Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 54, 2016
ТРОЙ
«Воздушная тревога в районе
Ашкелона. Воздушная тревога в районе Бейт-Кама. Воздушная тревога в районе
поселка Ткума». Голос дикторши высекает сварочные искры. Жарко до темноты в
глазах. Голос дикторши, каждые пять минут приваривающий к словам «воздушная тревога»
все новые и новые имена городов и поселков, мешает мне думать о том, что такое
искусство.
Я не выключаю радио, чтобы
быть со всеми.
Я не боюсь ракет: ведь меня
защищает летчик.
Наш летчик скоро поразит
ракетные установки врага.
А как же мирные жители –
мирные люди, в чьих гостиных стоят ракетные установки? Не беспокойтесь. Перед
каждым вылетом летчик повторяет наизусть международные конвенции. Он не станет
бомбить больницу, даже если под ней, в бункере, крутит усы наш главный враг. А
главный враг, сидя в бункере под больницей, не сумеет сбить самолет. Так что и
за жизнь летчика я почти не боюсь. Одна беда: летчик не успел привезти своему
сыну деревянного коня.
Деревянных коней делает
единственный знаменитый на всю страну мастер, лауреат государственных премий,
рабочая звезда предвыборных телепрограмм. Его мастерская в Галилее прячется
среди зеленых холмов, и когда покупатели – летчики, поджарые хозяйки
рекламных агентств, молодые лысые деканы факультетов дизайна, с длинными
трубками в зубах, и оливковолицые директора небольших банков, – на каждом
ухабе тряской грунтовки по-арабски помянув половые органы наших родственниц,
доезжают до лужайки, на которой застыли в прыжке блестящие деревянные кони, они
долго не могут понять: где же мастер?
Покупатели заходят в
приоткрытую дверь темной мастерской, подушечкой указательного пальца, как
горячую печку, трогают холодный шпиндель токарного станка и выходят на лужайку,
считая, сколько небоскребов можно на ней построить. Вдали, между кипарисами,
медленно поднимается что-то блекло-синее.
Это мастер в вытертой синей
спецовке встает из гамака.
Мастер потягивается и,
пригладив ладонью сивый чуб, по плотной, как шерсть оленя, траве идет к машине
клиента.
Он объясняет рекламщице или
директору банка, как регулировать громкость ржания, как пультом направлять коня
направо или налево, как смазывать деревянным маслом деревянные плечевые суставы
и заправлять контейнер, из которого конь будет выбрасывать пластилиновый навоз.
Никто не торгуется – кони сделаны на заказ, цена их, равная цене
подержанных джипов, названа и одобрена. Мастер вынимает из-за уха желтый
остаток карандаша со следами зубов и выписывает квитанцию. Он прощально хлопает
коня по блестящему крупу, бредет по плотной траве к гамаку и, прежде чем
плюхнуться в него, выбрасывает из сетки три длинных узких эвкалиптовых листа.
До третьей звезды мастер лежит в гамаке, а потом возвращается в мастерскую,
зажигает свет и включает швейцарский станок с программным управлением. До утра
в мастерской свет. Это удобно: директор банка или летчик может забрать
деревянного коня ночью, чтобы утром, проснувшись, ребенок сразу оседлал его.
Наш летчик заказал коня неделю
назад, обещал утром привезти его сыну и ночью на базе снимал шлем, вешал
герметический костюм в коричневый бельевой шкафчик и слушал разбор полета
телом, а душой уже летел по шестому шоссе в Галилею, за конем – но
зазвонил мобильник, завыло из динамиков, замигало на экране под потолком «Всем
оставаться на базе».
Летчик успел послать своей
матери сообщение: «Обещал сыну коня. Привезти не смогу. Выручи».
Бабушка должна сделать так,
чтобы внук, проснувшись, получил обещанного коня, а сын сдержал слово отца и
офицера.
Бабушка может все. Но привезти
коня бабушка не может – она плохо видит в темноте. Бабушка звонит мне и
говорит:
– Нужен временный конь
для моего внука. Европа не позволит нам воевать дольше недели. Потом сына
отпустят с базы, и он привезет ребенку настоящего деревянного коня. А
пока – нужен временный конь, конь на неделю. Какой-нибудь не очень
крепкий.
– Хорошо, – говорю я
недовольно: мне мешают думать о том, что такое искусство.
Мало того, что каждые пять
минут воздушная тревога, так я еще должен делать деревянных коней.
Но ведь это конь для сына
летчика.
Я соглашаюсь и начинаю думать.
Что такое деревянный конь? Это
лошадка – узкая качалка с деревянной головой. Легче всего сделать лошадку
из старого деревянного стула.
Я иду к другу: на западе его
квартиры, помнится, темнела гора сломанных стульев.
