Рассказ
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 55, 2017
Виктор Вульфович вынул вставную челюсть, протер влажной спиртовой
салфеткой и с затворным щелчком поставил на место.
– Слушайте и запоминайте, – сказал он, обращаясь к
Шифрину. – Значит, во дворе сидит публика. Я выхожу, вот так дураковато
отставляю ногу и громко объявляю: «Бетховен! Квартет ля-минор!» – и с
ужасом думаю, а как же я буду играть, у меня даже скрипки нету… В это время
второй скрипач падает на землю в каком-то припадке. Я говорю официальным
голосом: «Концерт отменяется!» – а люди во дворе продолжают сидеть. В эту
секунду обнаруживаю, что я голый. Мне перед людьми неудобно, потому что там
женщины, подростки, и вообще… Тут я замечаю бельевую веревку, которая протянута
через весь двор, и там сушатся старые вещи.
Я надеваю на себя какие-то белые кальсоны, вязаную шерстяную кофту,
чьи-то опорки, вроде вьетнамок, и думаю, где же мне взять нормальную одежду?
Быстро выхожу из этого двора и попадаю на небольшую городскую площадь. Так что,
вы думаете, я там вижу?
Вернее, кого?
– Вагоновожатого третьего номера трамвая? – попробовал угадать
Шифрин.
– Нет. Я вижу, там стоят солдаты вермахта с винтовками… Ну что,
думаю, вот теперь – конец. Сейчас убьют нахрен. Если не солдаты, так
окружающая публика. А с другой стороны, если сейчас убьют, другая одежда не
нужна, в этой умру…
– Как вас угораздило попасть на эти гастроли? – спросил
Шифрин. – У вас сахар, вам вредно переживать!
– А я особенно и не переживал, – ответил Виктор
Вульфович. – Это же не Тель-Авив или Хайфа, это астральное путешествие. А
Астрал – место необычное. Вот я уже сколько лет на скрипке не играю, а в
этот квартет попал. И должен вам сказать, что я в квартетах никогда не
выступал. Свои законы там, понимаете?
– В квартетах?
– В Астрале!!
– А что солдаты?
– Бес их знает… Курили, говорили по-немецки, им было не до меня. В
общем, я ушел в подъезд и поднялся на лифте на четвертый этаж.
– Зачем? – спросил Шифрин.
– У меня были сведения, – ответил Виктор Вульфович, – что
в тринадцатой квартире стоит полутороспальная кровать, а в ногах, под
простыней, лежит кусок туалетного мыла, прямо на матрасе. Это всегда от судорог
помогает, когда спишь.
– Я не знал…
– Я вам говорю… Мне надо было полежать, чтобы не было судорог.
– А у вас были?
– Нет, я вовремя лёг.
– И чья это была квартира?
– Квартира оказалась ничьей. Проходной двор!
– С кроватью?
– С кроватью.
– И проходили люди?
– Да… По-моему, все поголовно сталинисты. Очень неприятные
личности! Раньше я их видел в Киеве пьяными на первомайской демонстрации.
– Они пели революционные песни? Интернационал?
– Да, – коротко ответил Виктор Вульфович.
– А потом?
– Потом увидел в открытом шкафу ящик с инструментами для настройки
фортепиано. Инструменты были старые, но хорошие, довоенные.
– В старых ящиках живут клопы, – заметил Шифрин.
– Нет, не было клопов. В принципе, в Астрале клопы – нонсенс.
Хотя кто знает… – Виктор Вульфович поднял седую бровь. – Я вам так скажу,
мне показалось, что в квартире этажом ниже нужно настроить рояль, не то
«Бехштейн», не то «Фациоли»… Я еще подумал, что рояль «Фациоли F308» я видел в
ресторане в Венеции. Он был в прекрасном состоянии, но я заметил на нем
маленький советский инвентарный номер.
– Наверное, инструмент был в плену в СССР?
– Не был. Эти рояли стали делать только в восьмидесятых годах
двадцатого века.
– А откуда советский инвентарный номер?
– Слушайте, что вы меня спрашиваете? – Виктор Вульфович
доброжелательно посмотрел на Шифрина. – Во всем должна быть тайна. Когда я
потом по лестнице спустился на один этаж, оказалось, что там стоит старое
пианино «Красный Октябрь» со снятой крышкой.
– Вы стали настраивать?
– Нет. Когда я его увидел, то подумал, что мне не заплатят.
Виктор Вульфович налил в стакан газированной воды и выпил, замочив
немного клетчатую рубашку.
