*   *   *

 

Летом тяжелее свет, а зимою – тьма 

перевешивает, в жмурки играет.

Человечье сердце легче ума, 

пригрей – и растает.

 

То тихо бьётся, то вслух застучит!

Слушай, слушай,  пока не молчит.

 

 

 

*   *   *

 

                 Моему прадеду Моисею,

                 сапожнику из местечка Прянички на Могилёвщине

 

Старые Прянички, Новые Прянички –

пряников нет.

Речка да кладбище,

постное пастбище,

бархатцев цвет.

 

Где здесь хозяйство Моше-сапожника –

дратва, колодки, клей?

То-то в балетках и даже в баретках

легче и веселей.

 

Окна повыбиты, крыша проломлена –

есть кто живой, отвечай?

Мы, на словах, двести лет возвращаемся,

к прадеду едем на чай.

 

В доме, как в коме:

ни взгляда, ни отклика,

выдохлась тишина.

Здесь – на юру родового беспамятства –

обувь уже не нужна.

 

Старые Прянички, Новые Прянички –

нет никаких:

мятных,

медовых, и шоколадных,

и комсомольских,

и городских.

 

 

 

ПОПУГАЙ С УЛИЦЫ ДИЗЕНГОФ

 

Он хохотал на весь квартал

и голосом стареющей кокетки

калякал, вякал, верещал, трещал,

куражился, как акробат, на ветке

и сам же бурно хлопал, хлопотал:

вставай, аврал!

Дом просыпался.

Дом вставал.

Почти что пять,

и веки умоляли в скобках: спать!

 

Наш ара – как будильник – безупречен,

готов залезть к тебе в кровать.

А сколько басен, сплетен, песен?!

– Ты не проспишь,

ты вскочишь точно в пять.

 

 

 

*   *   *

 

Каракули чёрной каракульчи

на небе,

как на бумажном конверте.

Куда?

          – Новый адрес дождя.

Кому?

           – Не молчи

так долго о жизни,

но дольше – о смерти.

 

Читай, 

вдруг сумеешь себя понять

подробней, чем судьбу Атлантиды.

Кому в завитках – мелким бесом – обиды?

И шуба – кому –  из небесных ягнят?