Дверь в квартиру друга
открыта. Он стоит в передней в синих трусах, меховой жилетке с синим штампом
фабрики имени Урицкого на боку и с компасом в руке. Друг молча подает мне
компас. Бумажные стаканчики, пустые бутылки, пузыри полиэтилена, засохшие
очистки моркови, носки и белые рубашки в кофейных пятнах покрывают пол. Я
начинаю, шурша культурным слоем и уминая его, двигаться на запад. Одной рукой я
слежу за магнитной стрелкой, другой раздвигаю пыльные провода, ловлю падающие
на меня фанерные доски и поднимаю с земли книги, названия которых подходят по
теме. Наконец я вижу коричневую гору сидений, ножек и соединительных палок. Я
поднимаю сиденье – оно слишком широкое, чтобы четырехлетний мальчик сел на
него верхом. Надо распилить сиденье вдоль – половина будет туловищем коня,
из другой половины вырежем голову. Ногами коня будут ножки стула.
Надо соорудить пилу. Я
представляю себя Робинзоном, создающим продольную пилу, – на юге квартиры,
в районе кухни, должно быть железо, залежи вилок – расплавить и отковать.
Я собираюсь уже двинуться на юг, как вдруг слышу с востока, откуда я пришел,
слабое ржание. Так ржут слепые кони. Я смотрю на восток и вижу моего друга: он
сидит верхом на длинной картонной трубке, из согнутого конца которой вырывается
слепое ржание. Друг делает мне призывные жесты. Я привязываю к найденным деталям
буй и двигаюсь на восток.
– Возьми веревку для
хвоста! – кричит друг. – Слева от тебя веревка!
Я вытягиваю из культурного
слоя веревку и приближаюсь к другу, который ножницами вырезает из пальца черной
перчатки продолговатый конский глаз. Друг манной кашей лепит на картонную
трубку глаза и прилаживает к этой уже очевидно конской голове из той же
перчатки гармошкой сложенные уши. Теперь конь ржет по-другому: он видит и
слышит. Штопором мы дырявим задний конец картонной трубки, протягиваем сквозь
него веревку – и конь с хвостом.
– Мальчик слишком
маленький, чтобы скакать стоя, – говорю я. – Как нам сделать так,
чтобы он мог сесть?
Друг молча подает мне большую
картонную коробку. Мы вырезаем в противоположных стенках коробки две дырки и
надеваем коробку на узкое тело коня. Конь толстеет – зато мальчик сможет
сидеть на нем, поставив ноги на дно коробки. Он сможет посадить в коробчатый
живот коня солдатиков. Я благодарю друга и веду коня к бабушке.
Левый бабушкин глаз блестит
сильнее правого: картонный конь с коробкой нравится ей.
– Сколько рассказов можно
положить в эту коробку! – радуется бабушка. – И про Конька-Горбунка,
и про Сивку-Бурку.
Но главный рассказ мальчик
должен рассказать сам, когда проснется.
И он рассказывает его. Он
просыпается, бежит к коню, всовывает ноги в коробку, дергает за веревку уздцы,
ржет и скачет.
Но вот внук напрыгался и
наржался. Он сидит на картонном коне и держится за узду. Складка между его едва
заметных бровей – уменьшенный оттиск складки между бровей летчика. Мальчик
не может сам придумать коню имя. Имя можно выудить только из сказки. Мальчик
ждет. И бабушка, видя, что внук готов слушать, заводит рассказ о том, как было
у крестьянина три сына. Мальчик немного понимает по-русски. Он слушает
терпеливо и пытается пробормотать «конек-горбунок», отчего складка между его
бровей углубляется: даже если он когда-нибудь напишет докторскую по славистике,
имени «конек-горбунок» ему не выговорить. Не говоря уже про сивку-бурку вещую
каурку. Слушая про каурку, мальчик заглядывает коню в правое ухо на предмет,
сможет ли он туда влезть, и понимает, что это легче, чем произнести: «Встань
передо мной, как лист перед травой». Бабушка видит: сказки не попадают в цель.
Но искать имена – дело терпеливых. Чтобы найти в сказке подходящее имя,
порой нужно объехать на ней весь мир. Бабушка заходит с моря. Данайцы отплыли,
солнце медленно тащит теневой ставень вверх по неприступной стене Трои.
Троянский воин поднимается на башню и голодными глазами смотрит на черные щепки
уплывающих вражеских кораблей. Вдруг он видит на косе, у самой линии прибоя,
фигуру. Солнце слепит ослабшие от голода глаза воина. Воин не может понять, что
это стоит на песке, и невольно дорисовывает деревянному болвану конские глаза и
уши. Воину кажется, что само солнце толкает коня к воротам Трои.
– Трой! – кричит
мальчик. – Его зовут Трой! – он спрыгивает на пол и горстями сыплет
солдатиков в коробку новоназванного коня.
Неделю наш летчик кружит над
больницей, под которой сидит главный враг.
