Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 43, 2012
Владимир Жаботинский
Из
публицистики 1905 года *
ВСКОЛЬЗЬ[1]
Ради Нового года нас не гонят из
вагон-ресторана, хотя уже ровно полночь.
Напротив, все столики заняты, даже
человеки и поварята высыпали в курящее отделение, и мы все кричали «ура».
Мы кричали «ура» по случаю того, что
стрелка часов, показывающих петербургское время, стала на двенадцати, хотя мы
теперь совсем не на том меридиане, и Новый год у нас, собственно, еще только
минут через десять наступит.
Вероятно, поэтому «ура» получается
жиденькое, дырявое.
Я заметил, что россияне как-то не умеют
кричать «ура», хотя, казалось, им это искусство даже вменено в священную
обязанность.
Ужасно раздвоенный народ. Кричит и
оглядывается:
– А вдруг я некрасиво рот разинул? А вдруг у
меня пломба видна? А вдруг на меня сосед глядит и ухмыляется: мол,
расчувствовался… Энтузиаст!
Не очень закричишь при
таких мыслях. В самом деле, войдите в положение – охота ли прослыть за энтузиаста, особенно
человеку с капиталом, весом и уважением в обществе?..
И вот, покричавши «ура»,
сколько приличие требовало, мы молчим, покашливаем и собираемся разойтись по
вагонам.
В это время один
господин краснеет, неожиданно стучит ложечкой по стакану и говорит:
– Позвольте
мне сказать несколько слов, господа, по поводу Нового года.
Вы не бойтесь, я вас долго не задержу –
я буду очень краток.
Я только хочу вас немного утешить.
Дело в том, что я замечаю на лицах у всех
вас какой-то отпечаток конфуза. Точно каждый чувствует, что «ура» не вышло, и
ему оттого неловко.
Господа, «ура» действительно не удалось,
но стесняться нам нечего: на миру и смерть красна.
Я готов биться об заклад, что по всей
России этот Новый год будет встречен таким же вялым «ура», как и наше.
Я уверен в этом потому, что на своем веку
я встречал Новый год в разных местах и с разными собутыльниками, и никогда еще
«ура» не удавалось. Ни разу не слыхал я хорошего, дружного «ура».
Не умеем.
Но я почему-то полагал, что в этом году
будет иначе.
Ведь этот год – особенный год.
Ведь никогда еще не встречали мы первой
январской полночи с таким явным предчувствием, что пред нами именно он – тот самый жданный, желанный
великий год, которому суждено стать историческим, нарицательным – и
далекие потомки, называя цифру 1905, будут при ней вспоминать о чем-то
прекрасном и радостном.
Я ручаюсь за то, что у каждого из вас есть
это предчувствие, почти уверенность.
Я ручаюсь за то, что во всей России именно
с этим предчувствием люди подымают в эту минуту свои бокалы.
И тем не менее – «ура» не выходит. Не
умеем кричать «ура».
В чем же дело? Как может уживаться надежда
с равнодушием? Ждать события так страстно и подходить к нему так холодно,
по-домашнему, по-всегдашнему, без огня и увлечения?
Странная черта отечественной психологии,
господа. Очень странная… И глубоко зловещая.
Мне кажется, что я могу вам объяснить,
откуда она возникла.
Сто лет тому назад, господа, тоже наступал
Новый год, и люди с бокалами в руках встречали знаменательную полночь.
Эти люди были не похожи на нас с вами,
господа, ни внешностью, ни душою.
То было еще – одно из первых поколений
на поприще русской общественности, холеные дворянские
дети, люди совсем особого ряда и склада.
Но в душе их тогда происходило то же, что
и в вашей теперь, и вырывались у них точь-в-точь те же восклицания:
– Нет, так дальше тянуться не может.
– Старому хламу пришел конец!
– Завтра обновление!
И не думайте, будто они предчувствовали
это обновление хоть на одну йоту менее интенсивно и осязательно, чем мы.
Напротив: у них было то же самое ощущение, что вот-вот, завтра, близко, рукой
достать…
И не достали. «Завтра» их обмануло – подло,
грубо, убийственно обмануло их молодые, нежные надежды.
Набежала туча, и висела над головами
четверть века. И все это первое холеное поколение вымерло под этой тучей,
вымерло в пустыне, не дождавшись Ханаана.
Тогда выступило в жизнь другое поколение,
уже иначе настроенное, чем отцы, – более решительное, более смелое.
Эти люди тоже встречали Новый год и тоже
замирали от ясного предчувствия «чего-то», и им тоже явственно осязалось, что вот-вот завтра,
близко, рукой достать…
И тоже не достали.
Опять накрыла нас туча,
и опять висела четверть века и больше; и снова вымерло все то поколение и не
дожило до Ханаана.
Созрело третье поколение, совсем уже иного
покроя, и когда оно созрело, наступила хорошая пора.
Тут уже не
было никаких «завтра», обновление было уже здесь, между ними, Ханаан
осуществился, стал реальною почвой под ногами, и никто никогда не встречал Нового года
таким дружным «ура», как люди того поколения.
И… Никого так не обманула судьба, ни над
кем так нагло не надругалась, как над ними.
Почва, на которую они уже ступили, вдруг
поколебалась под ними и стала вырываться из-под ног.
И опять набежала туча, и обманутое
поколение вымерло снова в пустыне.
Опять прошла почти четверть века; опять
народилось поколение. Опять были встречи Нового года, опять явственно
предчувствовали возрождение, опять говорили друг другу:
– Нет, теперь уже вне всякого сомнения…
И опять насмеялась над ними судьба, и
накрыла их тучею мрачней и гуще всех, какие были до тех пор, и там они сгинули
без крика, без славы, тихо и незаметно, как гниющее дерево.
