Стихи
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 43, 2012
Рафаэль
Шустерович
Признаки
жизни
чудо-юдо рыба код –
бьёшься как слова об лёд
море добавляет пены
море поставляет йод
если две стихии немы
между ними кто мы где мы
парусом вплывает тень
лермонтовской стратагемы
две лазури на стене
покрасневший глаз в окне
надо что-то больше моря
чтобы биться в тишине
VII, 2006
Эпиграфический мрамор с давних времён
Носит и не роняет очерки благородных имён,
Каждой приповерхностной тенью приближаясь к фаллическому.
Мрамор, пережжённый на известь, приветствует круговорот
Тех, кто вокруг развалин желает водить хоровод,
Добавляя временнóе к геометрическому.
Многофутовые ватманы, выложенные под стекло,
Доказывают, что прошедшее не бесследно прошло,
Вынуждая вообразить учеников гравёра безумного,
Микроскопической пашней своих резцов
Напоминающих, что под ногами удальцов
Простирается колея похода сезонного.
Каждая тщательная чёрточка запечатляет триумф
В Галлии, Дакии, Палестине и что следующим придёт на ум
Присвоить из пространства, пока бездонного.
VIII, 2009
ПУТЕШЕСТВЕННИК
Когда-то он бродил и вышел из Египта.
Теперь сидит один под сенью эвкалипта,
Листая записи. Его замысловатых шуток
Никто не понимает в промежуток
Меж школьной шалостью и одряхленьем.
Лета к суровой тянут лени
И к содержимому стаканов.
Он вспоминает истуканов
В тогдашней вылазке. Теперь их взял музей;
Купи билет, задёшево глазей
На птиц и кошек, тигров, псов. Фигурок
С полсотни приволок тогда жуликоватый турок.
И среди них одна, из Ура:
Красавица с огромным животом –
Сама живородящая натура,
Её Ахмед оставил на потом.
Нещадно торговался, но отдал.
Затем дипломатический скандал,
Война, ещё поход – на джипах…
Он задремал.
VIII, 2009
Листая лица из потока,
Сосредоточенно-небрежный,
В конце аллеи ждёт фотограф
Своей добычи неизбежной.
Кого он ждёт в конце аллеи
(Ни гиацинтов, ни алоэ),
Который ждёт в конце аллеи,
В засаде повседневной стоя?
Смолы зелёной запах клейкий,
Смолы зелёной, горьковатой.
Боец зеркалки, ёлки-лейки,
С небрежной миной виноватой,
Будь начеку, не спи, фотограф,
Не упусти момент фартовый,
Когда идем мы по аллее,
От раннего апреля млея.
То рыжей кисточкой, то чёрной,
И чёрной кисточкой, и рыжей
Метнётся кто-то юной рысью,
На проявленье обрёченной.
Попомни магию повторов,
Присыпь серебряною взвесью,
Немного йода – и, фотограф,
Найдёшь лазейку к занебесью.
Туда уходим мы, фантомы,
Мгновенья пестуя длинноты, –
Подстереги его, фотограф,
В порядке будничной охоты.
Блеснёт оно форелью юркой,
Сорвётся с ягоды-наживки,
В шагу метнётся юной юбкой,
В шарфу забьётся юной жилкой.
Ни там агавы, ни азалий –
Но голых тополей сутулость.
Что мы округе не сказали,
Каких мы клавиш не коснулись?
По старой улице Немецкой
До старой площади Соборной,
Где двое рыжих и брюнетка
Идут походкою свободной.
II, 2010
Говорящие с тенью,
толкующие с тенями
в лесах, где тернии
намёков полны, стенаний.
На стенах данов,
в дальних лугах данайцев,
во млеке туманов,
где, невидима, трава проминается.
Беседуешь с тенью,
бьёшься, любишься с тенью,
как будто с теми,
кто очутился тенью.
Он только что здесь был,
и вот он уже за гранью,
и говоришь с тенями,
болтаешь с тенями.
Тени, зовущие к мести или прощению,
волю дающие своему возмущению,
уходящие, возникающие снова,
слова говорящие,
не говорящие ни слова.
Хмурые тени,
обвиняющие в измене,
несправедливые, знающие немного,
указующие дорогу.
Указующие дорогу.
Даже и тени редеют, редеют тени.
II, 2011
ГОРОДСКОЙ ПЕЙЗАЖ
Осыпается старый дом. Тяжбы идут о наследстве.
На портале надпись: «Вход решительно воспрещён,
частная территория». Прохожий вспоминает о детстве,
проведённом в похожем доме. А может быть, он
и есть наследник, скрывающий доказательства
принадлежности, таящий в себе восхождения
по лестничке боковой, запахи полувосточной кухни,
кружевные платья и шляпки
дагерротипных тёток, сестёр и матери,
виды из чердачного окна
на самарийские горы в хамсинной дымке,
на дюны, на четырнадцатую волну по фирману султана,
на тяжёлые платформы возчиков,
на водонапорную башню,
на уверенный в себе ящик королевской британской почты.