– Я иначе себе представлял Астрал, – проговорил Шифрин. –
По книгам. Космос, сияние, звезды, черные дыры, радуги…
– А там «Интернационал» поют, – подчеркнуто серьезно сказал
Виктор Вульфович. – Но и хорошего много.
– Например?
– Есть Бог.
– Вы видели Бога?!.
– Да.
– Какой Он?
– Как в Библии. Нельзя описать словами.
– Совсем?
– Да.
– И вы ничего не можете сказать?
– Нет.
– Вы что-то Ему говорили?
– Нет.
– Почему?
– А зачем? Он и так все знает…
– Больше с вами там ничего не было?
– Было. Я еще встретил Клаву, соседку нашу в Киеве. Она стояла на
Крещатике в виде желтого початка кукурузы и из верхней части тела стреляла в
разные стороны готовым попкорном! Пока не оказалась по пояс голая. Тогда она
сильно поругалась с прохожими и ушла назад, в нашу коммунальную квартиру.
– А что в Астрале символизирует попкорн? – спросил Шифрин.
– Видимо, попкорн на Крещатике должен символизировать построение
демократии в среде сумасшедших, – ответил глубокомысленно Виктор
Вульфович. – Но это что… Когда я двинулся дальше по Крещатику, то
наткнулся на нашего директора филармонии. Он, между прочим, шел под красным
знаменем.
– Голова обвязана, кровь на рукаве? – спросил автоматически
Шифрин.
– Да… Представляете, видит меня – и заявляет: «Я – Карл
Либкнехт и Роза Люксембург!» А я ему отвечаю: «Какой же вы Роза Люксембург и
Карл Либкнехт, когда вы один, а их двое?» Но тут прохожие вокруг нас стали
кричать: «Что вы его слушаете? Он же Щорсик, метр пятьдесят с кепкой! Ему до
Таращанского полка еще расти и расти. Нехай улицу подметает, сволочь!»
– А кричали по-украински?
– Нет… Я его спрашиваю: «Вы меня помните? В семьдесят восьмом году
вы меня на цветной телевизор в оркестр выменяли». А он мне так нагло отвечает:
«Хоб их фаргоссен!» Типа, забыл!
– Прямо как в дурном сне, – покачал головой Шифрин.
– Астрал – не сон! – ответил строго Виктор
Вульфович. – Это все что угодно… От вихря концепций и школы гномов до
кельтского креста на спине Андропова, хаос…
– А он что, был кельт?
– Он был еврей. Но запомните, к Астралу это не имеет совершенно
никакого отношения!
– И что было дальше?
– А дальше неприятности продолжались! Только уже не в Киеве, а в
Израиле. Вообразите, центр Хайфы, прямо напротив почты, где круглая клумба. И
вот посреди клумбы стоит советская телефонная будка без двери. В будке унитаз,
а на стенке чугунный сливной бачок с цепочкой… И в этой будке я, опять
совершенно голый, сижу над унитазом со старой газетой «Известия» за 26 ноября 1976
года. А на носу у меня перемотанные изолентой очки.
Вдруг появляется моя жена, видит меня за этим делом и начинает
причитать: «Витя! Что ты здесь делаешь?!. Нельзя какать в телефонную будку!» А
я ей отвечаю: «Я не покакать пришел! И это не телефонная будка, это –
машина времени. Я готовлюсь к гиперпространственному прыжку в прошлое и
поэтому, само собой, без одежды!» – «А газета! Где ты взял такую старую
газету?» Я отвечаю: «А как же, ведь я должен знать, что там творится, я обязан
подготовиться!» Тогда она говорит: «Мне за тебя стыдно! И ты даже не замечаешь,
что говоришь голосом Ленина». И я ей картаво отвечаю: «Не думаешь же ты, что я
сошел с ума? На себя посмотги!»
– Скажите, а будка действительно оказалась машиной времени?
– Машиной времени?.. – Виктор Вульфович с иронией посмотрел на
Шифрина. – Вы что, не поняли?
– Что?..
– Это такой мир, Астрал! В нем все что угодно может стать всем чем
угодно!
– И все-таки почему у вас был голос Ленина?
– Советское прошлое. Я наивно считал, что в 1976 году это
произведет впечатление… Хотя, думаю, меня все же больше волновал ящик с
инструментами, который я где-то оставил. И еще было очень жарко, будка стояла
на солнцепеке. Кстати, пока я там сидел, люди мне бросали медные деньги, я за
это с каждым здоровался за руку.