И опять проползла четверть века, и теперь
мы с вами пришли в пятый раз повторить старые надежды, пережить старое
предчувствие – и не может нам при этом невольно не подуматься, что кто же
знает – не предстоит ли и нам пережить в пятый раз то же старое надругательство
обманщицы-судьбы?
В пятый раз! Четыре поколения, одно за
другим, подходили к заветной двери, касались уже и ее замка, даже приотворяли
ее, дышали на мгновение тем воздухом – и захлопывались створки, и
щелкали замки, и надежды с высшей высоты своей падали до самого дна! Четыре
поколения, одно за другим!
А мы – потомки этих четырех
поколений.
Не проходит даром для внука четырежды
разбитая надежда, четырежды поруганная вера.
Нет и не может быть в его душе истинного пыла, знойной страсти, потому
что и в молодости он глубоко стар: на спине его лежит горький опыт четырех
поколений.
Он изжил себя до рождения. Предки ему
передали свою разочарованную, четырежды обманутую кровь.
Не ждите от него энтузиазма.
Пусть даже совершится обновление, пусть
оно предстанет воочию, так что никаких сомнений больше действительно не будет –
он встретит падение старого зла так же мертвенно, как встретил падение
Порт-Артура: кивнет головой и скажет:
– Ага.
Больше ничего.
Вспомните «Руслана и
Людмилу». Кудесник Финн полюбил красавицу Наину и желал и ждал ее. Но он
чересчур долго желал и ждал. Когда наконец дождался и Наина пришла, то и он был
уже старик, и она старуха, и не было им радости друг в друге…
Наина должна приходить
вовремя, пока не пролетела юность, не убежала красота, не отцвела свежесть.
Иначе поздно.
Слишком долго ждали мы,
господа, нашу Наину. Теперь она, быть может, и действительно не за горами, и мы
кричим ей «ура».
Но вы сами слышали, что
это за «ура». Грош ему цена, милостивые государи.
Грош нам цена,
милостивые государи. Посмотрите на себя. С чем вступим мы в новую жизнь? В
наших рядах нет ни одного громкого имени, вождя или пророка – серая,
приличная, бездарная масса в черных сюртуках…
Не прошло для нашей
родины даром девятнадцатое столетие: все вытоптано, вырвано, скошено, и одна
лишь куцая щетина жизни торчит по безотрадному полю, и щетина эта – мы.
Милостивые государи!
Честь имею принести вам почтительное поздравление по случаю Нового года и новой
эры.
«Ура…»
НАБРОСКИ БЕЗ ЗАГЛАВИЯ[2]
Недавно мне случилось
объехать несколько мест, удаленных от еврейской черты. Виделся я там с
сионистами, и все они тревожно спрашивали:
– Скажите, правда
ли, что за этот год сионизм ужасно пошел на убыль?
Виделся я там и с
противниками, и они тоже спрашивали, но уже другим тоном:
– А что, за этот
год сионизм, говорят, совсем пошел на убыль?
Побывал я потом в черте
и тоже кое с кем повидался; почти все качали головами и говорили:
– Ах, сионизм пошел
на убыль…
Не я, твердо стоящий на
том, что все мы на три четверти бездельники, – не я, конечно, позволю себе
возражать против той истины, что в VII[3] году мы почти
пальцем о палец не ударили для пропаганды нашей идеи. Нам, как известно, не до
того было: мы были заняты междоусобицей и вообще ни для чего на свете не могли
бы ударить пальцем о палец, так как пальцы эти были (простите за художественность
изображения) запущены в волосы друг другу. Это занятие поглотило все наше
время, и движение, бесспорно, должно было бы замереть, если бы не стечение
обстоятельств. Странно и стыдно признать, но это правда: нашу пропаганду вели
за нас «обстоятельства». Я далеко не расположен этому радоваться: в числе этих
обстоятельств были такие, которых лучше бы и вовсе не посылал нам старик Адонай.
Но, как бы то ни было, что случилось, того не вернешь, и факт остается фактом:
в течение истекшего года жизнь и судьба вели за нас пропаганду сионистской
идеи.
Среди услужливых
обстоятельств этого рода были и чисто случайные, были и такие, которые бесспорно
явились органическим последствием роста нашего движения. Лучше всего было бы
распределить сообразно этому перечень их по двум группам. Но я бы затруднился
это сделать, потому что в иных случаях нелегко уяснить себе, к которой из двух
категорий отнести то или иное событие. Например, хотя бы Уганду. Закулисная
история этого проекта нам неизвестна, и нельзя еще судить, чем вызвано было
британское «предложение»: нашими ли просьбами, чистой ли случайностью или
развитием сионизма, которое заставило всех так или иначе заинтересованных в
ходе еврейской эмиграции подумать о еврейской территориальной автономии как о
лучшем решении еврейского вопроса. Тайна сия велика, и не скоро мы ее
разгадаем…
Но что Уганда, наряду с
огромным вредом, который наделала внутри организации, сослужила нам огромную
службу извне – этого, по-моему, не должны отрицать и трезвые палестинцы.
Разброд, вызванный этим африканским маревом среди сионистов, пробежит и
забудется, а польза останется и учтется на благо нашей идее. Не следует забывать,
что самые многочисленные наши противники вовсе не те, которые из идейных
соображений косятся на нас или враждуют с нами, а те, которые просто-напросто,
по-обывательски, ни в грош не ставят серьезность нашего движения и говорят:
– Ша, прежде всего,
какой сумасшедший даст вам землю?