Потом человечество приказывает
нам прекратить войну, потому что мы можем разбить врага, и человечеству станет
обидно. Самолет приземляется, летчик расписывается в компьютере за 200 тонн
летающего железа, ставит галочки в графе шасси, двигатель, вентиляция, в
раздевалке вешает на крючок каску и герметический костюм, идет на разбор
полета, но это тело его идет, вешает на крючок синий костюм, кивает на
снисходительные замечания полковника, а сам летчик уже летит в полугоночной
Альфа Ромео на север, в мастерскую деревянных коней. Он тормозит на темной
поляне.
Свет из дверей мастерской.
Летчик входит и видит, как
мастер надевает на длинную, точеную, блестящую, послушно гнущуюся, словно нога
манекенщицы, ногу коня черное резиновое копыто.
Конь готов, мастер открывает
экран у него на холке: показать, как выставляются скорость и ритм движения
коня, но летчику не надо объяснять, что фигурка с раскинутыми ногами изображает
галоп, лошадка с ногами почти сомкнутыми – медленный аллюр, а голова с
разинутой пастью – громкость ржания.
Деревянный конь – тот же самолет.
Простенький, конечно. Но надо же будущему летчику с чего-то начинать.
Мастер вручает летчику
маленький блестящий шлем, гасит в мастерской свет и идет спать в гамак под
эвкалиптами.
В минуту, когда мастер зрячей
рукой вытряхивает из гамака острые эвкалиптовые листья, летчик открывает дверь
детской, вводит коня и ждет пробуждения сына, как ждут восхода.
Просыпаясь, мальчик издает
длинный вздох и засовывает под одеяло поднятые во сне озябшие руки. Сейчас он
откроет глаза. Летчик нажимает на кнопку «шаг» на шее коня и запускает в
сознание сына, в узкое пространство между сном и явью, которое верующие должны
наполнять мыслями о Боге, легкое цоканье.
Мальчик открывает глаза и
видит перед собой блестящую, с рельефными скулами, ноздрями и губами, конскую морду.
Конь тихо ржет – папа нажал на пульт. Время запрягать. Мальчик кладет
теплую ладошку на гладкую холодную конскую голову – и отталкивает ее.
– Не обижайся, –
говорит мальчик новому роскошному коню, – я не поеду на тебе. Ты хороший
конь. Но Трой – Трой был первым. Пошли гулять!
Мальчик
берет отца за руку, а картонного коня – за узкое трубчатое туловище и
начинает спускаться по лестнице, с громким шорохом задевая картонной
коробкой покрытую штукатурной шубой стену.
Я смотрю, как они спускаются
по лестнице, и понимаю: искусство – это конь из картонной коробки,
картонной трубки и веревки.
Это троянский конь для сына
летчика.
Это самый лучший конь.
Это Трой.
ПРАЗДНИК
Шатер, в котором
сидела семья по случаю праздника, качнуло, и мощная папина рука машинально
схватилась за подпорный шест.
– Праздничный
шатер служит нам лучшей защитой от бури, – запинаясь, прочел папа и
поправил очки в роговой оправе на своем мощном роговом носу.
Для
этого пришлось опустить лист, с которого папа читал праздничное поучение, на
стол. Лист подпрыгнул, будто только и ждал попутного ветра, чтобы улететь из
тесного шатра на волю, но папа так прихлопнул лист к столу, что громко
вздрогнули вилки и пустые пока тарелки. Не снимая толстой задубевшей руки с
края ненадежного листа, папа слегка наклонился и с усилием прочел:
– Мудрецы спрашивают:
как хлипкий шатер вот уже две тысячи лет защищает нас от бурь?
Ветер пнул полосу
ткани, заменявшую дверь, полоса в ужасе бросилась к столу, но, привязанная
сверху к раме шатра, вынуждена была вернуться на место и оглядывалась, ожидая
следующего пинка.
– Папа хочет,
чтобы я перед армией женился, – сказал Дуди, – чтобы мне было кому
завещать мой смартфон.
– Ты можешь
завещать свой смартфон мне! – хрипло взвизгнула Хая.
– Не надейся! – ответил Дуди. – Смартфон нельзя завещать
сестре. По законам фирмы смартфон можно завещать только жене.
– Почему все
всегда достается всем, кроме меня?! –
Хая смочила голос обидой и прибавила громкость. – Почему все
покупают только ему?!
Стена шатра поднялась
и опала, и привязанный к ней длинный кусок эвкалиптовой коры, похожий на акулу,
поднялся и опал на волне белой ткани.
– Мне еще не все
купили, – сказал Дуди. – Папа обещал мне немецкую
электробритву – и не купил!
– Только потому,
что бритва немецкая! – взревела Хая. – А папа не покупает ничего
немецкого. Попроси ты шведскую бритву – и тебе сразу купят, хотя тебе и
брить-то нечего!
Дуди поднял голову и
потер свой гладкий, смуглый подбородок, мечтательно отыскивая взрослые
волоски, – ведь были!