– Унизительно… ужас…
– Но вы же не знаете, что было потом! Жена на такси съездила за
моим старым концертным фраком, манишкой и штанами с черными лампасами и еще
привезла какой-то альт в футляре. Я ей говорю: «Я же скрипач! Я не знаю ни
одной альтовой партии. И почему ты не привезла смычок?» Она отвечает: «Перестань
картавить! Будешь играть пиццикато, только на струнах, что-нибудь простое.
Никто унитаз не заметит».
– Так вы играли там на альте?
– Не пришлось. Сразу приехала черная машина, минибус «ситроен», и
меня забрали в прошлое, но не в семьдесят шестой год, а раньше. Прямо в Москву.
– В Кремль?
– А куда же… Отвели к Сталину. И Сталин мне говорит: «В наших
вооруженных силах, товарищ Ханцензять, остались еще из-за Троцкого педерасты с
царских времен. Но мы вас назначаем начальником Либидоуправления Красной армии.
Ваша задача – отвечать за уровень полового влечения политработников,
командиров и красноармейцев!» Я ему отвечаю: «Иосиф Виссарионович, извините,
моя фамилия не Ханцензять…» А Сталин говорит: «Мы знаем, товарищ Бонзерук!»
– Так ведь ваша фамилия не Бонзерук! – удивился Шифрин.
– Слушайте, вот вы бы стали спорить со Сталиным?
– Нет…
– Вот и я нет… Как был во фраке и штанах с черными лампасами и с
альтом, поехал в войска принимать дела.
– На чем поехали?
– На «эмке», конечно. Без кондиционера, тридцатые годы…
– И водителя дали?
– Разумеется. У меня же не было довоенных прав. Слушайте, меня
самого не было!
Виктор Вульфович открыл новую бутылку минеральной воды и налил по
полному стакану Шифрину и себе.
– Вот слушайте, что дальше было! Приезжаем, значит, мы в военную
часть. А у них какой-то праздник, играет духовой оркестр, солдаты маршируют в
касках, на трибунах полно пионеров с цветами, кругом портреты Сталина,
Ворошилова, Кагановича. Ко мне подходит какой-то военный с ромбами в петлицах,
отдает честь и говорит: «Товарищ комкор, скрипку можете оставить адъютанту. Мы
получили телефонограмму из Главного штаба, пройдемте!» «Куда?» –
спрашиваю, а сам честь ему не отдаю, так как помню, что «к пустой голове руку
не прикладывают». – «Пройдемте в клуб. Там все готово». Ну, думаю, в клуб
так в клуб, может, пока не расстреляют!
Музыка продолжает играть, подходим к одноэтажному бревенчатому домику, а
над входом кумачовая вывеска: «Союз антихристов. Пролетарии всех стран,
соединяйтесь!» Ничего себе, думаю, попал!..
«Здесь, – говорит военный, – будет дислоцирован первый наблюдательный
пункт Либидоуправления. Артиллерийские оптические приборы прибудут после обеда.
А пока располагайтесь». «Как вас зовут? – спрашиваю. «Комдив Гаккенкройц
Эрнест Фридрихович». – «Вы будете моим заместителем?» – «Вашим
заместителем будет женщина, – объясняет этот Гаккенкройц. – Так
значится в приказе». – «А вы какое к этому имеете отношение?» – «Я –
военный фаллограф. Мне поручено помочь вам в организации наблюдательных
пунктов. Будет война, а педерасты – пацифисты. Это известно по боевым
действиям в Испании. Они могут разложить красноармейцев». – «Дайте мне
маузер, – говорю. – И патроны».
Гаккенкройц делает кому-то знак, и мне выносят маузер в деревянной
кобуре с ремешком и два холщовых мешочка с патронами. Я патроны рассовываю по карманам,
надеваю на себя этот маузер через плечо и смотрю в зеркало. Вижу, что у меня
всклокоченная седая борода и длинные волосы до плеч. Фрак расстегнут, манишка
сбилась вправо, маузер не на боку, а где-то на животе…
Но я стараюсь не подавать виду и говорю: «Объясните мне, товарищ комдив,
что такое “фаллограф”, у меня другое военное образование. – «Фаллограф, –
говорит, – это новейшая психиатрическая специальность. Выявляет аномалии в
направленности полового влечения. С нашей помощью органами НКВД уже разоблачены
и арестованы педерасты-военачальники Тухачевский, Блюхер, Якир с их любовниками
и бывший генеральный комиссар госбезопасности оберпедераст Ежов. В вверенном
вам управлении мне приказано возглавить фаллографический отдел».
«Сработаемся, – говорю я как можно дружелюбнее. – А кто эта
женщина, мой заместитель?» – «Товарищ Зайцева. Она сейчас в лагере на
Колыме, осуждена по доносу о членовредительстве, но это ее специальность. Уже
оформлены документы на освобождение и приказ о внеочередном присвоении персонального воинского звания комбриг».
