Поэма. К семидесятилетию со дня рождения поэта
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 60, 2018
К 70-летию поэта, постоянного автора и верного друга ИЖа. Из книги «Песни о Родине», готовящейся к изданию в Библиотеке Иерусалимского журнала в 2019 году.
1
Да что там не так? Да почти что и всё там не так,
А как-то вовсю специфически-вкрадчиво эдак.
Иначе зачем вся и нечисть в ряду задавак,
И дым у отечеств зачем это горек и едок?
Скажу напоследок, мы родинам вряд ли должны.
Любить ни за что до конца удается лишь нечто
Из путаной смеси надежды, обиды, вины
И куцых уютов, где только впритирку и лечь-то.
А лечь-то вольготней – нырком в неудобицу мха.
Иль к небу лицом… Но оно запрокинуто навзничь,
Где память всеобщая пасмурна тучно, глуха.
Так, значит, и ты потроха свои там задарма снычь?
За это и родина – погреб замшелых утрат,
Недаром и дождь затевается по горизонту,
Чей бунт облачается лишь в показушный парад
Эпических плачей, геройских потерь – а резон-то?
Резон же такой. Холодеет. В печали и злость
Потворствует плачущим, если дождями ископан
Вот тот горизонт, что съезжает распутицей вкось,
Где важно пропасть на ветру, безнадёжно и скопом.
2
Казалось бы, эпос такой вот затем и возник…
Возница, ты спишь? Да какой я тебе перевозчик?
Я лишь переводчик в сердцах на смиренный язык
Всеобщего рёва на речь в колоколенках отчих.
И вече не вечно, и грозные очи с икон
Поставят на кон накренённых в падении духом,
Но падшие слухом в победный ревут геликон –
Ни ухом ни рылом… Так песенным верь повитухам.
По слухам дитяти протяжные песни поют.
Им реки подскажут, болотные крехи, плешины,
На чём обустроен, толпясь, переводческий гуд –
Уют, я сказал, через вой от стиральной машины.
Хлестнуть бы бельём, ведь осока – мокра и резка,
И также всегда под рукою палёная горечь.
Сегодня Спартак побеждает опять ЦСКА –
И неслухам на слух протяжно течёт далеко речь.
Оставь, теоретик, своих неприятий скворчун.
Ломоть отторжения честно от хлеба отломлен,
Не то, заразившись, и я вдруг схвачу карачун.
Но, ссучившись, ветка прервёт ли сношения с комлем?
3
Оском наших пени – обноски тех песен, читай.
Впотьмах нету рта, а ведь ощупью мчат подголоски,
Хотя и не всякому та нищета и чета,
На стуженой почве в корнях зазвенят отморозки.
– Куда вы, ребята? – А нам завсегда наплевать.
Нам тесно и пленно, хотя мы окрепли в мерзлотах,
И вот нам устойчивей гатью ледовой шагать
И в ротах орать застелёнными ртами в зевотах.
Омела бушует в корнях у старейших дерев.
Удобно пучками безродными топи загатить?
А кто бы не спрыгнул с полати, в чаду одурев,
От дядь или тёть да на воздух, чтоб снова не лгать им?
Протяжную песню от нас только переключи.
Не можем сидеть на печи – затекают колени
От тех поколений, в чьих гнёздах трясут кумачи
И скупо изнанкой постель обновляют из лени.
Что пени тех песен – коренья во мху ковырять?..
С коровами под руку смачно гуляют пейзане.
– Так, родина-мать, уж куда-нибудь нас присолдать, –
Консервною жестью зудят города притязаний.
4
Легко партизанить, шурша за прозрачной чертой.
Так вот и шуршу да в ином утопаю асфальте –
Пробей мне пенальти, но всем сочетаться тщетой
С общинным реалити в общем зарёванном гвалте.
Давай же помедлим и холодно в окна взглянём.
Ведь вся демократия – сиплый разносчик простуды
Взамен ковыряния в недрах с наличным огнём,
Его и студить нам прихлёбом из общей посуды –
Тех смыслов, которые вроде бы – корм не в коня.
А нужно умять. Понадеявшись на кашевара?
Зато ведь и свара, толкучка, озноб, локотня.
А каша и варится вскладчину личного жара.