Под потолком шатра
все сильнее крутились от ветра белые шарики, сшитые из бумажных салфеток.
Сквозь полупрозрачную ткань было видно, как, пружиня на ветру волосами,
похожими на пучок высохших колючек, прошла к своему шатру одинокая американка
Милдред.
– Защитная сила
праздничного шатра… – продолжил папа сонным голосом и остановился.
Тюбетейка сползла ему
на глаза, и только по белым костяшкам папиной руки, сжимавшей шатровый столб,
было заметно, что папа не спит.
Теперь от ветра
крутились нанизанные на веревку индийские слоны, прыгали деревянные шарики,
попугаи на ткани, которую Хая год назад привезла из Непала, окаменело вцепились
в ходуном ходившие нарисованные ветки.
– Смотрите, –
Дуди, не выпуская из пальцев найденных таки на подбородке трех рыжих
предвестников бороды, показал другой рукой на шатер Милдред, – сейчас ее
шатер завалится!
Все обернулись, а
Дуди, воспользовавшись этим, нырнул под стол и с громким шорохом выхватил из
коробки, где хранилась еда, узкую пачку шоколадного печенья.
– Отдай! –
крикнула мама. – Это на второй праздник! Я не разрешаю!
– Я должен
есть, – сказал Дуди, разрывая пленку. – Если я не буду есть, я умру
до свадьбы и не продолжу династию Вельшанских.
– Отдай, –
мама протянула руку, – праздники еще десять дней, а у меня осталась одна
пачка печенья!
– Видите: и
печенье ему! – взвизгнула Хая. – Упал!
Все обернулись, и
сквозь внезапно распахнувшийся вход своего шатра увидели, что шатер Милдред
лежит на траве, только один шест торчит в небо, и на нем полощется белая ткань.
– Держите
шатер! – крикнул папа.
Все вскочили, каждый
схватился за свой столб. Ветер почти скрежетал, слышно было, как падали на
траву тенты соседних шатров.
– Плохой
знак! – объявила Хая, поправляя обеими руками волосы.
– Держи лучше
свой шест! – приказал папа.
Ветер отступил.
Теперь по столу постукивал, просовывая длинные пальцы сквозь пальмовые ветки
крыши, крупный редкий дождь. Все сели.
– По закону мы
должны сидеть в шатре, пока дождь не начнет портить нам еду, – сказал
папа. – Если кто-нибудь вместо меня подержит шест, я пойду помогу Милдред
поднять ее шатер.
– С
праздником! – сказал друг Дуди, смуглый мальчик Йоси, приподнимая полог и
заходя в шатер. – Я могу подержать!
Папа уступил шест
Йоси и вышел из шатра в ветер и редкий дождь.
Ветер разбросал
остатки шатра Милдред. Все валялось вперемешку – гладильная доска,
циновки, свадебные фото родителей, плакаты с текстами молитв. На соседнем кусте
колыхался плакат с надписью по-английски: «Каждый студент ешивы должен стать
солдатом израильской армии! Каждый солдат должен стать студентом ешивы!»
Милдред стояла над
обломками своего шатра, как засохший букет. Она много лет жила в доме напротив,
и, глядя издали на ее тонкую фигуру и пружинистые пышные волосы, папа рассеянно
думал, что Милдред все не стареет. Теперь он понял: женщины обычно
расплываются, Милдред же засохла, как терновник. Теперь она делала мелкие
пружинистые движения, будто хотела наклониться и поднять что-то, но не могла
решить, с чего начать: вся ее жизнь валялась на земле.
Отец поднял шест и
порвал безнадежно запутавшиеся веревки.
– Прошу ничего
не рвать, не ломать и не портить! – крикнула Милдред. – У меня и так
полно проблем!
Но, порвав веревку,
отец освободил Милдред, она сдавленно спросила: «Что же мне делать?» Вместо
ответа отец подобрал с мокрой травы молоток. Подражая ему, Милдред резко
нагнулась и подняла шест. Так, поднимая с мокрой травы шесты, и, вставляя
выступы в пазы, они кое-как собрали распавшийся каркас шатра на
асфальтовой дорожке: мокрый газон с ходившей от ветра травой казался теперь
совсем ненадежным местом. Когда отец, нагнувшись, распутывал полог, в руку ему
уткнулась маленькая пегая собачка с пластиковым раструбом на шее. Собачка
волокла за собой огромную Люду.
– Можно мне хоть
по дорожке пройти? – пропищала огромная Люда.
– Нет, –
огрызнулась Милдред.
– Нахалка! –
пискнула Люда.
Она стояла на
дорожке, похожая на передвижной шатер, привязанный натянутым поводком к пегой
собачке.
– Это ты
нахалка! – крикнула Милдред. – Зачем вас, русских, сюда навезли! Я
ездила на демонстрации за триста километров, в Вашингтон, чтобы вас выпустили
из Советского Союза, а вы что, ездили на демонстрации?!
