Стихи
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 50, 2015
* * *
С собою можно быть на вы
с собою можно быть на
ты
и от избытка головы
срывать винты сжигать мосты
А можно – подровнять края
подшить лиловой бахромы
и перейти с собой на
я
и даже с кем-нибудь на мы
ЛЮБЕ
ВОРОПАЕВОЙ НА ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ
Так что там проплывало в магическом
кристалле,
Когда ещё мы были не теми, кем мы стали,
Когда ещё казалось, что вечность до
отбоя,
И жизнь не прогибалась подстилкой под судьбою?
Да мы и не смотрели — мы праздновали
труса.
Мы пили ночью кофе немыслимого вкуса
И редко называли своими именами
Те вещи, что порою случались между нами.
*
* *
О чём там
плакала швея-надомница?
Да что б там ни было – туман, туман…
Всё это там уже,
Уже не вспомнится,
И месяц ножичек убрал в карман.
Да и не надобно. Уже без разницы.
А ведь, казалось бы, так много лет,
А вспоминаются лишь одноклассницы
И эти яблоки… ренет-ранет.
А об иудах – нет, и об обидах – нет.
Лишь зайчик в танго «Ну, погоди!»…
…Зима обнимет, вдохнёт и выдохнет,
И жизнь останется позади.
* * *
Как
жаль, что я с тобой спала.
(с)
1984 (?)
Я больше не рожу от Вас стихов –
Уродцев непорочного
зачатья.
Не то что
башмаков –
А даже платье
Живее всех живых второй сезон.
Я выбросила только «Пуазон»,
Чтоб больше
никакие трали-вали…
Как хорошо, что мы не переспали.
У каждого мгновенья – свой
музон.
* * *
Рефлекс, да, конечно, такая штука,
Гром где-то грянет – а ты и крестишься –
Вот те религия и наука:
В чём разместишься, в том и поместишься.
Бес ли попутает
тихую заводь,
Или оно рефлекторно вздрогнет –
Как назовёшь, так и будешь плавать,
Как обоймёшь, так и будешь обнят.
Я не кончала твои
Сорбонны,
Чтобы особо за что-то ратовать,
Но у нас тоже тут был учёный,
Который собак приучал
сглатывать.
* * *
Тут все умеют не встречаться взглядом
И видеть ноль, где нужно видеть ноль,
И быть нигде. И оказаться рядом:
Что? Всё? Уже? Да здравствует Король?
…И королева новая вплывает,
Неся под платьем нового bébé.
Наследный принц следов не оставляет.
Все умирают сами по себе.
Династия, традиция, святое.
А на сносях невыносимо стоя…
И тут же доктора поглядка
иудеева:
«Не колется в утробе смерть Кощеева?»
* * *
Она жила через этаж,
Она сдавала нам гараж,
То затопляла всех водой,
То просто плакала и пела –
Она всю жизнь была звездой
Больших и Малых погорелых.
Но жизнь прошла. Играть театры
Пришли другие клеопатры.
Она терпела. Но – доколе?
Ушла, не выходя из роли.
И что теперь? Да всё теперь,
Бывает, открываешь дверь,
А там она стоит с визитом,
С ажурным зонтиком раскрытым:
– К вам наша моль не залетала?
Вас наша боль не испытала?
Вам наша быль не снилась ночью,
Не разрывала простынь в клочья?
Нет? Извините, ухожу.
О, люди, люди, что за звери!
И шла к другому этажу,
Где те же люди, те же двери…
…А в доме появлялась моль.
А в сердце поселялась боль.
Дурная мысль, расправив крылья,
Парила в спальне чёрной былью,
И было страшно и нелюбо.
Зачем, за что? Что мне Гекуба?
Наверно, то же, что и вам…
…Рука тянулась к рукавам,
Скользя к фламандским кружевам
Пропахших порохом манжет:
«Месьё, не зажигайте свет!»
* * *
Что ни утро – то смеркается,
Что ни вечер – то печалится,
Что ни вспомнишь – всем икается,
Кто ни взглянет – сразу пялится.
Что ни взлёт – то перекладина,
Что ни друг – то в жопу раненый,
Что ни мясо – то говядина,
В крайнем случае, баранина…
* * *
Но я к вам больше не
приеду (с)
Вот я приеду к вам – в таких вся бантиках,
в таких кружавчиках, в былых летах…
И ваши бабочки – не перистальтика,
то ваше «Боже мой!» во всех местах.
А вот вам яблочко с гнилой серёдкою:
я не приеду к вам каргой
с серьгой –
дорога длинная, а жизнь короткая,
не помещается одна в другой.
* * *
И слону, и
даже маленькой улитке…
А что я с Вами не дружу, уже понятно и
ежу.
