Обращаюсь к тебе публично.
Есть дома, где беспечно, рыбно и птично
сторонятся тебя, почитая за блажь и хворь,
а как только встретят – сразу палят в упор.
Я и сам встречал тебя, жопу в окопе спрятав,
пулемётным огнём патентованных препаратов.
Препараты везли обозами доктора.
Я стрелял, как последний дурень. Прости, сестра!
Ты не монстр, а просто баба. Платок в цветочек.
Знать, достало всё, и в личной жизни – не очень,
вот и лезешь со скуки в любую дверную щель,
вот и варишь себе из наших мозгов кисель.
Вся твоя ворожба, и судьба, и твоя природа,
и сама ты тоже – сугубо женского рода.
Без твоих побрякушек тебе не прожить и дня.
Ты прости: я не сразу понял, что мы родня.
Заходи, сестра, потолкуем и выпьем чаю.
Я теперь за базар отчётливо отвечаю.
Я уже отчертил по живому свою межу,
а мозгами не так уж сильно и дорожу.
Так что лучше ты спрячь клыки – всё равно узна́ю!
Ты совсем не чудо-юдо, моя родная.
И давай без истерик, не строй мне ужасных рож!
Погляди сама, как я на тебя похож.
Ну зачем ты теперь разводишь всю эту слякоть?
Мы, сестра, заодно, мы вместе, не надо плакать.
Я ж не плачу – я по счетам плачý.
Я тебя ещё многому научу.
Научу тебя – ремеслу просыпаться рано,
позитивно нести свои полные полстакана,
как себя не помнить и как остальным прощать.
Научу «don’t worry», «be happy» и всем остальным вещам.
Я теперь, сестрица, по этим предметам дока.
Мне хватило с лихвой одного твоего урока.
Как я выжил – будем знать только мы с тобой.
Вот и ты поддерживай хвост трубой!
Не горюй, дружок, обнимемся на прощанье!
Ты вернёшься в мой бедлам, я – в твоё молчанье.
Станем жить, как инь и ян, как вода течёт.
Ну, ступай же! Если что – заходи ещё.
ЛЕВИТАНСКИЙ
В дни конца эпохи танской[1],
в дни лишений и побед
Юрь Давыдыч Левитанский
был особенный поэт.
Вот война платочком машет,
ей что бездарь, что талант.
Юрь Давыдыч был не маршал,
Юрь Давыдыч – лейтенант.
Лейтенантом, пёхом, смехом
в канцелярии небес
Юрь Давыдыч ведал эхом –
отражением словес.
Династические танцы
в их последние часы
наблюдает Левитанский,
усмехается в усы.
Этих рыл тоскливый облик,
этих воплей череда…
«Истина – не звук, но отклик», –
вот что понял он тогда.
Пусть под злым имперским солнцем
голосит дурная рать.
Но как эхо отзовётся,
он умел предугадать.
Тот толкает в массы лозунг,
например: «Товарищ, верь!»
А оно ему без спросу
и не в лад ответит: «Херь!..»
У того в мошне прореха,
этот в пе́тлю лезет сам…
Левитанский звуки эха
расставляет по местам.
То бормочет по-шамански,
то он в дудочку дудит.
То в компании, с шампанским,
то у девы на груди.
И успех ему не к спеху,
и деньга ему – не рай.
Это всё же, братцы, – эхо,
а не попка-попугай!
Скажут – эхо легковесно!
Скажут – чуждо. Ну и пусть!
Ведь и сам он был не местный –
не отсюда эта грусть.
Дни летели – пролетели,
нас качая на весу.
Мы и пикнуть не успели,
как настало время Сун[2]!
И в начале сунской эры,
в дни свершений и потерь,
эху больше нету веры.
Кто им ведает теперь?
Орки, гидры и ехидны
заправляют всем на страх.
Левитанского не видно,
он уже в иных краях.
Юрь Давыдыч, Юрь Давыдыч,
свою трубочку кури,
на том свете, как на этом,
свою рюмочку бери.
Свою трубочку кури,
свою кепочку носи,
за нас, грешных, попроси…
* * *
А. Стрижевскому
Вот ведь: были вместе. Теперь – не вместе.
Без оглядки жили, а кто осудит?
И жила-была… И уже не будет.
И глаза, конечно, на мокром месте.
«Не реви, пацан, никому не слышно», –
как сказал мне Вовка, сердечный кореш.
«Через год с хвостом ты её забудешь!» –
Через год с хвостом так оно и вышло.
Хорошо бы жить, ничего не знача.
Сократить себя до земли, до точки.
Проколоть в сердцах две ушные мочки,
две серьги колечком воткнуть, как мачо.
Хорошо бы жить, как по тракту топать,
не копить обид, ни иного хлама,
быть простым и хитрым, как Далай-лама,
наплевав на опыт, гламур и копоть.
Не реви, пацан, неприлично, право!
Всем известно: мальчики, нет, не плачут!
Все познают холод. Никто не вечен.
Все когда-то лягут – уйдут под травы.
Вот и «А» упало, и «Б» пропало…
Но уж если так и нельзя иначе,
расскажи хотя бы о том, что стало.
И о чём ты плачешь, о чём ты плачешь…
* * *
…часто снится что сдаю экзамен
нет не сдаю а только готовлюсь
нет даже не готовлюсь а жду
знаю что не готов
пропускал уроки не понимаю ни-че-го-шеньки
и вот уже послезавтра
нет уже завтра
почему-то никогда не сегодня
предмет наводящий ужас
не важно английский ли химия
или ещё что-то чьего даже названия не могу вспомнить
почему-то никогда не математика
но ведь можно ещё что-то сделать
как-нибудь вывернуться чтобы не случилось страшного
господи сотвори чудо
открываю тетрадь она почти пуста
на редких заполненных страницах
качаются дурацкие рисунки сделанные моей рукой
да обрывки фраз смысл которых утерян
может быть лечь спать
нет вдруг опять приснится что сдаю экзамен
сон во сне в котором сон
а в нём сон и дальше в бесконечность
просыпаюсь
экзамен медленно погружается в воду
все экзамены давно сданы
остались несданными только несколько городов
и пустые бутылки…
НАСТАВЛЕНИЕ
В пустыне мрачной по тропе
и я по младости влачился.
Но мне, в отличие от Пэ[3],
никто в ту пору не явился.
Потом в кругу запретных тем
взыскал потерянного рая,
как завещал великий Эм[4],
уже остатки подбирая.
Затем, пройдя, как тот же Дэ[5],
земную жизнь до середины,
я лес высматривал везде,
а мне маячил пляж единый.
Но, подавив в себе раба,
я вышел на подмостки в зале,
хотя ни почва, ни судьба
уже почти что не дышали…
Теперь скучаю у окна,
в чём был – де факто и де юре.
Не поддавайтесь, дети, на!..
Безбожно врёт литература!
[1] Эпоха Тан (VII – X век н. э.) традиционно считается в Китае периодом наивысшего могущества страны.
[2] Эпоха Сун (Х – ХIII век н. э.), Самые заметные достижения этого периода: впервые в мировой истории начался выпуск бумажных денег, и порох стал использоваться в военных целях.
[3] Пушкин Александр Сергеевич.
[4] Мильтон Джон.
[5] Данте Алигьери.