Эти господа никогда не
вступали в теоретические споры о том, осуществимо ли с научной точки зрения
искусственное государство; они вообще ни о нас, ни с нами не разговаривали,
считая это лишней потерей времени. На обывательскую психологию этих элементов
Уганда не могла не произвести сильного впечатления. Она, прежде всего, выбила у
них из рук вышеприведенный аргумент – для нас совершенно несостоятельный,
но для них в высшей степени существенный. Во-вторых – она разрекламировала нас. Есть анекдот, как
один из Ротшильдов, желая спасти господина, который был накануне банкротства,
прошелся с ним под руку по бирже, и кредит того господина сразу укрепился.
Англия в глазах этих обывателей сыграла для нас роль доброго Ротшильда: она с
нами прошлась под руку. На них такие вещи влияют. И опять повторяю: не думайте,
что «они», эти обыватели, ни на что нам не нужны. Они – масса, имя им
легион, и деньги, в конце концов, у них…
Упал на нас в этом году
и другой удар, перед силой которого ничто и Уганда, и раскол. Теперь, когда я
пишу, исполняется этому удару полгода, и за эти шесть месяцев мы успели его
оплакать – все еще, быть может, не в меру его тяжести, но во всяком случае
настолько, что теперь имеем право взглянуть на него с другой стороны. Жизненная
и разумная партия должна уметь использовать во благо себе решительно всякое
событие, доброе или злое, и если уже случилась непоправимая беда, надо
тщательно вглядеться, нельзя ли хоть как-нибудь обратить ее в пользу своему
делу, ибо дело прежде всего. Поэтому я без всякого колебания говорю, что мы
должны были использовать кончину Герцля. Мы должны были создать вокруг этой
смерти весь шум, которого такое крупное событие, несомненно, заслуживало, –
должны были, ибо в высшей степени важно было для нас показать обществу, что у
сионизма есть свои герои. Мир теперь так устроен, что освободительное движение,
у которого нет мучеников, лишено сильнейшего средства пропаганды. Наши
противники часто побеждают нас именно потому, что у них изобилие таких фигур.
Пропаганда есть, собственно говоря, чисто воспитательная работа, а всякому
педагогу известно, что лучшее воспитательное средство для внушения какой-либо
идеи есть конкретный образ, живая фигура, герой или мученик. Доводы могут убедить в справедливости данной идеи, но
герой заставляет невольно полюбить
ее. Наше движение когда-то выдвинуло истинных героев, билуйцев[4], но про них теперь
забыли. И Герцль дал нам эту живую фигуру национального героя, полную удивительной
внутренней и внешней красоты, а смерть его на рабочем посту как-то подчеркнула
эту красоту и придала ей глубокий трагический оттенок. Это все, кажется,
признают: Герцль был изумительно красивой иллюстрацией к сионизму, а по мнению
иных скептиков, иллюстрация даже была вообще лучшим, что только есть в
сионизме. Оттого нам следовало как можно ярче осветить эту иллюстрацию, как
можно выше поднять этот прекрасный образ и привлечь к нему внимание масс, чтобы
та симпатия, которую невольно вызывал во всех сердцах он, перешла и на его
идею. Мы должны были это сделать. Я
скажу прямо, не боясь повторить резкий термин: мы должны были использовать
кончину Теодора Герцля как рекламу
для сионизма. Пусть не коробит вас от этого слова в применении к нашему народному
трауру. Не думайте, будто реклама есть только торгашеский прием. Реклама есть
вообще массово-психологический двигатель, без помощи которого не обходится и не
должна обходиться ни одна идея. Когда перед вами, где-нибудь за границей,
проходит партийный факельцуг с эмблемами и надписями на знаменах, то разве это –
аргументация? Яркий цвет знамен и громкие надписи тут ведь не для того, чтобы
убедить вас, а для того, чтобы волей-неволей приковать ваше внимание, а большая
толпа и ее пение должны повлиять на ваши нервы и доказать вам, что партия
сильна, что у нее много сторонников. Это реклама. Реклама есть законное и
необходимое средство пропаганды, и было бы вредно и несправедливо, если бы
честная, хорошая идея не рекламировалась в этом смысле честными и достойными
средствами. Таким средством была кончина Герцля – прекрасная, благородная,
напоминавшая апофеоз. Когда у христиан умирает выдающийся человек, они звонят
во все колокола, чтобы все в городе знали о его смерти. В этом случае надо было
вспомнить, что обычай колокольного звона позаимствован христианством, кажется,
у нас, и создать могучий звон вокруг памяти президента.