За папу, за маму – за всех изумительно врозь.
А может, и мимо, поскольку еда велика нам.
Так вот, испугайся, тогда ты возьми и сморозь:
«А может, раздатчику лучше уж быть истуканом?»
Сказать за стаканом? Допустим, он тоже примат.
Но вот же и лик его, глянь, впопыхах отшлифован.
Он будет лишь фоном, цедящий нам корм автомат?
И в этом формате не сунул настройщик фуфло вам?
5
Всё крадено в мире. Глядишь – очевидцев и нет.
Пейзанин выводит скелет, волоча за верёвку
На сорное поле путём удивлённых штиблет
И с помощью мата, презрев городскую сноровку.
Консервные банки глазеют со Спасских вершин,
Верёвки аршин упирается, дыбится время,
И корчатся в пробках вместилища автомашин,
И месят на месте рекламное псевдоваренье.
И блеющий столпник – он тоже коровий трибун.
А с ним – и гитарный протестом упившийся глотник,
И данный говяжий табун, он скорей атрибут
Пеньковой сноровки, с которой вожжается гопник.
Ты понял? Я – тоже как ты: ну, почти ни черта.
Но я же сказал, что подложно всучили программу.
Не то что здесь яма, не то что здесь вправду черта,
Но, видишь, и правда по сказке не движется прямо.
Но, видишь, и стрелки прилипли почти что к нулю,
И, видишь, теперешний Жорик приладился к змею…
Я просто Россию совсем никогда не люблю
И также другую едва ли немного умею.
6
…А пусть бы и злобен – а вдруг справедлив: и холоп
В толкучке пробьётся, хотя и окажется жлóбом…
Здесь будь объективным – огульный ведь это поклёп,
Статистике внять – так и ты таковым бы ужо был.
А перепроверь бытования свой инвентарь,
Нагрянь же инспекцией в душу, прищурясь поуже.
Когда и в башке твоей царь для хотений блатарь,
Тогда не пиарь своих жалоб, что люто снаружи.
Да в ком же монархия правит всерьёз? Да ни в ком.
И личную совесть, наглея, не заабсолютим,
Едва управляясь внутри со своим сходняком,
Так ежатся все тут, и каждый сиротски беспутин.
И шапкой сорят, растоптав гардеробный ущерб,
Тельняшки сдирают, телесный травмируя кожух:
«Ах, верностью нашей зато и рычим из пещер,
Поспешно лаская друг друга путем иглокожих».
Так, может, эпоха злопамятных тёток и дядь?
Не лишь уголовная знать входит с радостью в образ?
Отвадь свою тень от гордыни, народный ведь зять
О тени печётся – учтиво её на него брось.
7
История, в общем-то, – вся успеянье теней.
Там люди орут, а над ними растёт ухо тени,
И вспыльчивей ор, чем беззвучное время темней,
Что кормится общею кашей в гостях у хотений.
Пейзанин с коровой в неё совершает прыжок,
Потоки машин устремляются ровно туда же,
И тень, что волок ты всю жизнь, несмотря на ожог,
Она-то останется нужной деталькой пейзажа.
И заново тени налепят вокруг облака.
И выкрикнул кто-то – и смолк, неказистый и сирый.
Все кушали время, и все утолщали бока,
Пока разоряешься, крик и чужой зафиксируй.
Так этим разором и облачность вновь создают
По месту прописки, и время надышано там лишь,
Где в шуме осадков гребущий пропажей раздут,
С таблеткою крика во рту, утопающий, мямлишь?
Нам слишком не слышно, и тени над нами свистят.
У каждого свой апробирован звучный в уме лад,
И каждый из тени, лицом полыхая, свил стяг,
Поскольку и свет лишь во тьме объявиться умеет.
8
И крякают шапки, прилюдно кидаемы в грязь, –
Ну ладно, пусть оземь – имеют на это мотивы,
И власть, как ты видишь, пошапочно вдруг удалась.
Путям непролазным наметились вдруг перспективы?
Чем злей безнадёжность, чем все горизонты мутней,
Так тем и надежда дороже – отчаянней, скажем.
Сорваться всей чащей с могучих артрозных корней,
Пора поквитаться с наглядным из окон пейзажем.
