Стихи
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 55, 2017
* * *
В случае жизни моей я прошу
никого не винить,
Разве что голос твой колкий,
как старый винил,
С чистым песком коктебельским
на вытертом дне,
С тёмною раной на каждой его
стороне.
В случае
жизни счастливой и сладкой, как липовый мёд,
Что мне останется, кроме того,
что пройдёт?
Но на пластинке, как долго её
ни крути,
Голос не может, не может, не
может пройти.
В каждой дорожке его
утрамбована терпкая пыль.
Звукосниматель рисует за
впадиной – шпиль.
К центру вращенья, туда, где
распахнутый дом,
Окна его на четвёртом, и мама
– в одном.
В жизни моей или даже моей не
вполне,
Что для меня из того, что
оставлено мне?
Так на излёте эпохи,
растраченной зря,
Голос твой греет, как дальний
костёр ноября.
* * *
В
будущем году в Иерусалиме снег,
В
Иерусалиме снег, а у нас всё нет.
………………………………………………………..
Что
у нас? Вот за вокзалом земля черна,
Мёрзлой
платформой от леса отсечена.
Наледь
на лестнице гладкая, как налим.
Где
этот град Иерусалим?
Ладно,
у нас всё рядом – рукой подать.
Нет
ничего такого, что надо ждать.
Даже
автобус крутится каждый час,
Школа
– вокзал – больница. А что у вас?
Волк
бережёт ягненка, не спит ночей,
Каждый
детёныш чей-то, а прах ничей,
Лев
обожает сено, вкусней всего,
Если
с соломой пряной смешать его.
В
тёплом снегу мороженый виноград.
Время
дрожит, не смея идти назад,
Только
автобус, въехав на виадук,
Вышел
на следующий обледенелый круг,
Школа
– базар – больница, в который раз.
Будущий
год уже обгоняет нас.
* * *
Смотри не сотвори себе угла,
Гляди не натаскай туда
диванов.
Как долго к нам не подступала
мгла,
В которой всё куда-то
подевалось.
Как будто вдруг надвинулась
зима,
Вот только три, а кажется, что
полночь.
И снова новый год и кутерьма,
И жёлтый свет, и сбивчивая
помощь.
Как будто гугл времени затих,
А письма позаветрели на
сгибах.
И это всё, конечно, для своих.
Как оливье и заливная рыба.
Вот два лимонных нимба у неё,
Зелёный мирт на золотистом
фоне.
И памяти чугунное литьё
Меняет форму.
* * *
Ух, она его не жалела,
Никогда его не хотела.
«Для него вообще любовь что за
зверь-то?
Никогда не подарил ни
цветочка,
Не сказал красивого слова!
А в войну привёл живую корову
–
Будет, мол, корова, и точка!
Я же и доить не умела.
Ну и назвала её Бертой,
Как его сестрицу из Львова».
А когда он стал умирать,
А она ещё как будто не знала
И металась с корвалолом и
чаем,
Он смотрел собачьим
пристальным взглядом.
«Посиди, – ей говорил, – ты
устала,
Дай-ка руки, – говорил, –
поцелую».
А она: «Зачем? – ему отвечала.
–
Раньше целовать было надо,
А теперь уже сама не хочу я».
А когда она умирала,
Так жалела его, очень жалела,
«Что ж я, – говорила, –
честное слово,
Руку-то у него отнимала!
Ну и поцеловал бы разочек,
Большое дело!»
* * *
Жизнь уходила от нас зимой,
Чтобы шуметь за сценой.
Ты забирала меня домой
Перед второю сменой.
Десять минут до того угла,
До поворота к школе.
Как ты на санках меня везла –
Или забыла, что ли?
Как близоруко позёмкой стёрт
Красный кусок бетона.
Год я не помню, всегда не тот.
Шапка всегда с помпоном.
День или вечер – поди пойми,
С низкими облаками.
Держат медведи хрустальный мир
Плюшевыми руками.
Как ни гляди в новогодний шар,
Видно совсем немного.
Я выдыхаю в морозный шарф
Женское имя Бога.
* * *
Когда я снова
отмечу первые двадцать шесть
В квартире, вывернутой
изнанкой, как старый свитер,
Где есть что выпить, и нет
закуски, и негде сесть,
а в стены хлещет короткий
ветер, позёмкой свитый,
Ещё запасы не исчерпались, не
пьян никто,
Мы с ней столкнемся у самой
двери, холодных створок,
В прихожей, душной от наших
выношенных пальто,
Смешавших запах дождя и снега,
«БТ» и «скорой».
Я разверну её за вздёрнутое
плечо
У самой двери, когда над нами
уже стемнело,
Она мне скажет, уставясь в
стену, мол, чёрт-те чё,
Имею право… в любое время…
не ваше дело.
И смотрит букой, и тянет шапку
до самых глаз,
И не прельщает ни звон посуды
её, ни танцы.
Куда так поздно? Ещё так рано!
Зачем сейчас?
Мы будем живы, и я останусь, и
ты останься.
Давай запомним такую юность,
какая есть,
Давай посмотрим, чем нам
воздастся по нашей вере,
Когда мы снова отметим первые
двадцать шесть
И снова встанем лицом друг к
другу у этой двери.