Стихи
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 60, 2018
РОШ А-ШАНА
Когда я думаю об Адаме,
я сразу думаю о рояле:
как он стоит там, в кустах,
блестящий, новенький, чёрно-белый.
И Адам, блестящий, новенький, чёрно-белый,
поправляет бабочку (машинально подумав «бабочка»)
и садится за клавиши, собранный и спокойный.
Вот он опускает пальцы на клавиатуру.
Раздается аккорд – первая слава творению,
потом арпеджио – первая радость жизни,
и следом мелодия – первая лестница в небо.
Адам сидит за роялем, немного откинувшись,
голова его поднята, руки его парят,
и с ним Всевышний, смущённый и торжествующий
от того, что не знает, какой будет следующая нота.
Сверху слушают птицы, не знающие усталости,
и голое небо, не знающее стыда.
Адам заканчивает первое исполнение.
Всевышний тихо плачет от умиления.
Спускается лёгкий дождик,
целует землю. А из кустов
высовывает кудрявую голову Ева
и спрашивает с любопытством:
– Это кто тут играл?
Адам встаёт, расправляет плечи, секунду медлит,
выставляет вперёд подбородок и отвечает:
– Это Я, Адам.
Потом не выдерживает напряжения и почёсывает в паху.
И тут же страшно смущается, сам не поняв – отчего.
Ева фыркает и исчезает, мелькнув обнажённым телом,
Адам, сорвавшись с места, ломится к ней за кусты.
Доносятся звуки возни, тихий шёпот, хихиканье, стоны
и Евин голос: «А из рояля мы сделаем колыбель».
Всевышний бормочет:
«Чёрт вас всех побери. Опять начинать сначала».
Но по тону слышно, что он не против.
SEMPER EXCELSIOR
У каждого в жизни своё назначение.
Вот Софья Марковна.
Ей шестьдесят четыре.
Рыбой, которую она пожарила
в сметане за эти годы,
можно было бы заселить небольшое озеро.
Детьми, которых Софья Марковна не родила,
можно было бы заполнить целый детсад,
или техникум, или подразделение,
танковое или пехотное.
Из книг, которые Софья Марковна не прочитала,
можно собрать Александрийскую библиотеку,
а в придачу Библиотеку поэта
и на сдачу тайный архив Ватикана.
Шестьдесят четыре неиспечённых торта
ко дню рожденья,
шестьдесят четыре пары домашних тапочек,
смятых на левую ногу,
шестьдесят четыре вязаных кофточки,
заштопанных аккуратно,
шестьдесят четыре растаявших плитки
молочного шоколада.
Магазин по утрам, рассыпанные монетки,
недорогая булочка в воскресенье,
рыба на ужин, в сковороде сметана,
днём передача «Сокровища Ватикана».
Всё как обычно. Но по ночам
Софье Марковне снится: на берегу небольшого озера,
в котором весело плавают рыбы,
сидят нарядные дети, молодые мамы с колясками,
солдаты в штатском, смешные студенты в очках –
сидят и читают книги
из Александрийской библиотеки.
Софья Марковна подходит ближе, рада, смеётся,
говорит им: «Дайте и мне скорее!»,
ей протягивают книги,
и тут она вспоминает
что давно разучилась читать.
Софья Марковна просыпается с колотящимся сердцем,
пьёт валидол, надевает кофточку,
распахивает окно, опасно свешивается вниз
и думает:
– Если я сейчас спрыгну,
что это изменит?
И тут
появляется мальчик.
Бритый подросток с фингалом под глазом и выбитым зубом,
возвращающийся ночью – ну, допустим,
из Александрийской библиотеки.
Он поднимает голову,
видит лохматую Софью Марковну
в тёмном оконном проёме,
машет рукой и кричит ей:
– Эксцельсиор!
Это слово он выучил накануне,
когда пил с соседом, бывшим политзаключённым,
и оно ему страшно понравилось,
потому что похоже на «ёб твою мать», но гораздо красивей.
Софья Марковна ловит взлетевшее слово двумя руками,
суёт за пазуху, со стуком защёлкивает окно,
ложится в постель и шепчет:
– Эксцельсиор!
Засыпает уже, но шепчет:
– Эксцельсиор…
Просыпается утром и повторяет твёрдо:
– Эксцельсиор.
От этого шаг её крепнет, настроение повышается,
осанка её улучшается, улыбка светится.
Софья Марковна находит монетку –
эксцельсиор!
Софья Марковна покупает сметану –
эксцельсиор!
Софья Марковна жарит рыбу –
эксцельсиор!
И на душе у неё хорошо.
У каждого в жизни своё назначение.
Софья Марковна
назначена хранителем слова «excelsior»
на семьдесят лет.
Ей осталось шесть.
А потом как-то ночью, вскочив и набросив кофточку,
Софья Марковна свесится из окна, увидит мальчика,
поймает слово «эксцельсиор», попытается удержать,
но слово рванётся, захлопает крыльями, закричит
и с силой потянет её наружу. И Софья Марковна,
теряя тапочки, вцепившись покрепче,
плача от страха и радости,
рванётся за ним и улетит навечно.
А мы останемся сидеть возле озера
без слова «эксцельсиор» –
долго, долго совсем без слова «эксцельсиор»
до тех пор, пока Наталья Кирилловна
(голубые бусы, набухшие вены, рыжий пучок,
программа «Время»)
не отыщет его под скамейкой –
растерявшее перья, похудевшее, но, в общем, хорошее –
не подманит поближе на кусочек молочного шоколада
и не утешит, погладив по спинке.
Теперь оно будет её.
Берегите Наталью Кирилловну.
Ей шестьдесят четыре.
Осталось шесть.