(Вот, собственно, и он, на том же месте.)
II, 2011
В молодости он сотворил три мира,
три копии, почти неотличимые друг от друга.
Он продавал их, когда нужда снова требовала пары фунтов хлеба
и платы за угол.
Позже он иногда навещал эти миры –
поразузнать, что и как, порадоваться, посетовать, ужаснуться.
Только самый первый
так и не удалось разыскать.
III, 2011
чем заполняешь стык
в белый туман отчалив
счастлив но как-то привык
как-то привык но счастлив
заново учишь язык
жгучих шальных отметин
смертен но как-то привык
как-то привык но смертен
IV, 2011
I
Подай ему войну. И вот война.
И вдалеке за стенами видна
Столица ненавистного врага,
Сиреневая, золотая.
II
Подай ему любовь. И вот любовь:
Невыкупленных говорок рабов,
Дыхание некошеных лугов
Во тьме, у края.
III
Подай ему… и вот она, свобода:
Старинного, сомнительного рода,
Свобода Леонида, Гесиода,
Агесилая.
IV
Подай ему покой. И вот покой:
За облаком, за небом, за рекой
Никто уже не спросит – кто такой,
Кто ты такая.
V
Подай ему бессмертье. Но оно
Не подаётся – так заведено:
Оно для неживущих. Их полно
В пределах рая.
VII, 2011
поэту полагается полоть
либидо или что там в огороде
его увы обременяет плоть
но при земле легчает
на природе
и вот он ищет сорную траву
рачительно блюдёт цветы и злаки
ему не надо выяснилось драки
не этим он держался на плаву
земную жизнь
ну в общем вам посюда
я очутился
был сгоревшим лес
деревья где не вешался иуда
стояли оформлением небес
по пиранези или хокусаю
но их побеги
впрочем я бросаю
перо и тушь и дерзостный резец
итак я очутился наконец
в лесу ещё наполовину мёртвом
но в высоту таинственно упёртом
загадки эти нам не по уму
но вот же небо
врезано во тьму
IX, 2011
Исход переговоров птиц с зарёй
заранее известен. Если птицы
задумают молчать, то наш герой
не замедляет хода колесницы.
Исход переговоров птиц с зарёй
известен загодя. Заря не разгореться
решит – и расточится день второй,
настанет первый, никуда не деться.
X.2011
* * *
Рифмы как рыбы, всплывающие из глубин,
Тропы как птицы, срезающие воздух крылом;
Только и видишь мелькание тёмных спин,
Только и слышишь – волна идёт напролом.
В нетерпении топчется океан языка
Или идёт на штурм, очертя главу.
Я ещё говорю, говорю пока,
Я говорю, пока голоса не сорву.
Собственно, что и нужно? Сказано – гул.
Веско сказано, признаю по теперь.
Слышишь его всегда: пока не уснул,
И уже на свободе, и после потерь.
В мире живых ничего постоянного нет.
Рыбы на нерест, стаи на перелёт.
Собственно, что и нужно? Сказано – свет.
Жаворонок, он зажмурится – и поёт.
Передвигайся, лодка, лаская веслом
Выморочный, невозможный аквамарин.
Тропы как птицы, срезающие воздух крылом.
Рифмы как рыбы, всплывающие из глубин.
XII.2011
NUDE STRAIGHTENING
Когда NN встаёт с колен,
Вдали он слышит звуки боя,
В котором всякое живое
Фатально переходит в тлен.
Когда NN с колен встаёт,
вокруг он видит: люди-тени,
никто не выпрямит колени,
никто не жив – и не умрёт.
Он совершает этот акт,
Хотя другие неподвижны,
Он различает стойкий такт
Неслышной музыки всевышней.
Как наяву, и раз, и два
Встаёт с колен NN – внезапно,
Приплóщадно и привокзально,
Прилюдно. Прежде голова,
Затем спина и плечи, бёдра,
И вот он выпрямился бодро –
И дух, и плоть, и весь скелет, –
И всё ещё возмездья нет.
VIII.2012
На картинах Йеронима Боша
обнаружены признаки жизни.
Это небезопасно, о боже,
мы же знаем, что мы не двужильны.
Недостаточно было на Марсе
отыскать первобытную воду,
вот ещё неприятность на марше –
как бы с ней расквитаться по ходу.
Здесь своих без предела чудовищ
на воде, на земле и в полёте,
башни строишь и дьявола доишь,
и конца не заметно работе.
И к чему тяжелеть в этом фарсе,
без того непосильная ноша?
Не хватало нам жизни на Марсе,
не хватало нам жизни у Боша.
IX.2012