Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 57, 2017
Читая Жаботинского, не перестаешь поражаться редкой
комбинации высочайшего качества мысли и высочайшего качества выражения.
Некоторые полагают, что первое следует из второго, то есть правильно
расставленные слова сами по себе способствуют точности высказывания, вытягивая
истину из хаоса прочным порядком формулировок. В определенной степени это
действительно так, но не совсем. Выдающийся литературный талант Жаботинского
дополнялся еще и глубоким осознанием основ человеческого мироустройства, что
позволяло ему видеть картину во всей полноте и оценивать частные явления в
контексте глобальных исторических тенденций. В этом – залог неумирающей
актуальности его публицистики: ведь тенденции остались теми же, хотя события и
люди уже другие и не так «испорчены квартирным вопросом». Прекрасной
иллюстрацией тому могут служить публикуемые здесь материалы.
Обстоятельства его выступления перед еврейской
молодежью города Салоники нуждаются в некотором пояснении. Прежде всего, почему
именно Салоники? По двум причинам. Во-первых, Салоники были в начале прошлого
века преимущественно еврейским городом, «балканским Иерусалимом» (85 тысяч
евреев в числе общего 120-тысячного населения). Во-вторых, это был самый
значительный город – практически столица – обширной области под
названием Македония. Речь тут идет именно о широком толковании этого топонима,
поскольку нынешнее образовавшееся после распада Югославии одноименное государство
занимает лишь часть (примерно треть) исторической Македонии. Другие ее
территории отошли к соседним странам: Греции, Болгарии, Албании и Сербии.
Балканы с полным основанием считались тогда
«пороховым погребом Европы», и судьба евреев Македонии, где сталкивались
национальные интересы гремучей смеси греков, болгар, сербов, румын, албанцев и
турок, не могла не тревожить Жаботинского. Конечно, ни он, ни его слушатели,
собравшиеся 18 октября 1908 года в городском клубе «Des
Intimes», не могли предположить, что три с половиной
десятилетия спустя вся еврейская община «балканского Иерусалима» будет сожжена
в огне Катастрофы. Жаботинский просто считал своей обязанностью предостеречь
местных евреев от повторения ошибок их восточноевропейских соплеменников.
Он приехал сказать им, что не стоит идентифицировать
себя ни с одним из участников предстоящей межнациональной свары,
что предпочтительно просто быть самими собой, быть евреями.
«Наилучшей политикой евреев была, есть и будет
еврейская национальная политика, – говорил Жаботинский. – Не бойтесь,
что вам скажут: “Евреи не лучше других”! Бойтесь быть лучше, послушней и
угодливей других».
Были ли услышаны эти слова хотя бы частью тогдашней
аудитории? Неизвестно, да и спросить уже некого – пепел на польских полях
вокруг Аушвица не склонен к диалогу. Несомненно одно: точно то же самое можно повторить и сегодня
в любом еврейском клубе, где бы он ни находился – в Иерусалиме, Лондоне,
Москве, Париже, Нью-Йорке, Сиднее или Кейптауне.
«Бойтесь быть лучше других» – насколько точнее
и нагляднее выглядело бы это предупреждение над воротами лагерей смерти…
Отказ от национального достоинства не спас еще никого; нас же он, напротив,
неизменно приводил к гибели или изгнанию.
Вторая статья, вернее, брошюра, напечатанная в том
же 1908-м в Вильне, посвящена Базельской
программе, стодвадцатилетие которой мы отметили в
этом году. Этот документ, разработанный Максом Нордау
и принятый Первым сионистским конгрессом (август 1897, Базель, Швейцария), стал
поворотным пунктом в борьбе за создание еврейского государства.
Окончание предыдущей фразы нуждается в некотором
уточнении. Слово «государство» вслух в то время не произносилось, ибо турецкие
власти с полным основанием могли рассматривать подобную претензию как
государственную измену. Поэтому на Конгрессе использовались менее опасные
эвфемизмы: «убежище», «национальный дом» и проч. Позиция Жаботинского в этом
отношении всегда была ясной: государство, и ничего иного. После декларации Бальфура и учреждения на территории Эрец-Исраэль
британского мандата казалось, что можно уже отставить прежние опасения, но тем не менее сионистское руководство в лице президента
ВСО Хаима Вейцмана (общие сионисты) и поддержавших
его социалистических фракций (МАПАЙ, Поалей-Цион и
др.) упорно продолжало избегать запретного слова. Безоговорочное требование
создания еврейского государства исходило тогда только от Жаботинского
(ревизионисты) – именно отказ XVII Конгресса (1931, Базель) принять эту
принципиальную позицию стал причиной раскола Сионистской организации и выхода
из нее ревизионистов.
Некоторым шагом вперед стала т. н. «Билтморская программа» (май 1942, конференция в отеле «Билтмор», Нью-Йорк), принятая под давлением Давида Бен-Гуриона в отчаянной борьбе с Вейцманом.