Люда пискнула что-то
в ответ, но собачка резко утащила ее прочь по мокрой траве в темноту.
– Все, –
сказал папа, – шатер стоит.
Пока они с Милдред
поднимали ее шатер, дождь кончился.
Когда папа вернулся к
семье и приподнял полог семейного шатра, Дуди спрашивал друга Йоси:
– Ты получил
повестку?
– Получил.
– Хочешь в
особые части?
– Какие особые
части! У меня здоровье как у дохлой рыбы!
– А я
хочу, – сказал Дуди, увидев папу, – я ведь до армии должен жениться.
Если я не попаду в особые части, меня не убьют, моя вдова не получит пособие,
мой наследник умрет с голоду, и династия Вельшанских прервется!
– Спасибо, –
сказал папа Дудиному другу Йоси, – ветер кончился. Можешь отпустить шест.
– А
теперь – все за стол! – объявила мама.
Она
нагнулась и с трудом тащила из-под стола тяжесть в розовом ватном одеяле.
Сверток занял почти весь стол, полы его распахнулись, тускло блеснул
казан. Мать чуть приподняла крышку – и домашний пар, рисовый, морковный,
мясной, заслонил уличный холод ветра, сырой травы и дождя. Шатер стал домом,
из-под стола сразу вылез чернокудрый мальчик из многодетной семьи, судя по
здоровой улыбке и запаху много раз пропотевшей, неделю не стиранной одежды.
– Давид! –
крикнула Хая и протянула к мальчику руки, сменив обычное выражение стервозного
негодования на ревнивую нежность.
Но мальчик не полез
на руки к матери, он хотел к бабушке, к кастрюле. За мальчиком вылезла из-под
стола, оправляя платье, рыжая девочка – вылитый Дуди, за ней существо лет
трех с волосами, как тропический лес, завязанными на затылке в толстый хвост.
Потом – серьезная девочка постарше с крупным круглоглазым младенцем на
руках. Младенец расслабленно висел и насасывал соску.
Будущих детей Хаи и
Дуди было много. Все они стремились к бабушке, карабкались к ней на колени. Как
если бы пенистые волны водопада начали вдруг карабкаться по отвесной стене к
своему источнику. Черные бабушкины глаза сверкали радостно – сколько
внуков! – и беспокойно – где взять на всех тарелки и ложки? Взгляд ее
упал на мешок полузасохших лепешек: это будут тарелки. А ложки?
– Дуди, –
сказала бабушка, – сбегай к Милдред, попроси одноразовых ложек. Американцы
всегда едят одноразовыми!
Не надо думать, что,
когда Дуди принес ложки, стало тихо.
Чернокудрый мальчик
вопил, что ему положили меньше всех, рыжая девочка рыдала басом – ей
заехали ложкой по носу.
Но покой настал.
Покой пришел. Все жевали, сопели и чмокали. Все дыхания в шатре стали одним
сонным дыханием.
Общее дыхание
прорезал жестяной голос Хаи:
– А ведь в
праздник должна быть хорошая погода. Буря в праздник – плохой знак. Что с
нами теперь будет?! Что?!
– Шатер мы
удержали, – ответил папа, – соседке помогли. Еды хватило. А лучших
знаков на свете не бывает.
АНЖЕЛИНА И ВАЛЕНТИН, ИЛИ ТОРЖЕСТВО ПСИХОЛОГИИ
Последнее время в нашей действительности резко возросло число одиноких
женщин. Понимаете, мы живем в такой спешке, что даже если женщина встречает
свою половинку, она очень часто мимо нее просто пробегает. Но не надо думать,
что даже если женщина со своей половинкой соединится, жизнь ее станет светла и
безоблачна.
Наоборот, эта ситуация ставит перед такой женщиной много новых задач.
Особенно если ее мужчина достаточно привлекателен, креативен и состоялся
финансово. Во-первых, такому мужчине нужно соответствовать. Женщина же все-таки
рассчитывает на долгосрочные отношения. И она где-то понимает, что пара, в
которой он креативен, внешне привлекателен, состоялся в бизнесе, а она –
какая-то, извините, клуша, – это не вариант. Вторая задача – как
удержать такого мужчину. Ведь даже если ты соответствуешь, удержать такого мужчину
бывает трудно, потому что креативные и финансово состоявшиеся мужчины
достаточно востребованны. В-третьих, в нашей действительности креативные
мужчины, к сожалению, часто злоупотребляют алкоголем.
Вот у меня была такая клиентка. Я не могу тут, конечно, называть имен.
