Графика
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 57, 2017
Меня зовут Шмуэль. Так меня теперь зовут. А обращаются ко мне пока почти все, используя имя, данное мне при рождении – Анатолий, Толя и совсем неприятное мне Толик…
Это понятно, Шмуэлем я стал относительно недавно – после гиюра. Но вот Толиком быть мне не хотелось с раннего детства, не нравилось мне это ласкательно-уменьшительное. Уже позже, подростком, узнал, что Анатолий значит «восточный» или «восход», и это было единственное, что меня с ним смиряло. Но ощущение того, что нужно менять рождением предопределенные мне среду и сферы деятельности, ощущал очень остро. Тогда я не знал, что поменяю и страну, и национальность, и имя…
Родители были люди замечательные: добрые, прямые и очень простые. Оба родились в селах и перебрались в Киев после войны. Я любил их, но всегда тянулся к людям «другим». А этих «других» в Киеве тогда даже искать не нужно было. Еврейские соседи по коммунальной квартире. Воспитательница в детском саду – Бузя Львовна – лучшее воспоминание детства; до сих пор вглядываюсь в лица пожилых еврейских женщин, пытаясь найти сходство с ней. И еврейские дети на площадке – сколько синяков и царапин я набил, бросаясь в драку с теми, кто их обижал.
Но был в моей большой украинской семье человек, который всегда вызывал мой интерес и желание узнать о нем побольше, – дед Самийло, отец моей мамы. Я мог часами рассматривать послевоенные фотографии: на фоне одеяла в шашечку, растянутого между двух столбов, – все семейство: в центре дед Самийло – младший лейтенант Красной армии, а вокруг уцелевшие дети и их мачеха – бабушка умерла после войны…
Дед был немногословен, я помнил только, он рассказывал, что дошел до Берлина и его в кино снимали! С тех пор всегда с жадностью всматривался в любые кадры военной хроники в поисках деда. Я нашел его много позже, когда мы жили в Германии. В немецком документальном фильме про артиллерию, освобождавшую Берлин. Дед с непроницаемым лицом плясал в кадре, долго – секунд пять. Я помню его улыбчивым и очень добрым человеком. Отчего он был так суров перед камерой, теперь можно только гадать…
А еще был мамин рассказ о том, что дед – сельский конюх – очень дружил с шорником из соседнего местечка. И вот, когда дед уже был на фронте, а немцы заняли село, этот самый шорник прибежал к бабушке, и она спрятала его за печью, рискуя жизнями своих восьмерых, мал-мала меньше, детей. Дом обыскали, к счастью, никого не нашли. А наутро он ушел. Но в память об этом человеке осталась в доме плетка, мастерски сплетенная им. Я очень любил рассматривать ее хитрое плетение с многочисленными узелками. Уже через много лет, глядя на кисти цицит, понял, где уже видел это плетение…
А потом началась взрослая жизнь Анатолия Шелеста. Вопреки родителям и всему окружению я не видел себя никем другим – только художником. И это стало делом жизни. Вопреки тому же окружению я неожиданно женился и попал в еврейскую семью. И счастлив. Вопреки житейской логике – «в Германии жить лучше и спокойнее» – мы оказались в Израиле. И, возможно, это лучшее, что случилось с нами. Вопреки советам художников-ватиков не выбирать для жизни места за так называемой зеленой чертой – мы поселились в Маале-Адумим.
Этот город на краю пустыни я видел в детских снах…
Вопреки советам заняться чем-нибудь другим – «иначе не прожить в Израиле» – мы занимаемся своим делом: жена – галереей, которую все не советовали открывать, а я – остался художником…
И да, я поменял не только Страну, я поменял «принадлежность». Я – гер.
Так написано в наших книгах, что человек, прошедший гиюр, как бы рождается заново, уходит от своих биологических родителей, отрекается от того, что было с ним раньше. Но я не стал этого делать. Зачем-то я ведь родился в этой семье, у этих людей, да будет благословенна их память. Поэтому я решил взять себе имя Шмуэль: ведь так принято – давать детям имена ушедших родственников.
Самийло-Самуил-Шмуэль. Я взял имя своего деда. И кто знает, на какую глубину уходят эти корни…
Я очень благодарен Творцу за мою судьбу: за жену, за сыновей, за внуков. За те, казалось бы, простые вещи, о которых иногда стесняюсь говорить. Главное, за что благодарю Бога, – это способность творить и то счастье, которое я при этом испытываю! И неважно, что я делаю, неважно, удачна новая работа или нет: важно только то чувство, с которым подхожу к чистому холсту или листу бумаги…
Теперь меня зовут Шмуэль.
Из серии «Дарование Торы», 2002
Из серии «Дарование Торы», 2002
Из серии «В пустыне», 2005
Из серии «В пустыне», 2005
Из серии «В пустыне», 2005