Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 47, 2013
БАЛЛАДА О ЖЁЛТОМ ПАКЕТЕ
Вестовой был отправлен с особым пакетом;
все они отличались по срочности цветом –
самый срочный был жёлтый. И знал вестовой,
что за срок отвечает своей головой.
Вестовой был отправлен из белого штаба:
штаб о флангах полка информирован слабо.
Потому-то и послан был жёлтый пакет,
чтоб немедля в таком же доставить ответ.
Мчится конь. Над пожарищем каркают птицы.
Справа виден Хопёр, слева в дымке – Царицын.
Хоть весна, но мужик и не помнит про сев.
И дорога железная рядом совсем.
Прёт по ней паровозик по кличке «кукушка»:
три вагона, платформа, там люди и пушка.
Паровозик пыхтит, разгоняя разбег.
На ступеньках вагона сидит человек.
Сам защитного цвета на фоне зелёном,
плещет красный флажок над зелёным вагоном.
Трубку курит спокойно – хозяин судьбы!
Чёрный чуб на ветру. Чёрный дым из трубы.
Вестовой размышляет: «Составчик-то странный –
видно, важная птица с такою охраной.
Вот бы шлёпнуть его, расстоянье – пустяк!
Только жёлтый пакет… невозможно никак».
…Двадцать лет пронесутся. В промёрзлом бараке
управдел наркомата припомнит во мраке
и пропустит в больные тревожные сны
этот солнечный день подзабытой весны –
как скакал он утоптанным шляхом прогретым:
конь – красавец-дончак, сумка с жёлтым пакетом,
на спине карабин, в кобуре пистолет…
Эх, когда бы тогда да не жёлтый пакет!
Был бы выстрел-другой, и при лёгкой удаче
вся история мира пошла бы иначе!..
Шесть утра. И скупой зарешёченный свет.
И в ночи растворяется жёлтый пакет.
БАЛЛАДА О ФОТОГРАФЕ
Фотограф из быткомбината Шрайбер Абрам Наумыч
был старик с пергаментной кожей и трясущимися руками.
Но когда он снимал клиента, исчезала вся его немочь –
он сажал человека в кресло и ходить начинал кругами.
Он развешивал отражатели, прицельно сдвигал софиты,
меняя формат и ракурс, сто раз припадал к аппарату,
и, наконец, находил то, что будет потом на фото,
и лишь тогда назначал срок исполненья и плату.
В витрине быткомбината выставлялись его работы,
для городка заменяя картинную галерею,
и что-то вроде смеси снисхождения и почёта
жители испытывали к взъерошенному еврею.
А он, идя с работы в дом, навсегда осенний,
к лампочке вполнакала, к законопаченным рамам,
вовсе не думал о том, что в портретах – его спасенье,
за полвека привыкнув не прикасаться к шрамам,
не прикасаться к памяти, где лагеря и гетто,
где яры и овраги, где душегубки и печи…
Прошелестели полвека, и отдалилось всё это,
но стало предельно ясно, что время, увы, не лечит.
Так много было потерь, так мало было отдушин!
Распахнутое общенье – лишь с камерой на треноге.
То ли жизнь беспощадна, то ли он простодушен,
но не спасали его даже мысли о Боге.
А утешенье Господне он принял бы, как награду, –
ведь у него не осталось почти никаких иллюзий –
и не затем ли снова припадает он к аппарату,
чтобы себя убедить, что люди – всё-таки люди?
БАЛЛАДА О ПОЕЗДЕ МЕТРО
(МОСКВА, XX ВЕК, ПОЛДЕНЬ)
В семидесятые годы закатившегося столетья
несколько раз я слышал странные слухи эти:
поезд метро с «Белорусской» отправился на «Динамо»;
никто и подумать не мог, что с ним приключится драма.
Через три минуты должна была быть остановка,
но нет остановки. Что делать? Вроде кричать неловко,
а поезд идёт, и в туннеле платформ никаких не видно.
Паниковать пока что по этой причине стыдно,
но надо же что-то делать!
Десять минут.
Двенадцать.
Уже и самые выдержанные начали волноваться.
Кто-то рванул стоп-краны – реакция неощутима.
Сверкнули огни слепящие, но поезд пронёсся мимо.
Пятнадцать минут.
И двадцать.
И наконец платформа.
На ней шеренга людей, на них военная форма,
автоматы на шеях, в руках поводки овчарок.
Платформа весьма просторна,
свет на платформе ярок,
и звучит команда из потолочной тарелки:
– Всем покинуть вагоны и на выход по стрелке!
Толпа мгновенно затихла, лишь одиночные всхлипы
и чей-то охрипший голос: «Вот уж влипли, так влипли!»
И все потянулись на выход, а там наверх эскалатор
такой высоты немыслимой, что ехать на нём страшновато.
А наверху – кабинки, охранники смотрят хмуро,
и всю толпу ожидает личная процедура:
подписка о неразглашенье и полученье билета
от станции Химки в Москву,
и ни одного ответа
на все вопросы людей, их страхи, недоуменье –
как будто в зале царило полное онеменье.
И все поставили подписи, и дальше всю жизнь молчали,
и ничего особенного в секрете не замечали,
словно бы всё происшествие – эта ячейка ада –
было таким естественным, что лучшего и не надо!..