Мы, конечно, и тут
оплошали, не сделали и четверти того, что надо было сделать. Междоусобица
помешала. Но смерть Герцля говорила сама за себя, и сама собой невольно
приковывала внимание та величавая скорбная красота, которой была проникнута эта
смерть. Она не прошла незамеченной для общественного мнения, и мы помним еще
тот прилив отовсюду теплой симпатии, которым откликнулась на нашу утрату
европейская печать. Евреи-несионисты, быть может, меньше других говорили об
этой смерти, но нет никакого сомнения, что она естественно должна была
всколыхнуть их больше, нежели арийцев. Широкие круги еврейства на неделю
вспомнили о Герцле и о сионизме. Через неделю они забыли, но спросите у
опытного человека, и он вам подтвердит, что неделя «рекламы» есть неделя
завоеваний. И мы вправе, быть может, сказать, что даже в сам день своей кончины
Теодор Герцль оказал последнюю услугу сионистской идее…
Третье событие произошло
не в нашем лагере. Я говорю о кризисе автономистов, глубоко взволновавшем наши
трудовые массы. Не ручаюсь за то, что со мною легко согласятся, но я считаю
этот кризис прямым отражением роста сионизма. Наше движение вызвало подъем
национального самосознания, который успел далеко обогнать само движение,
захватил гораздо более широкие круги еврейского народа. И когда перед
автономистами выступил этот новый фактор – национальное чувство,
заговорившее в еврейском работнике, – они поняли то, что на их месте
должна была понять всякая разумная партия: где назревает новая массовая
потребность, там надо или дать ответ на нее, или примириться с тем, что ответ
дадут другие и, значит, уведут вашу паству из-под вашего влияния. И автономисты
решили дать ответ на новорожденные национальные запросы своей паствы и осторожно
попытались включить в свою программу слабое подобие националистического
пунктика. Но тогда главные censores morum[5] указали им на дверь
за такую ересь. Автономистам очень не хотелось уходить, и они предлагали всякие
уступки, всякие урезки, лишь бы им оставили хоть искорку национализма, да и то
смягченного, замаскированного, анонимного. Но суровые цензоры даже на искорку
не согласились, и автономистам пришлось решиться на разрыв. Этим своим шагом
они с другого, так сказать, полюса еврейства невольно прислали нам, сионистам,
подтверждение, что пробужденное нашим примером национальное самосознание
выросло, очевидно, в сильный реальный двигатель, если оно так или иначе
заставило целую крупную партию отвергнуть отречение и предпочесть разрыв, явно
грозивший подорвать ее престиж и авторитет в трудящихся массах. А престиж
несомненно подорван. До сих пор, воюя с сионистами, автономисты уверяли массу,
что в международном лагере она найдет и защиту своих национальных прав, а
теперь международный лагерь очень резко и ясно ответил на это: неправда! Отсюда, конечно, далеко еще не
следует, чтобы все автономисты превратились в сионистов. Отсюда следует только
то, что сильнейший из соперников сионизма теперь ослаблен и лишен твердой почвы
под ногами. И это значит, что если мы теперь энергично пойдем на завоевание
трудовых масс, то встретим гораздо менее стойкое сопротивление, чем до сих пор.
И прибавьте, что все это соперничество разыгрывается на фоне гигантской,
ежегодно растущей эмиграции, повального бегства, которое изо дня в день
наглядно подчеркивает шаткость аргументации противника. При таких условиях, да
еще исповедуя экономический материализм, очень трудно и с каждым днем
становится труднее настаивать, что переселение, проектируемое сионистами,
противоречит интересам еврейских масс, ибо эти массы ни за что, мол, не желают
уехать из своих насиженных углов «in Lito, Poilen un Russland»[6]… Впрочем, об этом
логическом значении эмиграции мы еще когда-нибудь поговорим подробнее. Но и
теперь это беглое указание на реальный факт массового бегства должно опять-таки
подтвердить нам, что некогда прочная теоретическая позиция автономистов теперь
значительно ослаблена. Сопоставьте с этим количественный рост наших Поалей-Цион,
особенно развившихся именно в этом году, и вы увидите, что мы понемногу
начинаем проникать в гущу еврейского пролетариата, который нам так необходим и
рано или поздно должен быть захвачен нами в русло сионистского движения.
Выше я сказал, что мы в
истекшем году забросили агитацию и пропаганду. Может быть, это не совсем точно,
если провести строгое различие между агитацией и пропагандой. Пропагандировать –
значит распространять свою идею среди непосвященных, привлекать новичков.
Агитировать – значит обращаться к уже готовым сторонникам идеи, побуждая их
к активным действиям. Агитации в истинном смысле этого слова у нас в истекшем
году не было и не могло, конечно, быть. Но не скажу того же о пропаганде. Для
агитации нужна непременно живая речь, агитатор из плоти и крови, но для
пропаганды лучшим средством, даже за границей, где существует полная свобода
собраний, считается печатное слово, особенно периодическое. Печатная пропаганда
сионистской идеи в 1904 году была поставлена у нас, во всяком случае, более
правильно и неизмеримо богаче (по крайней мере в количественном отношении), чем
когда бы то ни было до сих пор… Если позволите, я в этом отношении придаю
большое значение даже двум книгам, появившимся вне нашего лагеря: «Евреям»
Чирикова и Юшкевича. Тут не важно, с какими тенденциями написаны эти вещи: все
равно драма или повесть не могут никого ни убедить, ни разубедить.
Беллетристическое произведение может только напомнить – «разрекламировать».
Это и сделано для нас обеими книгами: в них сионизму отведено обширное место в
ярком и заинтересовывающем освещении, и обе книги были нарасхват прочитаны,
несомненно, десятками тысяч евреев. Это нам только и важно. Когда в Америке
идут выборы депутата, каждая партия старается пустить по округу как можно
большее число летучих листков, где, быть может, ничего и не написано, кроме
имени кандидата и двух-трех громких фраз, но американцы очень дорожат этими листками,
ибо знают, что ловко напомнить значит наполовину завербовать…
Впрочем, только
наполовину. И это надо помнить. Если я указываю на обстоятельства, которые помимо
нас могли содействовать в этом году распространению нашей идеи, то я совсем
этим не хочу сказать, будто все уже сделано и не о чем больше печалиться.