Назовем ее, допустим, Анжелина, а для краткости – Анжела. Анжеле было уже
около тридцати. Она имела опыт неудачных отношений и вот, наконец, повстречала
своего принца. Назовем его Валентин – я специально выбрала такое романтическое
имя, – все, конечно, знают день святого Валентина, день влюбленных, когда
принято дарить своим женщинам цветы, подарки и так далее. Вот Анжела встретила
Валентина, и они стали жить, как сейчас принято, в гражданском браке. Сначала
она была совершенно очарована цветами и знаками внимания, которые он ей
оказывал, потому что в предыдущих отношениях у нее этого не было. Потом прошло,
как говорится, время, отвстречались, этого «ах» уже нету, и новая ситуация
поставила перед Анжелиной три задачи, которые я отметила вначале. Анжела не
знала, как их решить, и видела, что она где-то уже не просчитывает ситуацию.
Цветов и знаков внимания к ней со временем стало меньше, а главное –
Анжела боялась, что долго эти отношения не продлятся, и чувствовала, что она
становится нервозной, плохо спит, все время курит, у нее уже появилась
тенденция проверять все его эсэмэски, залезать в его планшет, то есть у нее уже
стали выявляться все признаки невроза. К тому же Валентин ее неплохо
обеспечивал, и она уже привыкла к определенным тратам, шелковому постельному
белью и так дальше. Был такой определенный момент.
Ну и, конечно, как многие женщины в такой ситуации, вместо того чтобы
обратиться к специалисту, Анжела стала советоваться с подругами, как ей быть.
Начала рассказывать все эти обстоятельства, стал менее внимательным, уже не
дарит столько цветов, не такой заботливый в интиме, как ранее, один раз не
ночевал дома, сказал, что был на корпоративе с партнерами по бизнесу и там
набрался, но Анжела, которая всегда подбирала Валентину носки к костюму,
заметила, что он в одном носке своем, другом – чужом наизнанку, причем
ладно бы это был женский носок, а то носок-то вообще мужской, а пахнет женскими
духами. То есть у нее вообще голова пошла кругом. Во-первых, носок
наизнанку – значит, не просто напился и упал, а снимал носки, то есть
раздевался, и, конечно, произошла измена. Во-вторых, чужой носок мужской, а
пахнет женскими духами. Сегодня ведь, знаете, в некоторых креативных кругах
однополая любовь уже не считается извращением. Стоит ли к этому ревновать или
надо относиться толерантно? Одна подруга рассказала, что есть еще трансгендеры.
Тут у Анжелы вообще уже наступил кризис сознания.
А если даже Валентин дома, то сидит и красиво думает в
стену. А о ком он думает? Ведь ясно, что не о ней.
И вот Анжела вместо того, чтобы обратиться к специалисту-психологу, каждые
полчаса звонит Валентину на работу и выносит ему мозг, почему он ей не ответил
или почему его телефон все время занят, с кем это ты по часу разговариваешь? А
потом звонит своим подругам и выносит мозг уже им.
А подруги, конечно, вместо того чтобы отправить ее
к специалисту, стали, как говорится, накачивать. Некоторые, правда, советовали
разумные вещи. Например, одна подруга, которая прошла у нас полугодовой
тренинг, посоветовала ей поднять самооценку. Или самой состояться и показать
ему, кто она есть в действительности. Например, построить свой бизнес, купить
красный «лексус» и, когда Валентин будет утром кофе пить, проехать у него перед
окнами.
Анжела, будучи психологически неграмотной женщиной, отвечала, что пока еще
бизнес построишь, как наши бабушки говорили, на горе рак свистнет, а Валентин к
тому времени будет уже далеко за горизонтом.
Подруга, которая прошла в нашей фирме полугодовой тренинг и стала
психологически грамотной, ответила: «Хватит минусовать! Развивайся! Займись
собой! Примени двенадцать принципов! Делай укладки, займись похуданием, почисти
печень. Пойди на тренинг. Тебе дорого – ну не ешь колбасы, пойди вместо
колбасы на тренинг. Подумай, хорошо ли ты танцуешь танец огня. Ведь у каждой
женщины должен быть свой сексуальный почерк. Произведи инвентаризацию всего
хорошего. Сформируй себя – и поделись со своим любимым положительной
энергетикой. Поиграй в психологическое айкидо: вынеси его вещи и посмотри,
придет ли он к тебе на коврик. А не поможет: конечно, у каждого человека
существуют определенные мечты, но если любимый выщелкивается из твоей
жизни – пусть он идет. Не надо друг друга накачивать. Не надо этот лунный
вампиризм.
Ну а другая подруга посоветовала, конечно, Анжеле обратиться к колдунье,
чтобы ее гражданского мужа приворожить. И Анжела вместо того, чтобы обратиться
к специалисту-психологу и начать формировать себя, решила пойти по ложному пути
и совершить Валентину приворот.
На ее счастье, та подруга, которая прошла у нас полугодовой тренинг,
обратилась в нашу фирму и попросила Анжеле дистанционно помочь.
