Глава из книги
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 54, 2016
Из
книги «Гранатовый лог. Двадцать писем пожилого господина».
С
дитятком – отпустил Агарь!
Марина Цветаева. Поэма Горы
Долина Фаран – историческое
местечко. За четыре тысячи лет здесь ничего не изменилось. Местные жители, а их
тут кот наплакал, уверяют, что за этот отмеренный срок на Фаран не упало ни
единой капли дождевой воды; в соседней долине льёт дождь, а тут вёдро. Такое уж
это местечко.
В Фаране два раза
подряд я проходил ежегодные армейские сборы, и поэтому не скажу, что он мне
чужой. Вверху раскалённое безоблачное небо, внизу раскалённая серая пустыня, а
в зазоре между ними, в сухом горле долины, – индюшачья ферма; это и есть
Фаран.
Коробка птицефабрики
да полдюжины фермерских коттеджей – вот, пожалуй, и всё. Среди фермеров
три семьи новых эмигрантов из Штатов – они, как видно, сами назначили себе
наказанье за слишком долгое раскачивание перед возвращением на историческую
родину и вот теперь явились разводить индюков в Фаран, где со времён праотца
Авраама никто не показывался.
В одном из пустовавших коттеджей мы, солдаты-резервисты, и поселились.
Метрах в трёхстах от нашего жилья пролегала шоссейная дорога на Эйлат, к
Красному морю; легковые машины и туристские автобусы ехали по ней, заскучавшие
от однообразия пейзажа пассажиры не обращали на наш исторический Фаран никакого
внимания. А по ночам, когда жара немного спадала, приезжала фура, и в неё
грузили клетки с индюками, приговорёнными к съедению. На месте ночной погрузки
трудились заспанные фермеры, а двое наших солдат с автоматическими винтовками
М-16 поглядывали по сторонам: западней шоссе, совсем близко, проходила граница
с Иорданией, и до мира с тамошним королём Хусейном было ещё далеко. Кроме нас и
бывших американцев к фуре, как на службу, приходил из ночной тьмы пустынный
волк – облезлый робкий волчишко размером с собаку среднего роста. Он
рассчитывал на дармовой прикорм – и не ошибался: ему, с приятным чувством выполненного
доброго дела, бросали околевшего при погрузке индюка, и волк уволакивал его в
свою ночь.
Тут, в Фаране,
случилась печальная история. То ли вчера это стряслось, то ли когда ещё – всякое
событие в долине Фаран утопало в вялотекущем времени, как комар в янтаре. Я уже
говорил, что невдалеке от нас проходила иорданская граница. Надеясь на нашу
зоркость, иорданцы свой рубеж отнюдь не охраняли – ни патрулями, ни
собаками, никак. Там даже и колючей проволоки толком не было, а если когда-то и
была, то бродячие бедуины давным-давно растащили её на домашние нужды. Но
информация с той стороны, этот печёный хлеб сопредельной территории, формально
находившейся с нами в состоянии войны, очень даже нас интересовала. И наши
информаторы, вольные сребролюбивые бедуины, не признававшие никаких границ –
ни формальных, ни виртуальных, – иногда, глухой ночной порой, заглядывали
к нам в Фаран поделиться свежими новостями. Хочешь мира – корми разведку.
И вот такой бедуинский
парень пришёл в два часа пополуночи и стал стучаться в дверь коттеджа – там
по паролю «Махмуд» его должны были принять и выслушать. Но на свою беду бедуин
перепутал коттеджи, и вместо того чтоб стучать в угловой, тарабанил в средний.
А в среднем жил с семьёй недавний американец, не обтесавшийся ещё в наших
специфических краях, не понимавший ни слова ни на арабском, ни на иврите и
представления не имевший о секретных визитах из-за кордона.
Услышав ночной стук,
не ожидавший гостей американец поднялся с кровати, подошёл к двери и спросил не
без тревоги: «Who is it?»
И услышал в ответ:
– Махмуд!
Этот ответ ещё больше
насторожил американца: неведомый араб, в Фаране, посреди ночи. Ничего себе…
– Что тебе надо? –
на чистом английском спросил вежливый американец и снова услышал:
– Махмуд!