Ежу, слону и даже маленькой улитке.
Уже и дышится легко, уже и мысли далеко,
уже
замочек починили у калитки…
Ну, на зубок да на глазок
я Вам приснюсь ещё разок,
в костюме пятикратной фигуристки,
а в остальном – имею честь,
и остаётся всё как есть:
пожизненно, без права переписки.
* * *
О нет, он не впадёт в ступор
Когда она войдёт в штопор
И будет всё у них – супер
Но это – из других опер
Пока я здесь, на мне – висни
Насвистывая марш Верди
В какой-нибудь другой жизни
Не будет никакой смерти
* * *
То было так давно назад,
что я боюсь смотреть вперёд
от мысли, что сломаю взгляд,
когда взгляну на день и год,
куда меня затянет бред
всех этих снов наоборот.
Я помню всё, чего там нет,
когда боюсь смотреть вперёд.
РОМАН БЕЗ ГЕРОЯ
(Продолжение)
В крем-брюле налью крем-соду –
Я ж не то ещё могу,
Стоит мне вдохнуть свободу,
С головы сорвать фольгу –
Я ж обучена манерам,
Я ж могу и так, и сяк,
С самым робким кавалером –
Хоть о Бродском, хоть косяк.
Мне ж наладить пониманье –
Как два пальца об асфальт,
Мне бы только знать заранье,
Чем закроется гештальт.
Потому что мы не лечим
Тех, кому подай Луну,
Если нечем, значит, неча
Ставить нам себя в вину.
ЖАЛОБНЫЙ
СТАРИННЫЙ РОМАНС
Мы с Вами
встретились случайно.
Уж было поздно. Жизнь прошла.
Большой ничейной розой чайной
Луна на дереве цвела –
Своей невыспавшейся
ленью
Она питала сон Земли.
Мы встретились, как взгляд с мишенью,
И разошлись, как корабли.
Ни трапа не было, ни якоря –
Лишь только сны темнели трюмами.
Ну а во сне бывает всякое –
И даже то, что Вы подумали.
Жизнь закрывает рестораны,
Где наливала нам сама.
На земляничные поляны
Ложится осени чума.
Мы с Вами встретились случайно.
Но было поздно. Жизнь прошла.
Большой ничейной розой чайной
Луна на дереве цвела.
* * *
А что теперь? Теперь уж поздно,
теперь не те уж времена.
А ведь просила, чуть не слёзно,
вас Льва Андреича
жена
заехать к Яйцевым
в именье,
где пять племянниц племенных –
погожий нрав, французский, пенье,
и вы вполне ещё жених…
Или когда вас ждали к Н-ским…
За Лизой, кстати, был надел
и деревенька
под Смоленском,
где храм от молнии сгорел.
Вы обещались,
благо близко,
и целый день ходили хмур,
а Лиза слала вам записки,
с которых
целился Амур –
как в зверя…
«Что ж, конец достойный…
Скажусь больным, а завтра – в Тверь!»
Но открывал неслышно дверь
Савелий, ваш слуга покойный,
и говорил, что кони в бричке
уж два часа и Пётр не пьян.
Вносил мундир, мусолил
лычки
и не спешил зажечь кальян.
Вы говорили: «Да, конечно!»
И понимали, что – пора!
Но начинался дождь кромешный
и не кончался до утра.
Ну а с Адель вы жили розно.
Точней – как створки у окна…
А что теперь? Теперь уж поздно.
Что есть – то есть.
И пьём до дна.
* * *
Когда б вы видели, как он её лорнировал,
Когда она впервые появилась,
Когда б вы слышали, как он потом
лавировал,
Когда ему сказали: «Отравилась».
Но вы не слышали, не видели, не
ведали…
Они потом с Гарлецким
отобедали
И шумно спорили за картами у князя
Про беспричинно-следственные связи.
* * *
…Жить-поживать, покупать попугайчиков
и обучать иностранным словам,
тихо прикармливать солнечных зайчиков –
или отлавливать, скармливать львам.
Реки подвысохли
– сделались речками.
Речки повысохли
– стали дождём.
Вы тут не видели доброе-вечное?
–
Где-то посеяли – и не найдём…
* * *
Уж нам ли да не исполать,
свинтившим все спирали
ада.
Уж нам ли было не понять,
чего нам друг от друга надо.
Нам, нищим духом, будет не с чем
сравнить тот миг, что не был прожит,
поскольку есть такие вещи,
которых нет и быть не
может.
* * *
Сердце – в осколки
не более боли.
Жалко у пчёлки,
а вольному воля.
В раю и враньё
станет белое-белое.
А сердце – моё,
что хочу, то и делаю.