И климат воротит от местности бережный клюв,
И солнце вращает свой выгляд, без просыпу совий,
На что намекает нам небо, в гортани кольнув,
В аспекте таких ну совсем непогодных условий?
Мы в чём провинились? Природа глазаста не зря.
Так вот и ноздря ощущает: в округе не мускус.
Затем и шустрим-то, затем говорим, говоря
Ничком во всё горло: а снимет же кто-то вину с нас?
Ведь в каждом болеет простудой созревший мотив.
Затем здоровяк и пронырлив: «Хвораете? Что так?
Уж я пособлю вам, гуртом в буратин обратив.
Достаньте полипы из ваших раззявленных глоток!»
9
Ну, здравствуй, красавец. И здравствует – вот-те и грипп!
Никак не даётся ему и здоровый румянец.
Он что, иностранец, раз к нам безболезненно влип?
Иной генотип? На проверочку – неандерталец?
Тут ста лиц не хватит его нам тогда заменить.
Но именно он, отдалённый подвид человечий
От наших увечий. И сколько ни дергай за нить,
Ему поклоняется тут христианское вече?
Салют, Буратино! Готов ли ещё настрогать
Могучее, дружное, в меру крикливое быдло?
Не то что обидно по новенькой гати шагать,
А как-то, выходит, и жить не особо либидно.
И новые песни придумает новый народ.
О гласе народном рядить в подголосках не мне ведь.
Бывает, народ согласованно всё-таки врёт,
Фальшивит хрипато, когда дирижирует нелюдь.
Когда все гриппуют, когда развезло горизонт,
На палубу вышел – а палубы как не бывало,
Поскольку враги, каковых мы еще загрызём,
Мутят наши воды посредством девятого вала.
10
Закрой поддувало, живёшь – и живи за чертой.
А то переборчив: не нравится наш и народ вон.
От ульев-то ваших и мёд ваш – полнейший отстой,
А наш-то, густой, с нашей пасеки – всё-то не мёд вам.
Тут классика жанра: болото свое куликуй.
Иначе скорей не от мёда – от зависти лопнешь.
Да я не ликую, я тот ещё Пирров Лукулл,
Я просто ворчу, от простуды я стал мизантроп, вишь.
И кашлять гриппозно, и хрипло всерьёз говорить.
Так вот и не будем якшаться с патетикой в голос.
Не то чтоб хоть нá волос частную норку разрыть –
Увы, невозможно, – но рыть бы при всех глубоко лаз,
Казалось бы, нá свет. Но сам я немного да крот.
Так вот – в аккурат окорот для крылатых патетик,
Где каждый ведь мыслит, летит, мол, а в грунте скребёт
Отчаянный ход заполошных своих энергетик.
И детские прыгалки вновь за верёвку берёт –
Не он, так народ, избегая недетских увечий,
И врёт демократией – власти, мол, дал окорот,
И прячет свой кашель за пазуху певчего вече.
11
Да, в звуке лишь смысл, где Историей движет мотив –
Не в смысле причин или стимулов, а музыкальный,
Чья цель и формальна, да жар в потрохах замутив,
Рождает и песни – тут зубы в усмешке не скаль нам.
И дранье тельняшек в клочьё на геройской груди,
Швыряние шапок в лихой показушности оземь –
Не чванство амбиций – брезгливости не городи, –
А чаянье смысла, которым и век унавозим.
И шум закидательства с пробой горячечных каш –
Он песенный отзвук – как раз и по месту намолен,
По речи, по рекам, которым я тоже алкаш,
Хотя и не ваш, с высоты ваших тех колоколен.
«Ворчу» – я сказал. И, летя, по земле волочу
Летягу-язык, что за жабры в простуде подвешен
Раскачивать время, приваживать вече к лучу,
Отслеживать свет по методике отчих скворешен.
И наши скворцы собираются сызнова к вам.
О как неусидчивы, ветрены, непостоянны.
Назло эпидемиям вот пролетают Ливан –
Принять средь проталин заразные синие ванны.
* * *
Ах, это ли странно, что в каждом картавят скворцы?
Почти молодцы – не грассируют, крякая «рейшем»,
А, путаясь в пенье, хромают на буквочку «рцы» –
Такой атавизм им достался от сгибших старейшин.