В ответ на все
расспросы и увещевания незнакомец, не понимавший, естественно, ни звука из
того, что он слышал от запершегося в доме американца, твердил своё «Махмуд,
Махмуд!», колотил в филёнку кулаком и тряс дверь, стараясь её открыть и войти.
Но разволновался и американец. Взяв в руки автомат – эту обязательную
принадлежность быта в приграничном посёлке, – он потянул затвор и
запальчиво пообещал визитёру, что, если тот немедленно не уберётся, выпустит
очередь через дверь. До бедуина угроза не дошла; он продолжал стучать и дёргать
ручку. И тогда американец нажал на спусковой крючок.
Прошитый пулями бедуин
свалился замертво.
Дикое дело пришлось
замять, оно не получило огласки.
Несчастный случай на
производстве.
Не чувствовать живейшей
связи с историческим прошлым, сотворённым в этих местах, просто невозможно. Как
будто это ты сам, а не Иегуда, четвёртый сын Яакова, положил глаз на сидевшую у
городских ворот Тамар, его невестку, прикрывшую лицо и прикинувшуюся блудницей.
Как будто содомский Лот не Аврааму из Ура был кровным племянником, а тебе
приходился самым что ни на есть родным дядей. Связь с предками существует в
природе, это факт; даже недоверчивая наука начинает понемногу это признавать.
Пройдёт время, и через
четыре тысячи лет кто-нибудь, возможно, уловит далёкий гул крови и вспомнит о
печальном ночном происшествии с бедуином. Может, вспомнит, но, скорей всего, не
вспомнит; кто знает… И если б этим грустным случаем всё ограничилось здесь, в
Фаране.
Здесь, в Фаране,
четыре тысячи лет тому назад Авраам с чадами и домочадцами, с ослами, козлами и
баранами разбил свои кочевые шатры и встал на привал. В те дни, говорят,
местечко это было позеленей, чем сегодня: крохотный милый оазис, а сразу за его
пальмовой околицей начиналась костлявая волчья пустыня, иссохшая, как
бесплодная женщина.
Нищета пустыни
склоняла к высоким размышлениям сильней, чем зелёная роскошь пальм. Выйдя за
околицу на заре, Авраам усаживался на камень и, наставив ухо, вслушивался
самозабвенно – в ожидании ответа на главный вопрос своей жизни: един ли
Вседержитель? Время расстилалось над Авраамом, как небо, и в полдень, когда
исчезают тени, иногда прилетал ответ: «Един».
И
утвердившийся в своей правоте Авраам одиноко возвращался в шатёр. Блеял скот,
женщины пекли хлеб и варили похлёбку.
Появление Авраама из
пустыни домочадцы встречали гомоном и жалобами друг на друга; особенно в этом
усердствовали женщины, полдня проведшие без хозяйского пригляда. А Авраам и в
тесном шатре искал продолжения пустынного одиночества, склонявшего к испытаниям
духа.
Житейские треволнения
были ему в докуку, они раскалывали и измельчали общий вид мира и отвлекали от
прямых небесных мыслей. Раздоры и ругань между женой Саррой и наложницей Агарью
пузырились, и бурлили, и, выводя его из себя, подступали, грозя выплеснуться, к
самому ободку чаши его терпения. Собственно, ничего ужасного здесь не было –
ну, повздорили две ревнивые женщины из-за мужеского расположения, если б не
имущественно-правовой аспект дела: Ишмаэль, что, как известно, означает
«Всевышний услышит», был первенцем. Сарра же, законная жена, чудесным образом
принесла младенца на излёте своих детородных возможностей, и вот теперь сыночек
Ицхак – «Смешливый» – отодвигается на второй план, лишаясь отцовского
наследия в пользу первенца. Это было событие первого ряда, и от него нельзя так
просто отвести взгляд и отвернуть лицо. Нет, нельзя.
