Стихи. Перевел с иврита Игорь Бяльский
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 49, 2014
Вечер и сумрак
в доме моём в униженном снова Сионе.
Мальчик
взобрался ко мне на колени, и я говорю:
– Милый, тебе
расскажу я о добром Мессии,
который до нас не дошёл.
Тем, кто
старше тебя, я историю эту не смогу рассказать.
У больших – не такие глаза,
если даже и
светятся – то по-другому.
Большие
слушать, как ты, не умеют – наверное, их
оглушило в Сионе.
Их души
подобны лампадам из плохо очищенной глины,
и копоть уже не отмыть.
И страдания их
никогда не восстанут в сияньи,
как в
обеих слезинках твоих.
Я утешить больших не смогу, прикасаясь губами ко лбу,
как сейчас утешаю тебя,
продолжая рассказ об ужасной беде, что случилась с Мессией.
Мессия до нас
не дошёл…
Подобно орлу,
он летел над кровавою бездной.
Я слышал и
ночью и днём колыхание крыл.
Он добрался до Яффо, и там, на морском берегу,
приземлился, пророк и воитель,
но ничем от последнего
нищего не отличим.
И продолжил
свой путь, за плечами пустая сума.
А потом я
встречал его здесь и всегда узнавал –
когда шёл он
за плугом под обжигающим солнцем
и когда он в
обличии каменотёса рубил известняк.
Он почти что
дошёл, он был рядом, и я уже слышал,
как стучит его
сердце, как пульсирует кровь Мессии…
И я слышал,
как проносится он по горам и высотам,
подобно оленю, со скалы на скалу.
Но подняться к вершине Горы, самой главной горы, он не смог,
изо всех наших
гор – на одну не сумел он ступить.
Он сумел лишь
добраться до подножия этой горы,
до краешка царства Давида,
ну а там опознали
его торгаши:
в руке его
огненный ключ к воротам святого Храма,
и сияющий нимб
пламенеет над ним –
по закону
Мессии.
Окружили его
торгаши, и смеялись, и ржали,
и грязную
гнусь изрыгали – на святом языке!..
Что сказали
ему?.. Я услышал всё то, что сказали:
Ты
ошибся, бродяга. Во все времена приходили
к нам такие любители вешать лапшу о небесном Иерусалиме,
о
пришествии царства Давида.
И
во все времена мы вправляем мозги
сумасшедшим и псевдопророкам.
Слышишь,
этому городу нужен покой,
чтобы деньги и злато копить,
торговать, и красивые строить дома, и еду и вино
покупать.
И не надо уже никаких бар-гиор, да и новых давидов – на
кой?
Обойдёмся
без храма на этой горе,
лжепровидец и нищий герой!
Ну
и что, что британский вздымается флаг?
Королевская рать, если что, защитит.
Ну
и что, что арабы владеют Горой?
Из долины – приятнее вид.
Просекаешь,
бродяга?
И закончили
речи, и захохотали: «Ха-ха! Ха-ха-ха!»
И согнулся
Мессия, как будто пронзённый ножом,
и я тоже
согнулся, как будто пронзённый ножом.
Если в сердце
Мессии вонзили бы нож, он бы их разметал
и к вершине
прорвался бы даже с ножом этим в сердце.
Но они
победили, зарезав Мессию презрительным смехом,
торгаши…
И я слышал,
как он вопрошал окровавленным ртом:
«Где же, где поколения этих людей, ожидавших, когда я приду,
призывая меня
воротиться из Рима, из-под арки позора,
призывая вернуться на царство?..»
И я слышал,
как он прошептал: «Нет со мной поколений…
О горе мне, горе… И
горе моей стране!..»
И Мессия
свернул и продолжил дорогу свою,
а куда – я не знаю, не знаю…
Может, воет
шакалом в ночи на луну Ханаана,
может быть,
удалился в отчаяньи к Мёртвому морю
и в пустыне
сидит совершенно один
на
развалинах древней Массады –
самой дальней
и самой несчастной из всех крепостей.
Износилась одежда, и нечем прикрыть наготу,
и жара
обжигает – а он не уходит, сидит,
и полчища мух гложут язвы его – а он не уходит, сидит,
и холодная
ночь раздувает ветра,
и Мёртвое море
лижет раны отшельника мёртвой
солёной водой,
а он – странный
такой человек – никуда не уходит, сидит.
Ну а может
быть, всё совершенно не так,
может быть, он
вселился в меня, как диббук,
и пылает во гневе, как раненый лев,
и рычит, словно
огненный лев.
Только я
никому не открою секрет,
кто толкается
в рёбра мои изнутри.
Я кормлю его
плотью своею живой
и пою его
кровью своею живой,
для него моя
скрипка возносит псалмы,
и молитвы
отцов – для него.
А когда над
оливами всходит луна
и являет
пророческий лик,
я и музыку
Храма из самых глубин
возношу до
небес – для него:
Прекрасен твой Ерушалаим во веки веков,
и
та же луна, под которой Всевышнего славил Давид,
тебе
посылает свой самый серебряный свет.
И
каждый, и каждый – во всех поколениях –
ждёт, облачившись в талит,
того,
кто придёт и народ наш опять соберёт.
Я дрожу, и холод
сжимает виски, и жар застилает глаза…
И рыданья его сквозь
рёбра мои рвутся наружу.
Ну а может, не
так, может быть, это он
взмыл орлом из
долины Кидрон
и над Храмовой
нашей горою рыдал,
я же видел –
кружил и рыдал.
И себе я
сказал: это плачет орёл.
И себя я
спросил: если плачет орёл,
совершая свой
круг, может быть, это знак,
может быть, это
был расставания круг?
Может быть,
расстаются сегодня с Горой
вековые мечты
о Стране?
И окончился
круг, и орёл полетел к Средиземному морю.
Он летел и не
двигал крылами.
Он парил… И такой обуял меня мрак…
Может быть, он
опять в этот город летит,
к этой арке
проклятой, которую Тит…
и, не видим
никем, опрокинется вновь
в ту же
бездну, туда, где еврейская кровь
и еврейский позор…
по закону
Мессии.
И опять на две
тысячи лет… Кто уверен, что это не так?..
5690 (1930), месяц элуль, униженный Иерусалим