Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 51, 2015
ВАЛЬС
Читальный зал библиотеки Сионистского форума полуосвещён.
Напротив входа стенгазета «Они боролись за сионизм». Чуть дальше, на
специальной подставке, книга «Щаранский – герой нашего времени». Ещё
дальше – рояль.
– Уважаемые коллеги! – Нина говорит тоненьким голосом. Лицо бледное, напудренное, на плечах шаль. –
Сегодня, с вашего разрешения, вместо стихов я хотела бы прочитать доклад. Я
постараюсь осветить тему очень кратко, пронумерованными тезисами, не тщась
превратить их, – кокетливая улыбка, – в многословные верлибры.
– Попрошу текст! – вмешивается высокий парень с
редкой бородкой.
Нина было открывает рот.
В помещение входит худая женщина, щёлкает включателем –
свет не зажигается – и, нервно двигаясь между столами, громко собирает
журналы:
– Раскидали тут…
– Мы интеллигентные люди! – Нина реагирует с
достоинством. – Ваши обвинения напрасны. Мы не кидаем журналы! – плотнее
закутывается в шаль и открывает синюю детскую тетрадку прошедших времён.
– Друзья! – губы ярко крашенные, сыплются
помадой. – Тема моего доклада: «Ответ коллеге по поводу фонетики».
Коллег на сегодня не так много – трое юношей и
высокая коротко подстриженная девушка.
Нина держит тетрадку близко к глазам:
– Ура чистому вдохновению и неугасимому благородству
щедрых сердец, присущих истинным поэтам! Раньше я хотела вступить в Союз
писателей, полагая, что наше литературное объединение в него входит. Но,
заглянув в зал и не увидев там никого из вас, заявляю, что более не желаю иметь
с этой организацией ничего общего. Так вот, уважаемые коллеги, во время
прошлого обсуждения, за которое я так благодарна творческому коллективу…
– Ой, Нина, Нина… – громко вздыхает парень в тирольской
шапочке с пером.
– Простите?
– Знаете, лучше прервитесь. Ваш доклад можно читать
и в конце, а сейчас время стихов.
Нина сникла:
– Ну, ради стихов…
– Я на пороге странных перемен, – тихо начал
поэт и сдвинул шапочку на затылок. – Осмеянный,
глумливо озираюсь на прохожих…
Лицо вдохновенное, руки сложены на груди, глаза зажмурены.
– Смотрю вокруг и вижу тлен души, души на паперти
свободы!
Читает.
– Что скажете? – через двадцать минут.
Забарабанил пальцами.
Молчание. И из молчания прорезается голос бородатого.
– Да-а, а ведь тут есть над
чем поработать! Митька, извини, но подвергну, как своё. Понимаешь… – зацепил
бородку в кулак. – Всё ничего, да слова простоватые.
Это портит. Рано тебе ещё. Рано! И вот что я думаю – это похоже на
подстрочник. Да, на подстрочник, но какого-то иностранного великого поэта.
Единственное, мне там у тебя всё-таки понравилось одно слово. И знаете какое? – обращается ко всем. – Это слово – «блядь».
Вот находка! В одном понятии умещается целая картина.
– Загнул, загнул… – засмеялся низенький кучерявый парень.
– Считаешь – нет? – обижается
бородатый.
– Считаю – нет! – говорит новый критик и
обращается к сочинителю: – Ты действительно хочешь правду?
– Вообще, да, – осторожно отвечает тот.
– Честно?
– Честно.
– Только честно?
– Ну?
– За душу не берёт. А ведь это, братец,
самое серьёзное. Стержня нет. Слов вокруг набросал много, а стержня нет.
Митька пошёл пятнами.
– А вы? – с надеждой спросил девушку.
Та недоумённо подняла брови:
– Да я вообще против стихов. Проза, поэзия – ерунда
всё это. Текст должен быть, текст! Его не вижу.
– Поучи ещё… – бормочет стихотворец и
поворачивается к Нине. – Если никто больше не хочет, продолжайте…
– Спасибо! – Нина пытается ему улыбнуться. –
Кстати, вы меня не спросили, а мне понравилось.
– Понравилось, не понравилось, читайте!
– Да… конечно. Так вот, как вы,
уважаемые коллеги, я уверена, помните, во время обсуждения один товарищ
предложил убрать слово «хотя» и создать, таким образом, фразу «игра – пустяк»…
– Бред! – Митька задёргался.
Нина поперхнулась.
– Извините, но я вам не мешала. Понимаете, насчёт
фразы… Я давно пишу стихи, вот уже восемь лет, и я считаю – эта вставка
сыграла свою роль, она несёт нагрузку!
– За восемь лет, я смотрю, вы набрались смелости… –
никак не может успокоиться Митька.
Все хихикают.
Нина медленно краснеет.
– Если вы будете меня оскорблять, я позову мужа на
защиту. Он вас побьёт!
– Я так испугался, прямо падаю. Да и нет у вас
никакого мужа. Посмотрите на себя. Выдумала тоже – муж!
– Митя, перестань! – предупреждает бородатый.
– Нет, почему же… – Нина встаёт, руки в синих
прожилках комкают тетрадку. – Я всё слышала.
– Ну и что?