Но и она, самая радикальная из всех, не содержала слов «Jewish
state», ограничившись очередным эвфемизмом «Jewish Commonwealth». Даже в 1947
году, всего лишь за год до провозглашения Израиля, Бен-Гурион
еще носился с идеей конфедерации под эгидой британского мандата, а когда
решился наконец взять курс на государственную независимость, его поддержали в
этом отнюдь не союзники слева (МАПАМ и а-Шомер а-цаир были категорически против), а именно «враги»-ревизионисты – оболганные, преданные, заклейменные
лживой бен-гурионовской пропагандой как «фашисты», но
сумевшие подняться над прежними обидами во имя правого дела.
Израиль, таким образом, был провозглашен – и
сразу в виде независимого еврейского государства, что означало торжество
изначальной исторической правоты Жаботинского в его конфликте с Хаимом Вейцманом и руководством ВСО. Легко убедиться, что даже
осторожную Базельскую программу будущий лидер
ревизионистов трактует именно в этом духе: «Чтобы радикально решить еврейский
вопрос, надо создать еврейское государство».
Но, конечно, значение этого программного текста
выходит далеко за рамки чисто исторических деталей. Уже в преамбуле, до
детального рассмотрения четырех пунктов Программы, Жаботинский задает
замечательно наглядную логическую схему, которая, вообще говоря, справедлива
для любого времени и любого национального и национально-освободительного
движения. Он говорит о трех составляющих сионизма – религиозно-мистической,
практической и политической. Первая носила чисто духовный характер и выражалась
в тесной связи с Сионом посредством молитвы, Учения и мечты о возвращении.
Вторая выразилась в конкретном поселенческом движении Ховевей-Цион.
Третья пришла вместе с Герцлем, его дипломатическими
усилиями и созданными им политическими органами сионизма.
Это написано, напомню, в 1908 году, еще до того, как
духовная составляющая дополнилась чисто светской работой – в том числе и
самого Жаботинского. До того, как практическая сторона получила мощный толчок в
виде деятельности Второй алии, до создания милиции а-Шомер, до строительства первых кибуцев и мошавов, полностью основанных на еврейском труде, до
лозунга «Еще дом и еще коза». И, конечно, до того, как появилась Декларация Бальфура и вытекающее из нее решение Лиги Наций, до
британского мандата, доклада комиссии Пиля, Белой
книги 1939 года и отчаянной борьбы за право репатриации.
Во время написания брошюры существовали лишь
первоначальные разрозненные наметки всего этого, три едва различимых ручейка,
но Жаботинский уже тогда видел, как они сольются в один мощный триединый поток.
Мы и сейчас движемся по тем же самым трем рельсам –
мы и наши противники, прилагающие противодействующее усилие по каждому из
вышеупомянутых направлений. Что такое постсионизм,
как не стремление выхолостить, принизить, затоптать духовную составляющую?
Именно с этой целью в наши школьные учебники впрыскивают яд отрицания
национальной истории, проповедуется отказ от еврейского характера государства,
декларируются пустопорожние «универсальные» ценности, нивелируется уважение к
символам Государства Израиля.
Под непрерывным давлением находится сегодня и
практический сионизм, представленный поселенческим движением. В 30-е годы
прошлого века ультимативные требования арабов включали прекращение
строительства еврейских городов и поселков и запрет на продажу евреям земельных
участков. Они требуют этого и сейчас, восемьдесят лет спустя, только теперь их
ряды пополнились добровольными помощниками: израильскими пост-,
вернее, анти-сионистами, захватившими ключевые позиции в судебной системе,
высшем чиновничестве, академии и СМИ.
Но, пожалуй, главная битва разворачивается ныне на
фронте политического сионизма. Отчаявшись уничтожить нас военным путем, арабы
перенесли свое наступление туда, где у них есть решающее численное
превосходство – в международную политику. Вместе со своими
леволиберальными союзниками, которых выводит из себя сама идея национального
государства, они прилагают все силы, чтобы подорвать нашу легитимность повсюду –
от культурных и спортивных организаций до Генеральной ассамблеи
ООН. Поток нефтяных денег повсеместно поддерживает кампанию бойкота и
экономического удушения Израиля.
Такие вот три сражения – точь-в-точь как во
времена Базельской программы и брошюры Владимира
Жаботинского. Какое из трех направлений важнее? Как и
тогда, ответ: все три. Нам, как и прежде, приходится непрерывно лавировать в
море международной политики, заключая недолговременные шаткие союзы,
прилаживаясь к сильным мира сего, выгадывая редкие выгоды, утираясь после
частых плевков и полагаясь в конечном счете только на
самих себя. Но при этом категорически недопустимо соглашаться на замораживание строительства,
идя таким образом на подрыв традиций практического
сионизма. И уж конечно, ни в коем случае нельзя уступать разрушительной постсионистской пропаганде, ибо поражение на духовном
фронте лишает смысла всё остальное. Нельзя пренебрегать ни одним из трех этих
важнейших направлений. Все они жизненно необходимы и достаточны лишь при
условии хотя бы минимальной гармонии между ними.
То, что было верно для нас в эпоху Базельской программы, верно и сейчас, сто двадцать лет
спустя.