БАЛЛАДА О СКРИПАЧЕ НА КРЫШЕ
– Скрипач, на крышу! – Не хочу!
Ну что там делать скрипачу
на скате скользком и опасном?
Давайте я сыграю тут,
и вас на крыльях вознесут
мечты о добром и прекрасном.
– А ты забыл, как голодал?
Забыл, как нам надоедал
игрой в подземном переходе?
Тебе придуман был сюжет;
теперь ты сыт, обут, одет –
вот и подумай о народе.
– Когда играл я под землёй,
оберегал, хоть был смурной,
я мастерство превыше клада.
А там, на крыше, я зажат,
и руки у меня дрожат,
и не могу стоять, как надо.
– У дома собралась толпа;
она глуха, она слепа,
но денежки кладёт исправно.
Давай, на крышу поднимись,
но не смотри всё время вниз,
и будет всё легко и славно.
Скрипач по лестнице бредёт.
Он знает, что произойдёт,
где кончится подъём высокий:
со скрипкой и смычком в руках
стоит на крыше, и не страх,
а стыд окрашивает щёки.
Но это снизу не видать –
зеваки ждут, что благодать
на них сейчас прольётся сверху.
Шагнуть бы вниз – и все дела!
Но как бы бездна ни звала,
он снова выдержит проверку.
Зеваки там, толпа, народ…
Никто из них и не поймёт,
как он Бетховена калечит.
Но это – несколько минут,
и с каждым разом легче тут:
как говорится, время лечит.
БАЛЛАДА О ПРЕМЬЕРЕ ФИЛЬМА
Объявлено о премьере новой кинокартины.
Появилась возможность вырваться из рутины,
избавиться хоть на вечер, на три-четыре часа
от верченья постылого беличья колеса.
О фильме уже говорили – что это особый случай,
что в нём созвездье актёров – и вправду лучших из лучших,
а режиссёр картины воистину знаменит:
трём его фильмам «с полки» был путь на экран открыт!
Но это – новая лента, только что с пылу-жару;
в недавние времена ей ждать бы такую же кару,
поэтому автор будет её комментировать сам –
по принципу «снявши голову, не плачут по волосам».
Событие не волнует разве что самых отпетых –
на дальних подступах к залу спрашивают о билетах.
А в зале не то что яблоку – вишне негде упасть:
представлены журналисты, культурный бомонд и власть.
Но вот пригашены лампы, стол на фоне экрана,
стакан с водой, микрофоны – всё это довольно странно…
Вышел автор картины, сел неспешно за стол
и по-домашнему просто свой разговор повёл.
Сначала он шаг за шагом шёл по ходу сюжета,
припоминая то, слегка уточняя это,
потом подключил как будто некое волшебство,
и голоса героев ожили у него.
Разворачивал он пейзажи, дороги и панорамы,
дворы – и поля сражений, простые избы – и храмы,
подробно портреты героев, улыбки, носы, усы,
мужество воевавших, чудо женской красы…
Два с половиной часа он был на фоне экрана,
нечасто себе позволяя хлебнуть воды из стакана,
и шли по экрану тени то грустно, а то смешно,
и все, кто собрался в зале, ВИДЕЛИ это кино!
А он закончил и встал, стеснительно так сутулясь,
и встали все, как будто от наважденья очнулись,
и долго рукоплескали, от зрелища без ума,
и разошлись восвояси, озадаченные весьма…
БАЛЛАДА О ДОМЕ КНИГИ
Ночь на улице – точно по классике:
вот фонарь, а вот и аптека…
Я работал в соседнем здании, там большая библиотека.
Весь этаж занимала цокольный,
много книг, и редкостных много;
отвечал я за сохранение и развитие каталога.
На втором этаже – издательство,
слева от центрального входа.
Я работал в этом издательстве сорок лет и четыре года.
Был редактором и корректором, иногда оформителем даже;
книги, через меня прошедшие, не задерживались в продаже.
А над нами выше, на третьем, под покровом крыши двускатным,
был музей антикварной книги – я служил смотрителем штатным.
Букинисты со мной дружили, антиквары со мной дружили,
поверяли друг другу тайны, и вот так мы полвека жили.
Но пока я честно трудился и не делал себе карьеры,
старый дом обветшал изрядно, и нужны серьёзные меры.
И сказали специалисты, осмотрев чердак и подвалы,
что ремонт, весьма запоздалый, будет стоить весьма немало.
Что дешевле выстроить заново дом с пространством равновеликим,
где найдётся место издательству
и старинным, и новым книгам,
где и залу для конференций, и концертному место найдётся, –
только вот на время строительства
то, что есть, всё закрыть придётся.
Всё закрыли, и дом сломали, а не строят: спонсоры в сваре.
Фонды свезены́ на храненье на окраине в старом ангаре.
Что-то сложено аккуратно, что-то сложено как попало.
Старики, на меня похожие, охраняют, чтоб не пропало.
Молодые порой проходят, молчаливо на нас глазея, –
те, что выросли без читальни, без издательства, без музея.
И едва ли они откликнутся, если мы им контакт предложим, –
на одном языке разговариваем,
а понять друг друга не сможем…
2012 – 2013