Стихи
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 56, 2017
* * *
Вот
козьей горною тропою
К
ручью крадётся
боевик,
Но
поджидает силовик
Его
с ружьём у водопоя.
При
этом оба с перепою,
И
бородат обоих лик,
И
каждый в этот краткий миг
Охвачен
яростью слепою.
И
свой у каждого Аллах,
Что
нынче, в принципе, возможно,
И
каждый при своих делах,
Каких
– сообразить несложно.
Один
брюнет, другой брюнет,
И
разницы меж ними нет.
* * *
В
моём шкафу стоит скелет,
На
вид мужской скорей,
И,
хоть уверенности нет,
Похоже,
что еврей.
Есть
что-то в нём, ну, как сказать…
Короче,
что-то есть,
Что
невозможно доказать,
Но
следует учесть.
Он
вроде бы такой, как мы,
Хоть
не совсем живой,
Он
на меня из полутьмы
Со
скорбью вековой
Глядит,
считай, пять тысяч лет
И
летом, и зимой.
Не
знаю, чей он, тот скелет,
Но
думается, мой.
* * *
Дети
на асфальте мелом рисуют,
Наконец-то
настали тёплые дни,
А
меня только деньги интересуют,
Причём
давно уже только они.
Раньше,
помню, многое интересовало –
Пташки,
букашки, ромашки на лугу,
А
теперь кроме чёрного нала
Ни
о чём другом думать не могу.
Потому
что голова трещать начинает
Сразу
так, что хоть криком кричи.
…Почему
так происходит, врачи не знают,
Говно
потому что у нас врачи.
* * *
Довольно
сильно вечерело,
Пейзаж
окрестный был покат,
А
по-над ним заря горела,
Переходящая
в закат.
В
натуре слабо понимая,
Я
тонких граней не ловлю,
Хотя
зарю в начале мая,
Как
и положено, люблю.
С
зарёй нас связывают нити,
Непостижимые
уму,
А
вот грозу, уж извините,
Не
принимал и не приму.
Есть
что-то оперное, право,
В
так называемой грозе,
Безвкусное,
как крики «браво!»
При
звуках арии Хозе.
Я
не поклонник ярких видов,
И
мне звезда родных полей
И
мой застенчивый Свиридов
Бизе
распутного милей.
* * *
Мой
дед был старый большевик,
Что
истинная ложь,
Залезь
в любой поисковик –
И
ты его найдёшь.
Я
как-то в Google заглянул
Погожим
летним днём
И
массу свежих почерпнул
Там
сведений о нём.
Покинув
город Петроград
В
семнадцатом году,
Он
в сорок пятом аккурат
Вступил
в Аль-Каиду,
Где
и построил город-сад
В
предельно сжатый срок,
Как
это обещал Моссад
И
завещал Пророк.
Но
вскоре Троцкого убил
И,
чтоб запутать след,
Решил
оформиться в ИГИЛ
Мой
непоседа дед.
Арабской
раннею весной,
Когда
зацвёл миндаль,
Он
познакомился с женой –
Красавицей
Эль-Аль.
И
тут же, скользкий, как налим
В
неопытной руке,
С
ней въехал в Иерусалим
На
белом ишаке.
И
в благодатном том краю,
Резину
не тяня,
Зачал
он матушку мою,
А
следом и меня.
…С
тех пор прошло немало лет,
Чтоб
не сказать веков,
И
вновь решил вернуться дед
В
страну большевиков.
Сел
в пломбированный вагон,
Наверх
закинул кладь –
Прости-прощай,
родной Сион,
Встречай,
Россия-мать.
Отныне
я к тебе прирос
Надолго
и всерьёз.
Лети
ж назад в мой край берёз,
Агицен
паровоз!
* * *
–
Извините, это что за зданье?
Часом
ли, не Страшного суда?
–
Это Институт языкознанья.
–
О, отлично, мне как раз сюда.
Где
у вас тут, извините, касса?
–
За углом. А вы, простите, кто?
–
Лейтенант словарного запаса.
–
И каков он? – Да примерно сто
Слов,
включая также междометья,
Типа
бля, ага, ну, ёптыть, хоть бы хны.
Есть
ещё десяток на примете,
Но
в реестр пока не включены.
–
Ну и что тогда вы мне пиздите?
Здесь
у нас серьёзный институт,
Вот
включат, тогда и приходите,
А
покамест нехер шастать тут.
* * *
Когда
в районе головы
Вас
поражает пуля,
Сперва
вам кажется, что вы
Как
будто бы уснули.
Но
через несколько минут,
Когда
остынет тело,
Соображаете,
что тут
Куда
серьёзней дело.
* * *
Когда
я на почте служил ямщиком
И
был почитаемым всеми,
По
свету бродил неохотно пешком,
И
то в нерабочее время.
А
так всё на тройке лихой разъезжал,
При
важном приставленный деле,
И
всякий меня пешеход уважал,
А
многие попросту бздели.
И
в страхе под лавку, бывалоча, лез
Небритый
сиделец острожный,
Когда я, на землю спустившись с небес,
В трактир заходил придорожный.
Теперь
я на почте почти не служу –
Прошли
мои лучшие годы.
Теперь
я пешком большей частью хожу
По
лону убогой природы.
Но
только вдали колокольчика звук
Заслышу
знакомый до боли,
Как
сердце во мне обрывается вдруг
Минут
на пятнадцать, не боле.
*
* *
Не
скрыться мне за грудой дел
От
горестного факта:
Мой
друг изрядно омудел,
Причём
внезапно как-то.
Ещё
вчера со мной сидел,
О
том о сём болтая,
А
тут вдруг раз – и омудел.
Вот
ведь беда какая!
Для
тех, кто близко с ним знаком,
Сюрприза
в этом нету,
Он
был латентным мудаком,
Как
многие поэты,
Да
как практически любой
Служитель
Аполлона,
Как
ты, да я, да мы с тобой,
Мудел
он неуклонно.
И
вот, свой путь пройдя земной,
С
моим во многом схожий,
Стоит
мой друг передо мной,
Как
зеркало в прихожей,
Стоит,
пуская пузыри,
Сражённый
злым недугом.
И
всё же, чёрт его дери,
Он
был мне лучшим другом.
* * *
На
берегу стою с женою,
Любуясь
видом мрачных скал,
Лениво
море предо мною
За
валом новый катит вал.
Над
морем реет буревестник,
Объятый
страстью роковой,
Похоже,
у него воскресник,
Поскольку
нынче выходной.
Не
трать напрасно силы, птица,
Ступай
домой к своей жене,
Ты
можешь сильно простудиться,
Благодаря
морской волне.
Смешны,
поверь, твои потуги,
И
жалок твой нелепый вид,
Который
год уже в округе
Погода
тихая стоит.
Угомонись,
не грянет буря,
Какую
б ни принёс ты весть,
А
в мировой литературе
Тебе
и так уж место есть.
* * *
До
Голан от нас примерно
По
прямой с полсотни вёрст,
Что
слегка, признаться, нервно,
И
хотя мы не форпост,
Но,
заканчивая плавно
Месседж
свой, скажу я так:
Хер
вам, блядь, а не Голаны,
Кто
не понял, тот мудак.