– Ничего. Я просто… я… я… – хватает
воздух ртом, всхлипывает. Лихорадочно достаёт платочек, вытирает глаза,
сморкается и вдруг, гордо выпрямляясь, роняет: – Я никогда… вы слышите!
Больше никогда не буду читать ваши стихи!
Поэты расходятся. В читальном зале гасится последний
свет. Щаранский сходит с обложки и садится за рояль:
Вальс!
ПОДТЕКСТ
– Олежек, ну, пошли ко
мне? Ну, пошли? Жена вот уехала, я один, посидим…
– Жена уехала… – я
вроде размышляю.
– Ну да! Я тебе
фотографии покажу… И выпьем немножко!
При слове «выпьем» Игорь
подмигивает и смеётся. Смех у него грубоватый и уж точно не к месту. Не к
месту, потому что к слову «выпить» я отношусь, нет, не с трепетом, но
уважительно. Признаю богатство возможностей.
– Я слайд-шоу сделал! –
добавляет Игорь.
Слайд-шоу, по его мнению, меня
должно заинтересовать.
– Ну, раз слайд-шоу… –
говорю я с подтекстом.
– Да-да, слайд-шоу!
– И ты мне его покажешь? –
я высказываю сомнение.
– Конечно, покажу!
– И куда идти?
– Недалеко! Рядом!
Близко!
– Ладно, –
соглашаюсь я, – идём.
Опять же, недалеко.
– Недалеко… – обрадовано
повторяет Игорь и не замечает подтекста.
И хотя я говорю с подтекстом,
и, как считаю, с очень язвительным подтекстом, но действие совершаю прямое и
бесхитростное – надеваю сандалии и выхожу из дома.
Квартира Игоря действительно
недалеко, сразу за школой, откуда по утрам в пятницу доносится радостная
музыка. Может, она доносится и в другие дни, но в другие дни я на работе. Ну а
в шабат тихо везде.
– А сынок-то, – едва
зайдя в свою квартиру, с удовольствием посвящает меня Игорь, – уже папу
перерос!
– Неужели? – удивляюсь
я.
Игорь – маленький и
толстый, его перерасти плёвое дело.
– Да, да! – не
замечает подтекста Игорь. – А ведь ему только тринадцать!
– Молодец! – хвалю я
его сына.
– Характером весь в меня, –
продолжает Игорь.
– Удивительно!
Игорь гордо кивает.
Нет, всё-таки с ним забавно, с
этим Игорем. С подтекстом или без подтекста, но забавно.
Игорь находит на экране
компьютера нужную папку.
Я сажусь в его кресло.
– Ну, где твоё слайд-шоу?
– Сейчас. А, подожди! –
спохватывается.
Приносит из кухни вино. Вино
оказывается терпким, холодным и совсем не кислым.
– Испанское! –
хвалит Игорь.
– Испанское, –
соглашаюсь я без подтекста.
К испанскому вину я отношусь с
уважением.
– Испания! – продолжает
Игорь. – Баски!
– Ну, баски.
– Знаешь, Олежек, я уже
много стран повидал и понял, что везде в правительствах сидят глупые люди.
– Глупые? –
я весь состою из огромного подтекста.
– Да просто тупые! – Игорь уверенно кивает. – Все их решения такие примитивные. Вот
возьмём Госдепартамент США…
Но мы не успеваем взять Госдепартамент,
потому что Игорь отвлекается:
– Но тебя, Олежек, я
считаю человеком умным.
– Прекрасно… – мне
вдруг становится скучно.
А ведь мы ещё до слайд-шоу не добрались.
– Да, кстати, – вспоминает
Игорь, – ты говорил, что пишешь?
– Пишу.
– А почему тебя не
печатают?
– Так что там Госдепартамент? –
напоминаю я.
Но Игоря не отвлечь.
– Так почему тебя не
печатают?
– Откуда я знаю…
– Олежа,
это не ответ!
– Понимаешь, всё очень
сложно.
– Нашёл сложности! –
фыркает Игорь и констатирует: – Хорошо пишешь – печатают, плохо –
не печатают. Получается, ты пишешь плохо.
– Я. Пишу. Хорошо! –
задыхаясь, отвечаю, одновременно понимая, что весь мой замечательный подтекст
куда-то испарился.
– Но почему тебя тогда не
печатают?! – азартно кричит Игорь. – Олег, пойми, я ведь логик, а тут
логическая нестыковка! Может, тебе надо поучиться в литературном институте?
– Не надо мне учиться, –
говорю я сквозь зубы.
– Ты уверен?
– Уверен.
– А откуда такая
уверенность?
– Оттуда! – я с
ужасом понимаю, что не смогу ничего объяснить.
Игорь отпивает вино и
снисходительно улыбается:
– Ладно,
оставим. А сейчас – внимание! – объявляет. – Слайд-шоу!
Поворачивается к компьютеру:
– Смотри, Олежа! Это мы с женой в Мадриде. Скажи, классный домик? То
ли шестнадцатый, то ли восемнадцатый век. Какой фасад!
С ним нельзя не согласиться.
– Да, фасад… – облегчённо
повторяю я, поднимаю глаза на собеседника и судорожно глотаю.
Игорь улыбается. С большим
подтекстом улыбается.