Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 46, 2013
КРАТКИЙ КОММЕНТАРИЙ К НОВОЙ РАБОТЕ САШИ ОКУНЯ
Жизнь не так
проста, как кажется, она гораздо проще.
Ежи Лец
Наша сокровенная
природа не может быть выражена в словах по той самой причине, по которой тишину
нельзя сыграть на балалайке.
Карл-Мария Людвиг фон Витгенштейн
Художник Саша Окунь представил на выставке в галерее «Красный дом» работу под названием «Дыра, в дыре и за дырой». Работа, которая изображает дыру (и, в сущности, ею же и является), ставит перед зрителем ряд важных вопросов, однако, чтобы ответить на них, следует их сформулировать и, прежде всего, выяснить, не является ли дыра сама по себе вопросом. Как утверждает Делез, «…прежде чем выражать смысл в инфинитивной и причастной форме (быть белым снегом, будучи белизной снега), желательно выразить его в вопросительной форме. Ведь вопросительная форма понятна на основе уже готового решения или решения, которое остается только отыскать; эта форма всего лишь нейтрализованный двойник ответа, которым уже кто-то обладает». Осознав вышесказанное и всмотревшись в дыру Окуня, мы понимаем, что хотя физически дыра является самой достоверной из пустот, в ней или за ней что-то есть. Именно поэтому зритель противится сублимации дыры, и она с неизбежностью берет на себя роль «Другого», а по Левинасу – «Другой», это не объект, а «чистая дыра в мире», абсолютная открытость. Левинас считает, что мы переживаем эту открытость зияния как «загадку мира». Но «загадка» – это не что иное, как совокупность дыры – смотрящего и того самого «что-то». В свете этого открытия, этого шага, для которого зрителю понадобится немало интеллектуального мужества и, возможно, даже отчаянья («Мужество, отчаянье и любопытство, вот три крыла человекобога!», Ф. Ницше), мы не можем не признать, что нигде и никогда эта «загадка» не была выражена с такой безупречной точностью, как в произведении Саши Окуня. Вместе с тем следует отметить, что по своей формальной структуре дыра является простейшей языковой игрой в духе тех, что так пристально рассматривал Витгенштейн в известном диалоге с Полем Кремье. Итак, зададимся вопросом, что такое дыра? Вполне легитимно ждать ответа на этот вопрос от самой дыры, тем паче что в антропоморфорном сознании отверстие (рот, анус, нос, репродуктор), как правило, неизменно связано со звуком, из него исходящим. Но дыра молчит. Сможет ли зритель сделать усилие и догадаться, что там, в дыре, за дырой, кроется закрашенное зеркало, и, догадавшись, осознать весь трагизм своего существования здесь и сейчас? Сможет ли он принять горькую правду, что человеку не дано взглянуть себе в лицо и, в соответствии с теорией зеркал Лакана, дано увидеть и осознать себя только посредством Левинасовского «Другого»? Сможет ли он дойти до предпоследней истины и понять, что «зеркало» скрывает в себе не только и не столько отражение, но обращенный к нему текст, и какой? Очевидно, что с помощью автореференции здесь фиксируется «нулевая степень ответа», привлекшая в свое время (и не зря) внимание Ролана Барта. Дыра (при условии, что она дыра не имманентная), по словам Деррида, отсылает зрителя к лакановской теории «points de capiton», т. е. в область «мифических моментов прорыва между означающим и означаемым» (в лакановском, а не в соссюровском понимании). Именно в свете этой теории и следует рассматривать работу Окуня, в которой автор движется от имманентности духа к синтетической современности. Очевидно, что в силу своей абсолютной пустоты (зеркало, пусть даже закрашенное, способно лишь отразить пустоту) окуневская дыра содержит в себе практически все аспекты экзистенции как отдельного индивида, так и современного общества в целом. Мы можем выделить философский аспект (вкратце затронутый выше), эротический, в равной степени отражающий гетеросексуальую, гомосексуальную, лесбийскую и полисексуальную культуры (в скобках заметим, что в эротическом смысле дыра есть по сути желание невозможного). В религиозном аспекте дыра является ультимативным выражением бесконечности (эйнсоф). Стоит обратить внимание на интеллектуальный аспект дыры: дыра как потенциальный гейзер наших умственных упражнений и в то же время черная дыра, где безвозвратно исчезают наша способность хоть как-то самостоятельно мыслить и элементарный здравый смысл. Дыра намекает на проблемы израильской системы образования и просвещения. И, разумеется, в ней во весь голос заявляет о себе аспект политический, без которого немыслим подлинный израильский художник. Окуневская дыра есть дыра в заборе, страстный призыв к снятию блокады с Газы и к бойкоту сионистского государства Израиль, она является ультимативным воплощением постсионисткого пространства. Дыра Окуня есть форма небытия, причем, принимая во внимание зеркало и теорию множественности отражений, небытия разнообразного, ибо в свете своих наблюдений за окружающей действительностью художник утверждает, что различия между некоторыми видами небытия более радикальны, чем отличие небытия от сущего. В каком-то смысле жизнь human being[1] находит свое адекватное отражение (sic![2]) в процессе восприятия зрителем дыры и разглядывания себя в зеркало, закрашенное белой краской.
