Гарики из Одиннадцатого иерусалимского дневника
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 61, 2019
* * *
Впервые понял я в тюрьме
и навсегда запомнил это:
в любой кромешно-тёмной тьме
есть люди внутреннего света.
* * *
Когда я ждал благую весть,
она пришла ко мне:
сбежать и всей семьёй осесть
в загадочной стране.
* * *
Забавное занятие – поэзия.
Заразное. И более того:
не знаю ничего я бесполезнее
и лучшего не знаю ничего.
* * *
Советовать, учить и наставлять,
что, честно говоря, одно и то же,
всех лучше может опытная блядь,
когда она в гостях у молодёжи.
* * *
Эпоху эту знал я лично,
и мы в ней жили бесшабашно,
а то, что было нам привычно,
потомкам сделается страшно.
* * *
Я много написал про свой народ;
особенно люблю его умение
до степени почти наоборот
повёртывать услышанное мнение.
* * *
Все бы лгали гораздо умеренней,
ложь была бы намного скромней,
но лапша повисает уверенней
на ушах, оттопыренных ей.
* * *
В годовщину посадки моей
пил я виски с утра дотемна,
много мне замечательных дней
подарила родная страна.
* * *
Я пафоса боюсь всего сильней,
он действует отравно на меня,
от пафоса становится тошней
почти уже привычная хуйня.
* * *
А начал думать я довольно поздно,
с тех пор и содержу я мыслей стаю;
я часто размышлял, зачем я создан,
и реже – почему я не летаю.
* * *
Мне кажется, любой художник,
при всём убожестве его, –
невыкупаемый заложник
у злого дара своего.
* * *
Я уважаю предрассудки
и к их напевам очень чуток;
идея есть три раза в сутки –
весьма прекрасный предрассудок.
* * *
Мы все живём весьма поврозь,
делясь поверхностным вниманием,
а жёны видят нас насквозь,
не удручая мужа знанием.
* * *
Когда за чертою оседлости
евреи влачили изгнание,
то все их дальнейшие мерзости
они сочинили заранее.
* * *
Всемирное сулят нам потепление,
оно уже всё ближе и реальней,
и женское народонаселение
разденется гораздо радикальней.
* * *
Такое место, как вокзал, –
враг человеческой беседе,
и всё, что ты недосказал,
с тобой уедет.
* * *
Споря ни о чём,
не маши руками,
все мы притечём
под лежачий камень.
* * *
Ах, не забыть бы мне по лени –
хотя едва ли, –
что в тундре у меня олени
автограф брали.
* * *
Но кто ответит нам логично,
зачем настолько сложен быт?
Снаружи нос чесать – прилично,
а изнутри – прилюдный стыд.
* * *
Двойная в нас тянется прошлого нить,
и две эти нитки несхожи:
не только раба в себе надо давить,
но и надзирателя тоже.
* * *
Запреты – это чепуха,
но я исполнен убеждения,
что нету тягостней греха,
чем грех, лишённый наслаждения.
* * *
Навряд ли мы отыщем сами
по жизни лучшие пути;
но если в жопу нас послали,
то на хуй незачем идти.
* * *
Есть люди – их обилен ряд,
у них тяжёлый труд:
они ещё не говорят,
а видно, что соврут.
* * *
Сосновой рощи колоннада –
смотрел в окошко полуночник –
мне вдруг напомнила, как надо
нести по жизни позвоночник.
* * *
Кошмарное прошлое нынче кудряво,
причёсано, брито, надушено
и что-то бравурное шепчет коряво,
гнушаясь погибшими душами.
* * *
А старость – это вроде крыши:
с неё удобно рассмотреть,
и кто к кому неровно дышит,
и кто еврей хотя б на треть.
* * *
Природа наших бед от нас сокрыта,
судьба не посвящает нас в детали,
и свиньи у разбитого корыта
грустят, хотя про рыбку не читали.