У нас есть такая услуга – дистанционная чистка внутреннего голоса. Мы
осуществляем это нашим постоянным клиенткам за плату, но иногда в порядке
исключения, если женщина еще не наша клиентка или это ей не бюджетно, можем
осуществить услугу бесплатно и даже без ее ведома. Мы согласились и почистили
Анжеле внутренний голос. И когда Анжела уже собиралась пойти к колдунье и дать
ей все данные Валентина для приворота, внутренний голос ей сказал: «Не ходи!»
Но Валентина еще не знала, что это ее внутренний голос, и послушалась
только отчасти. К колдунье она не пошла, но нашла в интернете приворотный сайт
и, не думая о последствиях, распечатала приворотный обряд и спрятала его в
сумочке.
Ночью, когда Валентин заснул, потому что опять вернулся нетрезвый, Анжела
хотела уже встать, чтобы делать приворот, но вдруг услышала внутренний голос,
который сказал: «Брось. Не совершай этого. Ну, приворотишь ты его – и что
ты с ним дальше делать будешь? На что он тебе, прикованный и стреноженный? Ты
же его ценишь за креативность, а креативности без свободы нет!
Но Анжела еще не была психологически грамотной женщиной и не умела слушать
внутренний голос. Он встала и маникюрными ножницами отрезала у Валентина прядь
волос. Потом пошла на кухню, достала приготовленные заранее три свечи, зажгла
их и приготовилась читать приворотное заклинание. Но тут она вспомнила, что,
читая заклинание, обязательно держать во рту янтарь. Анжела на цыпочках пошла в
спальню и вытащила из шкафа шкатулку с украшениями. Из янтаря нашлись только
мамины бусы. Анжела затолкала мамины бусы в рот, сожгла прядь волос Валентина
на свечке и стала читать заклинание. Получалось плохо, потому что заклинание
читают вслух, а рот у Анжелы был набит крупными янтарными бусами, но все же
Анжела промычала что-то про раба божьего Валентина и так далее – мы,
психологи, не любим даже повторять этих заклинаний. Итак, Анжела заклинание
прочла, выплюнула бусы и задула свечки. Тут началось самое трудное: на сайте
Анжела прочла, что приворот опасен для здоровья и даже для жизни. И если хочешь
избежать побочных эффектов, сразу после совершения обряда нужно взять кусок
сырого мяса, бутылку водки, чистый стакан, пойти на перекресток, поставить все
это на землю для «хозяина перекрестка», сказать: «Уплачено», – и уйти не
оглядываясь, причем по дороге нельзя ни с кем разговаривать. На цыпочках бедная
женщина вышла из квартиры, медленно, чтобы не щелкнула, заперла дверь, дошла до
перекрестка и положила кусок мяса в пакете на асфальт. Только она хотела
поставить стакан, как ею заинтересовался какой-то нетрезвый мужчина. Анжела от
него побежала до другого перекрестка, а он не отстает. На другом перекрестке
Анжела поставила у стены бутылку водки – ну, тут мужчина, конечно,
заинтересовался бутылкой и отвязался.
Только на третьем перекрестке Анжела смогла оставить стакан и сказала:
«Уплачено».
Домой она шла в жутком волнении, потому что, во-первых, приворотное
заклинание произнесла с бусами во рту, то есть нечетко, подействует ли?
Во-вторых, мясо, стакан и бутылку пришлось оставить не на одном, а аж на
трех перекрестках. Если у всех перекрестков один хозяин – еще ничего. А
если хозяев три – не обидятся ли, что мало каждому дала?
От ощущения, что ничего не вышло, невроз Анжелы еще
усилился. Она и раньше интересовалась, что у Валентина в карманах, а теперь
стала проверять карманы его пиджака каждый раз, когда Валентин выходил из
комнаты. Стоило ему выйти на кухню или в туалет, как Анжела кидалась к его
пиджаку и судорожно осматривала карманы в
поисках компромата и лацканы в поисках волос. Опасность, что Валентин сейчас
вернется, усиливала ощущение. Потом Анжела, проверяя карманы Валентина,
мывшегося в душе, обратила внимание, что из ванной не слышно характерного
плеска воды. Она успела уже не только обшарить карманы, но просмотрела все его беседы за неделю на мобильнике и все
эсэмэски. А воды все не было слышно. Анжела решила уже, что Валентин, запершись
в ванной, занимается самоудовлетворением, думая о своей любовнице, и подкралась
к двери ванной, но поскольку Валентин обычно был довольно страстным в своих
проявлениях, а из-за двери ванной ничего не доносилось, Анжела решила, что этот
гад даже не занимается самоудовлетворением, а всухую мечтает и таким образом копит
силы для встречи со своей сукой. И когда она по выходе его из ванной стала
кричать ему все это, описывая детали его предстоящей измены, Валентин не
выкинул ее в форточку, как он сделал бы раньше, а виновато ухмылялся, из чего
Анжела поняла, что попала в точку.