Напротив. Обстоятельства и события могли только напомнить о нас, заинтересовать
нами широкие круги, подготовить почву; даже печатная пропаганда могла только
создать настроение. Но для того, чтобы закрепить это настроение, нужна живая
личная вербовка, и если мы еще раз целиком потратим круглый год на внутреннюю
перебранку, то настроение улетучится, и мы останемся при разбитом корыте
старого «баалэбатимского» сионизма. Отсюда один вывод: не теряйте времени. Я
только полагаю и настаиваю, хотя большинство обратного мнения, что никогда еще
разнообразные и широкие круги еврейства не были так подготовлены, даже бессознательно,
к восприятию нашей идеи, как теперь: судьба создала нам «рекламу» и ослабила
наших соперников, и если мы не сумеем ее использовать, то никуда мы после этого
не годимся. Но нельзя вербовать новых адептов, когда вся энергия уходит на
внутреннюю ругань. Я вовсе не против внутренней критики и дифференциации. Но я
полагаю, что не нужно терять перспективы. Глупо выливать весь свой полемический
задор на ближайшего соседа, с которым у вас только в одном пункте разногласие,
чтобы потом не хватило пороху на настоящего противника, с которым вы ни в чем
не сходитесь. Сионист-палестинец, конечно, лучше территориалиста, но
территориалист лучше автономиста, автономист лучше ассимилятора, ассимилятор
лучше выкреста. Ссорьтесь поменьше с теми, кто ближе, спорьте побольше с теми,
кто дальше, – вот лучшее средство для роста и развития движения.
НАБРОСКИ
БЕЗ ЗАГЛАВИЯ [7]
Где-то я слышал легенду:
старый мудрец, согрешивший перед Господом Богом, молился такими словами:
– Если мера моего
проступка не терпит прощения, то покарай меня всеми наказаниями: недугами тела,
затмением духа, нищетой, заточением в подземелье, ненавистью людей. Одного
только мучения не посылай мне, если сохранилась еще искра милости для меня: не
дай презирать меня ученикам моим…
Не знаю, как вы, а я
вполне понимаю эту психологию. Для человека, посвятившего свои силы учительству
в том или другом смысле, трудно придумать горший удар, чем урон его престижа в
глазах тех, кого он учит. У меня была знакомая молодая девушка, с пятого класса
гимназии дававшая уроки. Жилось ей очень скверно – семья была большая, а
работников, кроме нее одной, почти никаких; приходилось, как водится у бедных
людей, выносить и неприятности, и унижения. Особенно, помню, боялась моя
знакомая домовладельца. Он был человек желчный и когда, бывало, точно в срок не
получал квартирных денег, посылал к ним в мансарду дворника с грубыми угрозами
«вышвырнуть». Иногда доводилось самой барышне бегать к нему объясняться, причем
тоже, конечно, не проходило с его стороны без грубостей. А она только морщилась
перед тем, как позвонить у двери, а после беседы встряхивала волосами и
говорила: пронесло! Я даже как-то упрекнул ее в недостатке самолюбия: как, мол,
терпеть обиды? Но она нетерпеливо оборвала
меня: вы, мол, говорите глупости. Нельзя меня обидеть, если я не обижаюсь. Но
эта барышня разрыдалась и бросила урок, когда мать ученицы как-то при девочке
сказала ей дерзость. Мне об этом она сообщила через три дня, и тогда еще со
слезинками в голосе. «Я не могу! – вздрагивала она этим прерывистым
голосом. – Я для этой девчонки чуть не к каждому уроку готовлюсь, книжки
читаю, трачу силы, а меня перед ней унижают! Не могу…»
Было это давно. С тех
пор, однако, я часто вспоминал о ней. Вспоминал без особенного сочувствия, так
как мне приходило в голову, что ее казус был не так еще тяжел и бывает гораздо
хуже. Ведь она была молоденькая. «Трачу силы», – говорила она мне, но ведь
и всей-то работе ее на нивах учительства было тогда шесть лет, а за это время,
как ни старайся, больших сил не затратишь. А вот зато каково должно быть
ошельмованному учителю, если он не шесть лет, а весь век протоптал эту ниву,
пережил на ней и молодость, и зрелые годы, и краешек старости, пожинал на ней и
горе, и хорошие минуты удовлетворения, выбелил о почву ее, словно сталь сохи,
свои волосы? Ведь тут уже не «трата сил» – тут целиком затрачено и
заложено в учительское дело все богатство человека – его жизнь. И для
чего? Чтобы просвещать, то есть для того, чтобы наши слова западали в душу
молодых слушателей и давали ей свет. И вдруг потом оказывается, что молодые
слушатели вас не хотят уважать. Вы для них болтун, в словах которого нет
никакой ценности. Это значит, что всю жизнь вашу вы затратили даром. Вы
банкрот, и чтобы поправить свои дела, вам пришлось бы начинать жизнь опять
сначала. Но жизнь одна. От таких
банкротств не дано смертному оправиться.
Я говорю, что нередко с
тех пор я вспоминал о той барышне и думал про себя: да, бывает и хуже. Ибо
видел это «хуже» наглядно перед собой. Видел я, как по всей России, год за
годом, прокатывались студенческие волнения и все то, что за ними следовало. Это
было ужасно, и, однако, ужаснее всего казалось мне минутами одно – самое
мирное, бескровное, незаметное обстоятельство, сопровождавшее эти события.