* * *
Всё в мире связно и толково,
но исключений – нет числа:
не найденная мной подкова
удачу всё же принесла.
* * *
Много в наших мыслях не созвучно
нынешним, текущим прихотливо;
если это выразить научно –
я невежда старого разлива.
* * *
И клёкот орлов, и кудахтанье кур,
и волчий пронзительный вой –
про то, что кончается наш перекур
и снова запахло войной.
* * *
Чиновная душа – она проказница:
и взятки он берёт, и служит честно;
душа его раздвоена, как задница,
которой он удерживает кресло.
* * *
Уйду однажды – я не вечен,
умру, страну свою любя;
когда еврей шестиконечен,
он лучше чувствует себя.
* * *
Двадцатый век поправил нас во мнении,
что гений и злодейство несовместны:
такие у злодейства были гении –
нам даже имена теперь известны.
* * *
Работала, кипела голова
в те светлые и памятные дни:
я так умело связывал слова,
что выглядели мыслями они.
* * *
У нас у всех – одна примета:
умея вовремя смолчать,
мы недоверчивы, а это
вполне советская печать.
* * *
Мы все в руках у Господа равны,
еврей, однако, выпросил поблажку:
талант из ничего пошить штаны,
и чтоб ещё осталось на рубашку.
* * *
Нет, Божий мир не надо исправлять,
и лучше с этим делом погодить,
не то опять какая-нибудь блядь
исправится и станет нас судить.
* * *
Уходим, звуки жизни не дослушав,
не высказав, что рвалось с языка;
мы оставляем след в каких-то душах –
но и они уходят в облака.
* * *
Душевно веком искалечен,
однажды сдамся чувству долга
и Богу я скажу при встрече:
«Прости, что ждал меня так долго».
* * *
Любая похвала и одобрение,
любого восхищения волна –
бесценное живое удобрение
для почвы, содержащей семена.
* * *
Любя свою родную нацию
и не любя своё правительство,
решились мы на операцию
по пересадке места жительства.
* * *
Они витают яркой тучей,
их росту явно нет конца;
идей, как мир земной улучшить,
нет вовсе только у Творца.
* * *
Люблю пустое созерцание
пространства. Разного. Любого.
За ним является мерцание
запропастившегося слова.
* * *
Когда, питая страсть, в объятья тесные
сплетались мы с девицею какой,
невидимые воины небесные
прилежно охраняли наш покой.
* * *
Загадочна земная атмосфера:
не виден горних ангелов полёт,
а профиль окончательного хера
Творец не шлёт.
* * *
Затеять книгу о политике
не раз давали мне совет.
Большие деньги мне бы вытекли.
Но я неважный гавновед.
* * *
Евреи родят не сплошных корифеев,
кошмарны у нашего духа загибы:
огромно количество левых евреев,
которые прочих евреев – сожгли бы.
* * *
Покуда льётся Божья благодать,
ещё я не задул мою свечу;
пора, конечно, лиру передать,
но я пока что сам на ней бренчу.
* * *
Я проживаю невозбранно
в стране, где нас – густая смесь,
и мне уже довольно странно,
что я когда-то жил не здесь.
* * *
Мне кажется, во множестве людей,
которых Бог толчёт в житейской ступке,
внутри живёт незримый иудей,
умело направляя их поступки.
* * *
Теперь, старик благообразный,
я полон света и добра:
я не хожу в рубашке грязной
и пью не с самого утра.
* * *
Придут иные времена,
и новый вождь заменит прежнего;
но запах свежего гавна
ничуть не лучше, чем несвежего.
* * *
О жизни и про тряску по ухабам
семейные толкуют ветераны:
что мы козлы, давно известно бабам,
обидно, что ещё мы и бараны.
* * *
Стихи звучали – я дрожал,
ещё и погодя,
они входили, как кинжал,
уже не выходя.
* * *
В кого душа моя вселилась,
мне не узнать наверняка,
но будь на это Божья милость,
её не вселят в мудака.