Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 54, 2016
Выдавил свежую пасту на щётку зубную.
Щётку ко рту поднеся, вспомнил, что нету
зубов.
Ф. Искандер. Рассеянный
Весной 2008-го, накануне восьмидесятилетия Фазиля
Искандера, по инициативе Дмитрия Антоновича Сухарева «ИЖ» [1] опубликовал поздравления от замечательных
друзей классика и коротенький мемуар его жены Антонины.[2]
В рассказе этом описывался праздничный вечер 1993
года, устроенный по случаю присуждения Фазилю Абдуловичу Пушкинской премии и
запомнившийся исполнением «Фазилии» – сочинения на тему скрижального для
жанра авторской песни шлягера «На далёкой Амазонке» (стихи Р. Киплинга,
перевод С. Маршака, музыка В. Берковского и М. Синельникова).
Публикацию предполагалось сопроводить текстом
«Фазилии», который написал Сухарев. Сейчас уже не вспомнить – из внезапно
образовавшегося ли дефицита журнальных страниц, из теперь уже непонятной
«политкорректности» ли – но текст этой кричалки (так определяет ее
Антоныч) напечатан не был. Сегодня надо это поправить. Публикуем. «Марина»,
воспетая вместе с «Тоней», – дочь Фазиля Абдуловича и Антонины Михайловны
Хлебниковой-Искандер.
А теперь – «чтобы не вставать дважды» –
несколько слов собственно о Фазиле – поэте и творце уникального по своим
масштабам, мудрости и доброте эпоса нашего времени.
Гений, великий писатель пробуждает чувства добрые у
преогромнейшего количества не похожих друг на друга людей, подтверждая, что
душа есть у каждого человека.
Уход Искандера отозвался скорбью всех читающих и
пишущих по-русски – «патриотов» и «либералов», прозаиков и поэтов, жителей
России и людей, по разным причинам ее покинувших.
Мыслитель и мудрец, он говорил пронзительно простыми
словами о стране, литературе, предшественниках и современниках.
Всю мировую литературу, – формулировал Фазиль Абдулович, – я
разделяю на два типа – литература дома и литература бездомья. Литература
достигнутой гармонии и литература тоски по гармонии… Интересно, что в русской
литературе эти два типа художников появлялись нередко в виде двойчатки, почти
одновременно. Так, Пушкин и Лермонтов – достигнутая гармония (Пушкин) и
великая тоска по гармонии (Лермонтов). Такая же пара: Толстой –
Достоевский. В двадцатом веке наиболее яркая пара: Ахматова – Цветаева.
Пытаясь отыскать в двадцатом веке пару для
«двойчатки» несомненно «домашнему» и мудрому Искандеру, начну с Андрея
Платонова, переберу десяток великих и однозначно не остановлюсь ни на ком. Хотя
«бездомных» не так уж и мало.
Литература дома имеет ту простую человеческую
особенность, что рядом с ее героями хотелось бы жить, ты под крышей дружеского
дома, ты укрыт от мировых бурь, ты рядом с доброжелательными, милыми хозяевами.
И здесь в гостеприимном и уютном доме ты можешь с хозяином дома поразмышлять и о
судьбах мира, и о действиях мировых бурь.
Литература бездомья не имеет стен, она открыта
мировым бурям, она как бы испытывает тебя в условиях настоящей трагедии, ты
заворожен, затянут видением бездны жизни, но всегда жить рядом с этой бездной
ты не хочешь.
Литература дома – преимущественно
мудрость (Пушкин, Толстой). Литература бездомья – преимущественно ум
(Лермонтов, Достоевский).
Мудрость сразу охватывает все окружение, но
видит не так уж далеко, потому что далеко видеть и не надо, поскольку, видя все
вокруг, мудрость убеждается, что человек везде человек и страсти человека
вокруг одинаковы.
Ум имеет более узкий кругозор, но видит
гораздо дальше.
Так, Достоевский разглядел далеких бесов и в
бешенстве помчался на них, как бык на красную тряпку.
Искандеровские «Размышления писателя» можно
перечитывать и перечитывать. Если под рукой нет книги, вот он, интернетовский
адрес: http://romanbook.net/book/11212393/?page=28.
Жизнь моя, с самой что ни на есть юности,
происходила «на фоне» Искандера – его блистательной прозы и стихов,
которые не спутать ни с чьими другими (в том числе и вынесенных в эпиграф,
тогда ещё «не актуальных»), и философской публицистики тоже.
Последние же восемнадцать лет – на фоне его
рассказа «Чик – играющий тренер», в незадачливом герое которого я, собирая
и редактируя журнал, все больше и больше опознавал себя.
…Чик судил и играл. И сначала все было хорошо.
Только, разыгрывая комбинацию, ему приходилось жестами показывать, кому куда
бежать и кому он собирается подавать мяч, потому что изо рта у него торчал
свисток. Поначалу было странно свистеть самому себе и самому пробивать штрафной
или выбрасывать мяч из аута.
«И сначала было хорошо…» – роняет Искандер,
перед тем как живописать трагикомедию этого матча.
Однако заканчивается рассказ тоже хорошо: …все
живут дружно, каждый делает свое дело, и никто ни над кем не смеется.