Гарики
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 53, 2016
* * *
Вот уж восемь
десятков годов
я иду по пути
исправления,
но нисколько
ещё не готов
для занудного райского тления.
*
* *
Необходимость
прокормиться,
в нас полыхающая жарко,
так освещает
наши лица,
что нам порой
друг друга жалко.
*
* *
Мне моё уютно
логово,
кофе я варю с
утра,
Богу требуется
богово,
человеку –
конура.
*
* *
Соблазнами я
крепко был испытан,
пока свою
судьбу вязал узлами,
мой разум
искушал то чёрт с копытом,
то ангел с
лебедиными крылами.
*
* *
Мир зол,
жесток, бесчеловечен
и всюду полон палачей,
но вдоль него,
упрям и вечен, –
добра
струящийся ручей.
*
* *
Пока чадит мой
уголёк,
я вслух
сказать хочу,
что счастье –
это мотылёк,
летящий на свечу.
*
* *
Среди
мятущихся спасателей
российской
гордости и чести
полным полно кровопускателей,
мечтающих
собраться вместе.
*
* *
Зло – это Бога
странная игра,
я в этом
убеждён уже давно:
зло глубже и
загадочней добра,
и нам
непознаваемо оно.
*
* *
Вирусы,
бактерии, микробы
в полной
тишине, без шума лишнего
нам несут
несметные хворобы –
тоже ведь по
замыслу Всевышнего.
*
* *
Я Россию
вспоминаю всякий раз –
это время было
вовсе не пропащее:
хорошо, что
было прошлое у нас,
без него мы б
не ценили настоящее.
*
* *
Я не в курсе
наших распрей политических:
кто кого и кем
куда – мне всё равно,
потому что в
ситуациях критических
с Божьей
помощью смывается гавно.
*
* *
Молчат
воинственные трубы,
пока в поход
ещё не наняты,
и все на свете
душегубы
борьбой за мир
усердно заняты.
*
* *
Что это нам –
небес издевка
или от них
посыл целительный,
что
тазобедренная девка
сбивает наш
полёт мыслительный?
*
* *
Много всякого
есть в человеке –
я тщеславен и
часто вульгарен;
не нуждаюсь я
в Божьей опеке,
хоть весьма за
неё благодарен.
*
* *
Мне эта смесь
любезна и близка:
в ней плещется
старения досада,
еврейский
скепсис, русская тоска
и вишня из израильского
сада.
*
* *
Я жил весьма
неторопливо,
не лез в
излишние изыски,
а зарабатывал
на пиво,
но пил
шампанское и виски.
*
* *
С любовью
близко я знаком,
она порой
бывает мнимой,
а счастье –
жить под каблуком
у женщины,
тобой любимой.
*
* *
В моей душе
хранится справка,
что я не
Пушкин и не Кафка.
Я на неё
слегка кошусь,
когда устал и
заношусь.
*
* *
Всем неприятен
иудей
на этом шумном
карнавале,
ибо нельзя
простить людей,
которых вечно
предавали.
*
* *
Чтобы помочь
пустым попыткам
постичь наш
мир, изрядно сучий, –
удвой доверие
к напиткам
и чуть долей
на всякий случай.
*
* *
Увы,
сладкозвучием беден мой слог,
а в мыслях –
дыханье тюрьмы,
и мне
улыбнётся презрительно Блок,
когда
повстречаемся мы.
*
* *
В этом
климате, свыше ниспосланном,
глупо ждать
снисходительность Божью,
надо жить в
этом веке – обосранном
и замызганном кровью и ложью.
*
* *
В неволю нам
больно поверить,
поэтому проще
всего –
забыть о
попытках измерить
длину поводка
своего.
*
* *
Здоровью
вреден дух высокий,
хоть он
гордыней душу греет,
но он из тела
тянет соки,
и тело чахнет
и хиреет.
*
* *
Колышется
житейская ладья
на волнах
моря,
живут во мне
преступник и судья,
почти не
споря.
*
* *
Прожил я много
больше, чем осталось,
былое мне
роскошный фильм рисует,
однако же
оставшаяся малость
меня куда
сильней интересует.
*
* *
Ни поп, ни
пастор, ни раввин
меня сманить
никак не могут
из тех
мыслительных руин,
откуда я не виден Богу.