Говорю про убыль в молодежи уважения к учащему сословию. Мне хорошо помнится,
как на первых порах никому не верилось: нет, уж этого они не допустят, уж теперь не смолчат… Оказалось, за немногими
исключениями, допустили и смолчали – раз, другой, третий, без конца. Не
только молчали: сознательно шли на то, что неминуемо вело к погибели целых
гекатомб лучшей молодежи, и притом понимали, что молодежь эта права в своем
отношении к происходившему. Имелись в этом учащем сословии, конечно, такие
люди, которые обо всем этом думали иначе, и те, по крайней мере, действовали по
совести. Но большинство? Или оно, быть может, только «весной» прошлогодней
осени впервые вычитало из «Русских ведомостей», что бюрократический строй etc.,
а раньше о том и понятия не имело и так запросто и верило, что студенты бунтуют
из озорства? Слава Богу, давным-давно уже
нет в интеллигентной России ни одного порядочного человека, для которого эти
все элементарные вещи не были бы яснее белого дня. Знало их и большинство
учащего сословия и, тем не менее… Эх! Не хочется называть вещи своими именами,
и не время теперь сводить старые счеты с людьми одного лагеря, но если бы
искать настоящих имен для всего, что произошло, то я сильно колебался бы в
выборе термина: попустительство или предательство.
Сильно падал престиж.
Вы, может быть, однако, найдете, что не это было самое страшное в событиях, ибо
гораздо ужаснее были жертвы молодых жизней. Я спорить не буду, но минутами
все-таки мне кажется иначе. Мне кажется, что во всякой борьбе главное не
жертвы, а «дух войск». Вы заметили – когда нас, читателей, хотят утешить
после нового отступления в полном порядке, то телеграфируют: «Зато дух войск
превосходен». Ибо если упал дух войск, тогда все проиграно – Mut verloren,
alles verloren[8]. И когда я следил
за сменами бесконечной борьбы между молодежью и режимом угнетения, я всегда
замечал, как больно колола юные глаза эта бесславная тактика учащего сословия.
Молодым людям невольно приходило в голову: кто порукой, что и мы на старости
лет не придем, как они, к рукомойнику Пилата? Ведь сказано: до 25 лет радикал,
после 25 лет совсем другое. Может быть, и с
нами совершится та же самая перемена? А в таком случае, ради чего бороться,
зачем жертвовать? Так колебала тактика учащего сословия дух войск в лагере
русского обновления, и если дух устоял, то ни малая доля этой заслуги не падает
на старших, ибо молодежь была покинута на произвол судьбы, со всей тяжестью
угнетавшего Россию гигантского вопроса на слабых плечах.
Страшно упал престиж.
Иногда нельзя было просто понять, как могут образованные люди дольше терпеть
такое презрение, отчего не кричат, не бросаются с моста. Прочтите нашумевшую
книжку Бориса Гегидзе: герой этой книжки не понял студенчества, не уразумел его
жизни, это – слабый духом, но и у него прорываются горькие слова презрения
к людям учащего сословия. В прошлом году в одном университете (рука не хочет
назвать его) после беспорядков был назначен профессорский суд. И студенты на
негласной сходке специально обсудили, как держать себя перед этим судом. До тех
пор себя держали честно, прямо, на вопросы или говорили правду, или
отказывались отвечать, но не надували. На этот раз решили переменить образ
действий, ибо из старого опыта убедились, что ученое судилище какими-то
странными телефонными нитями тесно связано с ведомствами совсем иного типа.
Решили не стесняться, изворачиваться вовсю и не говорить ни слова правды. «Все
равно как жандармам». Так и формулировали. Это не могло остаться неизвестным
учащей коллегии – ни самим судьям, ни их товарищам. И ничем они, однако,
не реагировали. Я разводил руками и спрашивал себя: как может стерпеть живой
человек такую формулировку? Ведь если бы ее швырнули в глаза мне, вам, Петру
или Сидору, мы бы ответили, не задумываясь, пощечиной. А те промолчали и не
шевельнулись даже, хотя я знаю наверное, что в их среде были хорошие, честные
люди, для которых это все давно было хуже ножа в сердце…
Ну, забудем и вычеркнем
старое. Вероятно, вся его скверна вытекала из общего тогдашнего настроения в
России, которое представляло, если помните, зловонную смесь раболепства,
отчаяния и равнодушия. Вычеркнем, потому что теперь, быть может, подошла другая
пора. Наступил, может быть, великий год, исключительный год, когда и то
непоправимое банкротство всей жизни, о котором я писал выше, стало поправимым.
Были у древних евреев такие годы «юбилея», когда все долги в царстве
израильском прощались и поглощались навеки забвением. Кажется, пробил такой год
и для России. На наших глазах начинается примирение. Учащие становятся грудью
за молодежь, молодежь шлет учащим приветствия, дарит им избитый, но уже давно
неслыханный почетный сан «борцов за правду», благодарит за мужество… Я не знаю,
быть может, старое поколение учащих вымерло и теперь действует новое, совсем
другое, или, наоборот, нынешние заступники – это именно те люди, что прежде
не хотели заступиться, – я этих подробностей личного состава не знаю и
знать не хочу. Не в том дело, не до того теперь. Раз пошло все по-новому, то
приглядываться нечего. Что было – все насмарку, и кто старое помянет, тому
глаз вон.
Но когда завоевана позиция,
надо уметь ее удержать, несмотря ни на какие штурмы. Надо уметь дорожить
юбилейным годом, потому что он пройдет и не скоро повторится – даже в
Библии таких годов только два в столетие, а ведь Библия полна чудес. В жизни
нашего поколения такому году, во всяком случае, не повториться, и если мы дадим
ему пройти бесполезно, то и загадывать нечего о том, какая тогда предстоит нам
доля.