В заключение следует отметить, что дыра Окуня, являясь произведением искусства, своим существованием отменяет его как таковое. Она есть не что иное, как ультимативная икона постмодернизма, сакральное выражение его глубинной сущности и в качестве таковой приходит на смену безнадежно устаревшему символу авангарда и модернизма малевичевскому «Черному квадрату». Примитивная, агрессивная угловатость сменяется мягкой округлостью, благостностью и готовностью принять и поглотить все и всех. Детерминированность, историчность, идеология сменяются свободой абсолютной внутренней пустоты, своего рода бесконечным ночным полетом в пространстве небытия. Вместе с тем зеркало, даже закрашенное, остается зеркалом, дыра остается дырой, а роза розой, поскольку, как утверждает Теренс Маккенна, стартовая точка антропогенеза необъяснима без подобных искусственных экстазов.
С КЕМ ВЫ, МАСТЕРА КУЛЬТУРЫ?
Некоторое время назад в одном из главных музеев изящных искусств нашей страны случилась пренеприятнейшая конфузия. Для начала в нем прохудилась крыша. Вследствие этого прискорбного события дожди, которые для страны Израиля в целом являются благословением, для музея стали чем-то совершенно противоположным: воды, хлынув в экспозиционные залы, нанесли искусству ущерб, ущерб, который обернулся колоссальным уроном. Покуда рабочие латали крышу, уборщица начала старательно приводить в порядок пострадавшие залы: вытирала лужи, до блеска начищала полы и покинула свое рабочее место с чувством глубокого удовлетворения. А наутро выяснилось, что означенная уборщица, несмотря на определенный стаж работы в этом высококультурном учреждении, совершенно несведущая в понятии, что есть искусство, а что – нет, собрав дождевую воду с полов, осушила заодно и лужу в одной из скульптур, и мало того: вытерев ее тряпкой досуха и таким образом изведя плесень и грибок, там образовавшиеся, напрочь изничтожила эту самую скульптуру, лужа, плесень и грибок которой являлись интегральной частью художественного замысла, а также следствием изначальной концепции данного произведения. В результате этого акта вандализма, вызванного невежеством и окончательной утратой понятия о границах добра и зла, скульптура оказалась безнадежно испорченной, деньги налогоплательщиков, потраченные на ее приобретение, образно говоря, были выкинуты на ветер, а автор произведения получил глубокую и незаживающую душевную травму.
Скандал, сопровождавший это вызывающее ужас и оторопь событие, был настолько велик, что докатился до радио, где озаботившийся падением нравов и утратой эстетически-нравственных принципов ведущий популярной утренней передачи обратился за разъяснениями к директору музея, которая имеет репутацию выдающегося куратора и специалиста в области современного искусства. По ходу ученой беседы, которая постепенно от частного случая сместилась в область проблематики принципиальных определений границ между тем, что является искусством, и тем, что к нему не относится, радиоведущий мягко вопросил: «Так что, если я поссу в унитаз, это искусство?» (Мы хотим принести извинения читателю за некоторую экзальтированность лексики участников беседы – могли бы интеллигентно сказать «схожу по-маленькому» или в крайнем случае «сделаю пи-пи», но, как говорится, из песни слова не выкинешь.) «Нет! – хладнокровно ответила госпожа куратор. – Нет. Если ты поссышь в унитаз, это не искусство, а вот если в унитаз нассыт художник, то тогда да!»
На этом дискуссия закончилась. Однако вопрос, поднятый в ней (относительно мочеиспускания радиоведущего), заслуживает самого пристального внимания, ибо вплотную затрагивает глубинные вопросы не только феноменологии искусства как такового, но также дальнейших путей развития иудео-христианской и исламской цивилизаций и вплотную касается животрепещущих и наболевших проблем современного израильского общества. Мы имеем в виду актуальный сегодня не меньше, чем в тридцатых годах прошлого века вопрос: «С кем вы, мастера культуры?» Казалось бы, сегодня ответ не должен вызывать споров: мастера культуры являются авангардной и направляющей силой либерального демократического общества, певцами фундаментальных ценностей постмодернизма, мультикультурности, равенства и политкорректности. Но так ли это на самом деле???
Существовавший на протяжении тысяч лет статус художника как профессионала по мере развития демократии стал неадекватен и был заменен новым, политически корректным: отныне художником считается тот, кто сам себя считает художником, т. е. все.
Утверждая, что акт его собственного мочеиспускания является актом художественным, радиоведущий реализует не только свое естественное право мочиться так, как он это понимает, он реализует право каждого из нас быть художником, еще раз утверждает высокие идеалы равенства. Своим поступком он высоко поднимает знамя истинного, незамутненного личными интересами постмодернизма.
Отказывая радиоведущему в праве на художественность его мочеиспускания, г-жа директор музея не только грубо попирает права журналиста как личности и художника, не только срывает с себя маску просвещенного человека, обнажая свое подлинное волчье лицо консерватора и реакционера. Утверждая ложные и вредные ценности иерархической системы (оппозиция «художник – не художник»), она тем самым отрицает демократию, т. е. становится на сторону врагов арабской весны, отрицающих право палестинских борцов за независимость на свою государственность в выбранных ими границах. Никогда в истории израильского искусства вопрос «с кем вы, мастера культуры?» не был столь актуален. Нет, мы не утверждаем, что директор музея является тайным агентом Ивета Либермана (человеконенавистнического сиониста, коррупционера и агента КГБ) в сфере пластических искусств, но проверить это не мешает. Мы вправе спросить, каким образом такой человек попал на столь важную должность. Мы не может спускать с рук тем, кто исподволь подрывает основы нашего искусства, глумится над священными принципами демократии и равенства. Акт коллективного мочеиспускания в залах музея станет хорошим ответом оголтелым приспешникам реакции и фашизма.
Перевел с французского Хаим Уриэль Йосеф