Потому что не о
наследстве – ослах, козлах и баранах – тут ведётся речь, а прежде
всего о наследии: о вере в единого Всевышнего, к подножию которого Авраам из
Ура привёл своё племя. И наследовать вере отца, заповедному серебряному
единобожию посреди глиняного язычества, должен Ицхак, сын Сарры, а не Ишмаэль,
рождённый по недоразумению египтянкой Агарью. Чистокровный Ицхак призван
руководить племенем единобожцев, а не полукровка Ишмаэль. Не должно вспыхнуть
соперничество между братьями, ведущее к смертоубийству, как в тёмные времена
рассвета; это же ясно.
Всем всё было ясно, и
все ждали развития и развязки. Развязать узел предстояло праотцу Аврааму. То
было его право и его долг.
Не то чтоб Авраам,
вождь, желал уклониться от своего права и всё оставить как есть. Нет, конечно.
Он отдавал себе строгий отчёт в том, что для сохранения мира и покоя в семье и
в племени одна из женщин должна быть отправлена в ссылку, сослана в пустыню
вместе со своим сыном. И этой женщиной, он знал, станет египтянка.
В шатрах не спали.
Перед рассветом кочевой лагерь набух ожиданием, как древесная почка, из которой
вот-вот выстрелит зелёный язычок листа. Назначенная на утро развязка
приближалась вместе с колесом солнца: обод уже пламенел, а ступица была скрыта
коричневыми горами Моав. В долине Фаран неотвратимо приближалась семейная
развязка, которой будет отведено особое место в истории: развилка на кочевом
пути еврейского племени, размежевание нарождающихся на свет упорных народов.
К утру готовы были
вьюки, заботливо упакованные Авраамом для высылаемой в пустыню Агари,
египтянки. Поклажу погрузят на спину крепкого и послушного мула, отобранного
Авраамом из полусотни других, менее подходящих к тому, чтоб везти в ссылку мать
первенца Ишмаэля. К этому мулу прилагался второй, подставной, и два осла в
придачу: один повезёт женщину, другой – подростка.
Вьюки содержали в себе
заботу и память. Баклаги с водой, лепёшки и мясо, серебряные деньги, одёжка с
обувкой, в торбах зерно для скота, трут и щепки, огонь разводить, – это
была забота. А в самом сердце вьюка, в кожаном ларце, украшенном сердоликами и
бирюзой, хранилась память: бронзовый масляный светильник, светивший в шатре в
ту ночь, когда годы назад Авраам, с согласия бесплодной жены, впервые пришёл к
египтянке, и она зачала. Бронзовый светильник хранился в ларце памяти, и
пригоршня каменных, серебряных и золотых украшений, подаренных Авраамом
красивой Агари за сына и любовь, там хранилась. Как будто не четыре тысячи лет
назад это всё сплелось, а вчера или третьего дня: сонные евреи грузят индюков в
фуру, облезлый волчишко ждёт своего куска на дороге, ведущей в пустыню Фаран.
Шатры Авраама чернеют в стороне от дороги.
Утром Авраам отпускал
Агарь в ссылку.
– Во вьюках
уложено всё, что тебе и нашему сыну понадобится в пустыне, – сказал Авраам
женщине. – За тобою, в двух часах пути, не отклоняясь ни на шаг, пойдёт
мой посланец; он защитит тебя от опасностей и поможет во всём, в чём
потребуется помощь. Во всяком жилом месте, куда приведёт тебя дорога, ты
найдёшь то, что тебе будет нужно, – деньги, жильё, доброе участие; я
позабочусь об этом.
– Спасибо тебе,
мой господин, – сказала Агарь, пряча мокрые глаза от Авраама. – Ты
так добр… Ещё только одно, Авраам: помнишь, ты надел мне на руку браслет из
серебряных нитей в ту ночь? Ты помнишь…
– Помню, Агарь, –
сказал Авраам. – Ты найдёшь его в поклаже, в кожаном ларце… А теперь
езжайте с Богом!
По истечении времени,
когда Авраам, сытый днями, покинул круг живых людей, хоронить праотца в пещере
Махпела, под Хевроном, пришли его сыновья: Ицхак и Ишмаэль.
Как видно, такое
бывает не только в сказке.