*
* *
Нет никаких пускай улик
в поступках и
судьбе,
но как любой
из нас двулик,
я знаю по
себе.
*
* *
Ко мне явилось
подозрение,
и мне уже не
позабыть,
что наше
гордое смирение
никак не может
гордым быть.
*
* *
Наш мир летит
в тартарары –
наверно, это Богу
нужно,
и катится, как
хер с горы,
народов
дружба.
*
* *
Была когда-то
настежь дверь,
людей был
полон дом…
Я и себя уже
теперь
переношу с
трудом.
*
* *
Любую
жизненную драму
перелагая
безмятежно,
еврей
настолько любит маму,
что врёт ей искренно
и нежно.
*
* *
Пока что я
качу свой камень,
качу его и
день, и ночь,
порою чувствуя руками
его готовность
мне помочь.
*
* *
Когда концерт
мой шёл к концу,
подумал я без
одобрения,
что я пою
хвалу Творцу,
весьма хуля
Его творения.
*
* *
Чтобы сердце
не било в набат
и не снилась
рогатая блядь,
о что делать и кто виноват
к ночи ближе
нельзя размышлять.
*
* *
Хоть я уже
избыл мой жребий,
хотя ослаб
умом и статью,
мне до сих пор
журавль в небе
милей, чем
утка под кроватью.
*
* *
Жизнь – это чудный трагифарс
весьма
некрупного размера,
и как ни
правит нами Марс,
а всё равно
царит Венера.
*
* *
Пока оратор в
речи гладкой
молотит чушь,
по лжи скользя,
люблю
почёсывать украдкой
места, которые
нельзя.
*
* *
Есть люди – их
усилия немалы, –
хотящие в награду за усердствие
протиснуться в
истории анналы,
хотя бы сквозь
анальное отверстие.
*
* *
Жить
безрассудно и раскованно,
когда повсюду
– тьма слепящая,
и неразумно, и
рискованно,
а жизнь,
однако, настоящая.
*
* *
С утра сижу я,
лень мою кляня,
смотрю на
Божий мир через окно,
а если б
деньги были у меня,
то их бы уже
не было давно.
*
* *
Увы,
народонаселение –
и это очень
грустно мне –
сдаёт себя в
употребление
по крайне мизерной цене.
*
* *
Забавно мне,
что мир куда-то катится,
смешон
идеалист с его наивностью;
а девица
натягивает платьице
и снова нежно
светится невинностью.
*
* *
Стихи сегодня
пишут все,
и каждый – в
горле ком! –
как он по
утренней росе
прошёлся
босиком.
*
* *
Бурлит
культурная элита,
в ней
несогласия развал,
и юдофоб
антисемита
жидом недавно обозвал.
*
* *
В густом
азарте творческого рвения
Господь,
употребляя свет и тьму,
зачем-то
начинил Его творения
чертами,
ненавистными Ему.
*
* *
Я держался
всегда в стороне
от любой
поэтической сходки –
это Лермонтов
вызвал во мне
уважение к
парусной лодке.
*
* *
А поэты –
отменное племя,
с ними жить на
земле интересней,
ибо песни
влияют на время
не слабее, чем
время – на песни.
*
* *
У духовности
слишком кипучей
очень запах
обычно пахучий.
*
* *
Не знает никто
ничего,
и споры меж
нас ни к чему:
есть Бог или нету Его –
известно Ему
одному.
*
* *
В душе
пробуждается дивное эхо
от самых
обыденных мест;
люблю я
пространство, откуда уехал,
и славлю
судьбу за отъезд.
*
* *
Искра Божия не
знает,
рассекая
облака,
что порою
попадает
в пустозвона –
мудака.
*
* *
Эта времени
трата пустая
на картину похожа печальную –
ту, где слов оголтелая стая
рвёт на части
мыслишку случайную.
*
* *
Немного выпил
– полегчало,
ослаб и спал с
души капкан,
теперь я жить
начну с начала
и вновь налью
себе стакан.
*
* *
Уже мне
восемьдесят лет,
а всё грешу
стихосложением.
–Так ты
действительно поэт?
– Нет, я мудак
с воображением.