Данте
рассказывает, что Вергилий, перед тем как повести его за собой в «скорбный
град» «вечной муки», повелел ему призвать все свои силы и предупредил о тяжести
этого испытания словами: «Qui si parra la tua nobilitate[9]».
Сотни тысяч внимательных глаз пытливо следят теперь за новой поступью учащего
сословия и напутствуют его мысленно теми же словами поэта: «Здесь обнаружится
ваше достоинство».
ЕВРЕЙСКОЕ СЛОВО[10]
В январской книжке
«Еврейской школы» помещена горячо написанная передовая статья, в которой
редакция симпатичного молодого журнала пытается определить отношение
сознательного российского еврейства к охватившему Россию оживлению.
…В
великое море всероссийского горя и скорби наши слезы, наша кровь текли
обильными потоками, обильными ручьями… Разве не на нас, не на нашей жизни, не
на нашей душе концентрировал свои удары тот механизм, который называется
«бюрократией»? Разве не мы служили, так сказать, точкой приложения для той
силы, против действия которой так громко, так единодушно и так недвусмысленно
высказалось общественное мнение всей России?.. Да, если был произвол, то нигде
он не проявлялся с такой яркостью, с таким цинизмом, как в том комплексе
явлений, который зовется «еврейским вопросом»: если было беззаконие, то оно
нигде не обнаруживалось с такой рельефностью и интенсивностью, как в отношениях
к евреям; если было бесправие, то оно нигде не достигло таких пределов, как в
отношении к нашим братьям… Если Кишинев и Гомель явили миру пример острого
припадка погрома, то истекшее двадцатипятилетие с одинаковым правом можно
назвать хроническим «погромным» состоянием, в котором медленно, но методически
и систематически, sine sanguinis fusione[11],
разгромлены были все наши права – личные, гражданские, политические и
просто человеческие. Да, особенно человеческие. Мы были низведены до степени
бродячих собак, которых днем ловили на улицах и на которых ночью устраивали
облавы и охоту… И за что?
Далее
доказывается, что, собственно говоря, ни за что ни про что, ибо никакими
«насущными интересами государства» или «явной пользой русского народа»
ограничения нас в правах не вызывались и не могли вызываться. В глубину этих
доказательств мы за автором статьи не последуем, так как именно эта сторона
вопроса нас не так уже интересует, но отметим с удовольствием, что и в этом
пункте тон статьи полон достоинства и ни на миг не переходит в то вечное
оправдывание, в ту «апологию», на которую, например, «Восход» все еще иногда, к
сожалению, тратит свои силы. Мы должны указать только на то, что в этой части
статьи недостаточно выяснена точка зрения журнала по основному для него вопросу –
о еврейском просвещении. Когда он негодующе спрашивает: «Во имя чего закрылись
двери наших (?) учебных заведений для еврейских детей?», то мы вполне с ним
согласны в ответе на этот вопрос, но мы желали бы тут же найти подтверждение
того, что кроме свободного доступа в общие школы, нам еще нужно и право свободно
учреждать наши собственные школы всех
видов и степеней. Ибо вообще лучшее будущее, улыбающееся России, должно
принести нам не только отмену бесправия, но и всевозможную свободу
национального развития, насколько оно – в паллиативных размерах – осуществимо
без собственной территории.
В той же статье
укоризненно говорится, что мы, евреи, чересчур легко меняем интенсивность наших
национальных чувств сообразно переменам во внешних условиях.
С
возрастанием тяжести этих условий наше национальное чувство увеличивается и
усиливается, с улучшением же этих общих условий оно ослабевает и гаснет. Мы
чересчур скоро забываем уроки жизни, чересчур легко предаемся легкомысленному
оптимизму… Но последнее двадцатипятилетие не только в нашем отечестве, но и в
конституционных Германии и Австрии, даже в республиканской Франции оставило нам
слишком сильное memento, которое не так скоро изгладится из нашей памяти. И еще
с тем большей энергией мы должны теперь напрягать свои силы на пользу нашего
народа, который выходит из этой борьбы разбитым, обессиленным, истощенным и
истерзанным.
С удовольствием
приветствуем такую здравую точку зрения. Правда, в начале статьи не обошлось
без сакраментальной фразы о «евреях как неотъемлемой и неотделимой частице
русского народа», но насчет этого мы еще, так сказать, поживем – увидим, а
все прочее в статье «Евр. школы» очень справедливо и представляет полезную
крупицу для формирующейся в новом еврействе «гражданской психологии».
Только – прибавим
мы кстати – не следует ошибаться при этом в истолковании слова
«гражданин». «Фрайнд», поднявший этот вопрос, сделал такую ошибку, предлагая
нам выбрать одно из двух – «психологию гражданина» или «психологию эмигранта». Тут совершенно незачем выбирать, ибо
одна психология ничуть не исключает другую. Принципиально и фактически мы
народ-эмигрант и будем таковым, пока не осядем на собственной территории. Но в
то же время мы – граждане. Граждане чего? Граждане еврейского народа,
который должен защищать свою честь и свои интересы всегда и повсюду.
* * *
В той же книжке мы
находим начало статьи г-на Житомирского под заглавием «Опыт упорядочения
древнееврейского произношения». Указывая на путаницу, существующую в этой
области, автор настаивает на необходимости ввести тут какой-нибудь определенный
порядок.
Это, бесспорно,
необходимо, и мы думаем, что единственным для этого были бы повторные съезды еврейских писателей и учителей.