Я бочком начинаю двигаться к двери и вижу адъютанта с моим альтом в
руке. «Товарищ, – говорю ему, – оркестр у вас хороший. Кстати, по
поводу праздника и вступления в должность я хотел бы немного подирижировать». – «Так
точно! – отвечает и отдает честь. – У капельмейстера есть
утвержденная партитура».
Я выхожу к оркестру, он перестает играть, и все – солдаты в касках,
музыканты и пионеры – смотрят на меня. Тут подбегает адъютант с моим
альтом в одной руке и с партитурой в другой. Я становлюсь на место
капельмейстера, кладу перед собой партитуру на пюпитр и вижу на обложке
надпись: «Композитор Ульянов-Ленин, «Каплан-сюита». Для Коминтерна с
оркестром». Мне становится плохо, и я начинаю думать, не застрелиться ли мне
сейчас из маузера, потому что меня точно будут пытать в сталинских застенках.
– Боже мой! У вас же сахар! – страдальчески произнес
Шифрин. – Как вы все это пережили?
– Знаете, меня спасло то, что внезапно испортилась погода и стал
накрапывать дождь. Я заявил, что партитура может намокнуть, а это будет на руку
врагам, которые осуществляют подготовку к нападению на Советский Союз!
Пока они стояли с открытыми ртами, я вскочил в «эмку» и приказал
немедленно ехать в Генеральный штаб!
– А альт?
– А альт я взял с собой в машину.
– А что было дальше?
– Ничего хорошего, – опять сказал Виктор Вульфович. – По
дороге в Москву нас перехватили какие-то арабы.
– Арабы?
– Да. Шофер отстреливался из нагана, а я, представьте, довольно
метко стрелял из маузера. Но потом маузер заело, и они меня схватили… Мне
надели на голову мешок и куда-то повезли. Когда мешок сняли, я оказался в
каком-то музейном зале, битком набитом саркофагами и мумиями. Ко мне подошел
восточный человек в красной феске и на чистейшем русском языке говорит: «Зря
отстреливались. Мы про вас всё знаем. Вы не альтист, а известный тутанхамолог.
Но если вам так важен альт, мы для вас достанем другой…» – «Я… кто?..»
– «Тутанхамолог, – повторяет он, – специалист по древнему
Египту, по эпохе царствования фараона Тутанхамона». – «Но моя фамилия
Ханцензять!» – почему-то говорю я.
– Зачем?.. – шепотом спросил Шифрин. – Зачем вы им это сказали?
– А что я должен был сказать? – тоже шепотом сказал Виктор
Вульфович. – Они же арабы…
«Это неважно, – говорит человек в красной феске. – Мы нашли в
гробнице запечатанный горшок с древним медом, и вы, как специалист, должны его
попробовать. Ему тысячи лет, восемнадцатая династия, Новое царство». Я говорю:
«Не буду». Он спрашивает: «Почему?» Отвечаю: «У меня диабет!»
Тут в музейный зал заходит египетский офицер и очень надменно говорит: «Так!
Румынскими учеными сегодня утром найдено астрологическое подтверждение моровой
язвы в древнем Египте. Идиоты! Вы захватили не того! Его надо отправить к
чертям в Израиль! Тем более что он еврей и имеет израильское гражданство!»
– Они что, все по-русски говорили? – спросил Шифрин.
– Нет, мне мумии переводили… – проговорил с сарказмом Виктор
Вульфович. – Это Астрал! Когда там говорят – всё всем понятно! Что
вы, ей-богу!
Виктор Вульфович до отказа повернул колесико регулировки кондиционера в
сторону холода и расстегнул еще две пуговицы на рубашке.
– Так вы попали опять в Израиль?
– Нет. Представьте, в Европу, в Вильнюс! Я стою за городской
ратушей на перекрестке двух средневековых улиц. А передо мной памятник старику,
страдающему простатитом…
– А как выглядел памятник?
– Так себе… Нечто среднее между «Писающим мальчиком» и «Фонтаном
слез»… Из зеленого мрамора. А рядом со мной стоит моя жена, и я ей говорю: «Софа!
Зачем ехать в Брюссель? Это же дорого. Вот, Вильнюс ничем не хуже, и памятники
очень интересные». А она мне отвечает: «Экономическая катастрофа СССР еще не
означает, что не будет катастрофы капитализма… Витя, пока она не случилась,
поедем в Бельгию! Там живет твой Гаккенкройц, штандартный фюрер. Он был
немецким шпионом в Красной армии, но спасся, а после войны переехал в Бельгию и
торговал шерстяной одеждой в Брюсселе».
