Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 57, 2017
О многих поэтах можно сказать, да и говорят: «Пишет как дышит». Из таких фрагментов большого дыхания
составляются сборники, и не всегда сам автор ответит – когда, зачем,
почему написаны те или иные строки. Просто постоял на берегу, подышал,
развернулся – и пошел дышать в другое место. А уж случайным или нет было то стояние у воды – скажет потом читатель. Или
критик. Или вечность. Наверно, ради таких неслучайностей и существует вообще Поэзия.
Когда-то Самуил Яковлевич Маршак – сам
Маршак! – позавидовал Давиду Кугультинову:
– Давид, а ведь эти строки должен был написать
я!
Видимо, нечто вроде зависти и толкает будущего поэта
взяться за перо и попробовать самому составить рентгенограмму собственного
стояния на берегу. На совсем ином берегу.
Строки могут поразить: «Его зарыли в шар земной…», «Все
сказки начинаются с “однажды”, и в этом однократность бытия…», «…Как дай вам
бог любимой быть другим».
Или только удивить. Или попасть с тобой в унисон, в
резонанс. Тогда поэт «отражает время».
А есть просто стихи. Не поражают, особо не удивляют,
только трогают или даже не трогают, а сами в тебя проникают, становясь тобой.
Нет: становясь будущим тобой. Ты есть, но тебя еще
нет, пока в тебя не попали вот эти конкретные стихи. Именно их не хватало,
чтобы очнуться, осознать себя. Про впечатление от таких стихов еще не придумали
глагола. Ведь они производят полный набор воздействий на читателя.
Так я всегда воспринимал стихи Бориса Слуцкого. Как
ни странно, подражать ему не хотелось. Хотя, конечно, и не сумел бы подражать.
Кому угодно, только не ему, ибо у него – самые, на мой взгляд, ЛИЧНЫЕ
стихи, они – только его.
И дело не в рваной строке. Не в точках посреди
строки. Не в запретной для верстки «Я» после точки в конце
строки – начале той, что следующая. Не в экстрагированном понимании
роли поэта: «Я – ухо мира. Я – его рука!» Вот скажи так сейчас кто
иной – и тут же видно: врет! А он – нет, он так понимает свое… Как пошло
звучит: «предназначенье»… Нет, не предназначенье, он – так живет.
И вот что интересно. В искусстве и литературе,
хочешь или нет, очень многое построено на полуплагиате,
происходящем от зависти. Ой, уже говорил про зависть… да не про ту.
Вот, к примеру, Маяковский сам признавался, что не
дает ему покоя чужая строка «В небеса запустил ананасом». И не заметил, как слямзил втихаря: «В небо – пожарной каской».
По-своему, конечно, по-маяковски.
Или дядя Гиляй, бедный,
тосковал по стихотворению из одной строки: «О закрой свои бледные ноги!» И
все-таки сочинил свой маленький шедевр из двух строк:
Папа спит.
И видит маму.
А в чем шедевр-то? А в названии. Опять
уступка – строка-то уже третья! Но только название все оживляет и ставит
на места:
«В Риме».
При всем тяготении, при всем трепете, порождаемом
Слуцким, ни подражать, ни перепевать его даже мысли не возникнет. Потому что
раз уж сказано им, то сказано в единственном числе, в единичном экземпляре.
Но – странное дело – под впечатлением от его стихов мне хотелось
сразу же мчаться и писать самому. И мчался, и писал!
Однако вот какой парадокс: впервые прочел «Лошади в
океане», а написал свое:
Вспоминаю чей-то
дом:
Ивы плещут над
прудом…
То есть ничего похожего, нечто совсем иное. Об
уровне и качестве тоже молчу – говорю лишь о голом факте причастности. Что
и как послужило катализатором – и посейчас не знаю. А главное – не
первый и не последний случай. У меня достаточно стихотворений, написанных после
чтения стихов Бориса Абрамовича. Я за ними никогда не гонялся, как гонялся
когда-то за новым альбомом «Песняров». Просто, припоминая,
как писалось то или иное мое стихотворение, могу почти уверенно сказать: в тот
день читал Слуцкого.
«Катализатор» – все же не то слово.
Скорее – инъекция. Источник вдохновенья. Поэт может быть мрачным или вовсе
трагическим – а светится…
Поправляй мои
ошибки,
Смерть разумная моя.
А мною написано что-то о том, как по молодости бил
зеркала, а вот теперь, когда мне уже двадцать восемь… Смешно, но таким взрослым
себя считал!
Господи! Столько умопостроений
и рассуждений, а ведь уже в первых строках сей заметки о великом поэте я, сам
того не помня, тоже свистнул у Бориса Слуцкого его мысль о поэзии как дыхании.
Надо же, я и запамятовал, но вот она:
В школе это не учат,
В книгах об этом не
пишут,
Этим только мучат,
Этим только дышат:
Стихами.