То, что Валентин теперь после работы всегда и сразу возвращался домой, еще
больше усиливало ее ощущение, что он что-то скрывает, и, когда Анжела
высказывала ему свои подозрения, он только кряхтел и криво улыбался, но однажды
спросил, зачем Анжела послала письмо с угрозами его старой учительнице Вере
Матвеевне. А это она нашла в его контактах такое имя и написала этой Вере
угрожающее письмо. Но Анжела не призналась и продолжала его упрекать, а
Валентин молчал, как хомяк или морская свинка, и только иногда страдальчески
кряхтел. Один раз Анжела сняла с лацкана Валентина кошачий волос, и ей
окончательно стало ясно, что Валентин где-то бывает, потому что кошек на работе
не гладят.
На этой стадии отношений у Валентина появился характерный кашель. Он также
начал спать в позе эмбриона, совсем перестал употреблять алкоголь, потерял в
весе и все больше времени проводил дома, решая судоку. К тому же Анжеле
недоставало цветов, которые Валентин ей больше не дарил. И чем больше времени
он проводил дома, тем тяжелее становилась Анжелина ревность, стоило ей закрыть
глаза, чтобы представить себе Валентина, катающегося по постели с любовницей, а
открыв глаза, она уже не понимала, зачем она ревнует этого надоевшего ей
человека. «Что ты сидишь дома! – кричала она, надеясь, что Валентин
обидится и уйдет, – где твой позитив? Где твоя креативность?» Но Валентин
только виновато кряхтел, и Анжелина с ужасом понимала, что он приворочен, то
есть прикован к ее воротам и теперь уже никуда не уйдет, и конца этому не будет.
И вот один раз ночью, пролежав три часа рядом со спящим в позе эмбриона
Валентином, совершенно измученная видениями его встреч с любовницами, Анжела,
которая работала когда-то медсестрой, пошла в ванную, взяла хороший скальпель и
решила положить этому конец.
Она накрыла шелковое постельное белье полиэтиленовой скатертью, чтобы не
слишком испачкать кровью, склонилась над спящим Валентином и уже приготовилась
вскрыть ему сонную артерию, как вдруг вздрогнула от громкого внутреннего
голоса: «Сидеть десятку. В авторитете ты на зоне не будешь! Брось скальпель!»
Это мы следили за Анжелой и, видя, что она в беде, усилили ей громкость
внутреннего голоса, чтобы звучал убедительнее.
Анжела бросила скальпель на ковер, на который тот упал без стука, села на
кровати и спросила: «Что же мне делать?»
«Пройди тренинг! – сказал внутренний голос. – Примени двенадцать
принципов!»
Услышав про двенадцать принципов, Анжела успокоилась и заснула, а утром
стала звонить подругам и спрашивать, где можно пройти тренинг. Никто не знал,
пока психологически грамотная подруга не посоветовала ей обратиться в нашу
фирму. Первое, что я сделала, когда услышала Анжелину историю, это при помощи
свечей сняла с Валентина приворот. Одна женщина в награду за психологическую
помощь научила меня работать со свечами.
Потом я спросила Анжелу:
– Вот скажи, чего тебе больше всего не хватает в жизни?
Она сразу ответила:
– Мужчины.
– А зачем тебе мужчина?
Ответа на этот вопрос Анжела не знала, но ее внутренний голос сказал вслух:
«Чтобы дарил цветы».
Так подари себе сама цветы! Вот где собака-то зарыта! Не мужчина тебе
нужен, а цветы! Так подари их себе сама! Позволь себе раз в жизни! Полюби себя!
Вот пойдешь домой мимо цветочного магазина – зайди, купи себе самый
красивый букет и принеси его домой! И твоему Валентину будет хорошая встряска!
Анжела так и поступила. Она купила себе цветы, а потом прошла полугодовой
тренинг, повысила самооценку. С Валентином она рассталась, а вскоре встретила
человека на восемь лет моложе, и они уже пять лет живут в счастливом гражданском
браке. У Анжелы свой цветочный бизнес, отделения в шести городах страны. Новый
любимый дарит ей цветы, но каждый год накануне своего дня рождения Анжела
приезжает в головное отделение своего цветочного бизнеса и сама составляет
эксклюзивный букет. Девочки-работницы, конечно, спрашивают:
– Для кого это, Анжелина Альбертовна?
А Анжела отвечает:
– Для себя!
Тогда самая смелая девочка не отстает и интересуется:
– А как вы к этому пришли, Анжелина Альбертовна?
– Это сложно объяснить, – отвечает Анжела. – Нужен
психолог-профессионал. Но главное – двенадцать принципов.
Девочка хочет спросить, что это за двенадцать принципов, но Анжелина,
буквально погрузив лицо в свой эксклюзивный букет, уже спускается по мраморной
лестнице своего офиса к своей красной машине.
И, наверное, многие из вас тоже хотят спросить: что же это за двенадцать
принципов? Об этом вы услышите в моей следующей программе.
Естественно, услышат те из вас, кто подпишется на наш канал.