– Так он уже, наверно, на пенсии? – удивился Шифрин. –
Если вообще жив!
Я ей говорю: «Не штандартный фюрер, а штандартенфюрер! Эсэсовец! Не
поедем к преступнику!» – «Подумаешь, – говорит она. – Он
все-таки в Красной армии служил. Мало ли… А в новостях вчера передавали, умер
один из китов, на которых держится мир. Отравился после разлива нефти в
Мексиканском заливе и сдох. Кто за это ответит? Нужен новый Нюрнбергский
процесс!..»
– Вы всё так обстоятельно рассказываете, – с уважением сказал
Шифрин. – Вы мужественный человек! Ведь это кошмар, что вам в Астрале
пришлось пережить!
– Знаете, – подумав, сказал Виктор Вульфович, – после
астральных путешествий я чувствую себя несломленным, несмотря на все неприятности.
К ним нужно относиться философски. Специалисты правы, когда утверждают, что
окружающий мир, а не только Астрал – это фантазии, приведенные в движение
разумом… Когда мой кардиостимулятор ломается и я попадаю в иной мир, то, по
всей видимости, имею дело с содержанием своего сознания. Опыт жизни в
тоталитарном обществе и в эмиграции, мечты и страхи такого затравленного
человека, как я, формируют реальность Астрала… Как в «Интернационале» поется:
«Кипит наш разум возмущенный!..» Теперь я гораздо лучше понимаю этого автора и
эту песню.
– А как закончилось ваше астральное путешествие?
– Я попал в тридцать седьмой год, только, слава Богу, не двадцатого
века, а девятнадцатого! И вызвал на дуэль Дантеса…
Он мне заявляет: «Вы не имеете права меня убить! Вы прибыли из будущего
и можете испортить весь ход истории!» Я ему отвечаю: «В моем лице вы имеете
дело с командиром Красной армии! Я сейчас в вас всю обойму из маузера выпущу! И
вы нашего Пушкина не убьете!»
А он мне подмигивает и говорит шепотом: «Так ваш Пушкин был антисемит!
Что скажете?»
– И что вы сказали?
– Знаете, я не стал его убивать. Я почему-то решил, что в Израиле
меня обвинят в преследованиях представителя сексуальных меньшинств. Помните эту
его связь с бароном де Геккереном? Он, кстати, хоть и царский военный, однако
не мог еще в девятнадцатом веке участвовать в разложении Красной армии. Но
товарищ Сталин насчет тенденции царских офицеров был, конечно, прав…
В общем, я ему очень вежливо говорю: «В Советском Союзе, Жорж, на зоне с
вашей внешностью вы могли бы сделать неплохую карьеру».
– И вы покинули девятнадцатый век?
– Нет. У меня еще была в трактире попойка с Гоголем. И знаете, я в
очень фамильярной форме ругал его: «Вот нахера ты сжег второй том “Мёртвых душ”?!.
Хотя с таким впалым носом ты бы у нас в Киеве не пробился!»
– А Гоголь?
А он отвечает: «Что мне пробиваться? Меня в Киеве и так всякая собака
знает… “Чуден Днепр при тихой погоде”»…
Виктор Вульфович вздохнул и посмотрел на Шифрина.
– Астрал… Сияющий абсурдом мир! Нет, послушайте, все-таки где еще я
мог бы испытать столько захватывающих приключений! Я вам скажу, кома и
клиническая смерть имеют свои положительные стороны! А говорят про какой-то рай
и ад… Врут, как в Одессе! Помните, «на Молдаванке лопнул меридиан…» А всё,
оказывается, находится в нашем подсознании. Абсолютно всё!
Виктор Вульфович мечтательно закрыл глаза и продекламировал:
– «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда»… Ахматова, –
добавил он, – как великий русский поэт, знала толк в альтернативной поэтике!
– Я вчера прочитал в
интернете, – сказал Шифрин, – что фамилия генерала фон Манштейна,
командовавшего группой армий «Дон», – Левински! Представляете, как у
Моники!
– Да, –
кивнул Виктор Вульфович. – Из той же оперы… Она с Клинтоном отомстила
этому фашисту! Я о чем жалею? Половину сознательной жизни настраивал
фортепиано. А ведь клавесин – это путь в себя, легкий и веселый!.. Знаете,
в следующий раз, когда я буду в Астрале, надеюсь получить Нобелевскую премию за
лучшую красную нить в литературном произведении. Я напишу документальный роман
«Кадур срак» об убийстве премьер-министра Рабина, пора узнать людям правду!