Никаких особых затруднений для этого не предвидится, так как съезды могут
происходить за границей, тем более что к участию в них надо привлечь и евреев
из других стран. Удобнее всего было бы созывать такие съезды одновременно с
сионистскими конгрессами и в том же городе, потому что к конгрессу обыкновенно
само собой съезжается значительное количество еврейских писателей, журналистов
и педагогов. Инициативу следовало бы взять на себя сионистам, а еще лучше –
палестинскому «учительскому центру» (merkaz ba-morim), который, если не
ошибаемся, включил уже вопрос о еврейском произношении в программу своих
действий. Мы еще вернемся более подробно к этому вопросу, и не раз.
Здесь мы хотим еще
только указать на одно очень, в сущности, прискорбное обстоятельство, связанное
с путаницей в еврейском произношении. Детей ашкенази повсеместно теперь учат
выговаривать слова с правильными ударениями и в то же время как образцы языка
дают им читать стихи новых еврейских поэтов, правильных ударений совершенно не
признающих. В результате – или ребенок портит себе произношение, или для
него пропадает вся музыкальность еврейского стиха. Жалко слушать подчас, во что
превращаются лучшие песни наших новейших поэтов в устах еврейских детей: ни
размера, ни рифмы, а с другой стороны, нельзя же ради красоты стиха и впредь
коверкать язык. Вывод один: что нашим поэтам рано или поздно придется
последовать за реформой, и чем скорее, тем лучше для них. Обидно думать, что
именно тогда, когда еврейский язык возродится (а возродиться он может только в
своей правильной форме), стихи Бялика перестанут быть стихами.
* * *
Из
области «апологии».
В
одесском журнале «Южные записки» г-н М. Г. Моргулис начал серию
статей под общим заглавием «Вопрос, именуемый еврейским». Пока напечатаны
только две статьи, в которых автор, ссылаясь на многочисленные и в высшей
степени достоверные источники, с совершенно неопровержимой убедительностью
приходит к весьма важному выводу, а именно: что басня о ритуальных убийствах
есть клевета, и евреи совсем неповинны в употреблении в пищу христианской
крови.
Неповинны? Очень
приятно.
ЕВРЕЙСКОЕ
СЛОВО[12]
Г-н Lector из «Восхода»
полемизирует с г-ном Краузом из венского сионистского журнала «Judisches
Volksblatt». Г-н Крауз провинился в том, что печатно предостерегал российское
еврейство от чрезмерной веры в чудотворное значение русской весны. Почему г-н
Lector говорит:
Я,
конечно, не имею в виду переубедить г-на Крауза: он лично меня мало интересует.
Заслуживает внимания лишь тот факт, что сионисты, подобные ему, имеются.
Сколько их, сказать трудно. Но одно можно утверждать с уверенностью, – это
что их проповедь пассивности не может и не должна иметь успеха у
русско-еврейской массы… Она, эта проповедь безразличия.
И так далее. В чем нашел
г-н Lector у г-на Крауза «проповедь пассивности и безразличия» – этого из
приводимых г-ном Lector’ом цитат никак не видно. Видно только то, что венский
сионист не считает равноправие за идеал еврейского счастья, как не считает его
идеалом в настоящее время ни один уважающий себя еврей. Это достаточно ясно, а
если бы г-н Lector хотел это понять еще яснее, то мог бы найти и поближе Вены
печатный материал, где отчетливо и многократно повторяется, что для достижения
своих национальных задач «еврейство должно быть сильным, полноправным и
культурным». И мы полагаем, что ежели г-н Lector хотел уяснить себе и
читателям, проповедуют ли сионисты «безразличие» к положению евреев в России,
то было бы добросовестнее заглянуть по этому поводу в российскую, а не в
австрийскую сионистскую печать.
Что касается г-на
Lector’а, то он полон радостных надежд. О том, исчезнет ли «тогда» вражда к
евреям, он, впрочем, деликатно умалчивает, но он и без того очень доволен.
– Спросите, – восклицает
г-н Lector, – того самого немецкого еврея, который жалуется на формальное
лишь пользование всеми правами, спросите его, согласится ли он очутиться в
положении своих предков, обитавших в гетто, и вы услышите его ответ: “Лучше
равноправие de jure, чем полное бесправие”.
Г-н Lector открыл
Америку. Еще Конфуций, как известно, выразился, что лучше маленькая рыбка,
нежели большой таракан. Весь вопрос в том, как смотреть на юридическое
равноправие. Для одних оно – только начало великого национального
возрождения. Для других равноправием оканчиваются все еврейские вожделения. В
устах последних эта фраза: «Лучше равноправие de jure, чем полное бесправие», –
стала чем-то вроде священного лозунга. Он опять-таки не нов. В обиходе
коммерции он давно выражен весьма популярной формулой: по гривеннику за рубль,
и на том большое мерси…
В том же номере
«Восхода» (6-м) г-н Горнфельд производит измерение температуры у двух русских
писателей: у покойного Гл. Успенского и у современного симпатичного и
даровитого С. Я. Елпатьевского. По исследовании оказывается: у г-на
Елпатьевского температура выше. Температура, конечно, по отношению к евреям.
Гл. Успенский был к ним только едва-едва тепловат, а г-н Елпатьевский питает
даже очень горячие симпатии.
В одной странице нового
рассказа (г-на Елпатьевского), – радуется г-н Горнфельд, – больше
внимания к евреям, чем во всем, что написал о них Успенский.
Лестно. Любопытно,
однако же, как это нам еще не надоело с трепетом надежды всматриваться в чужое
нутро и по чужому нутру гадать о нашей судьбе. Эти взоры, устремленные не на
себя, а на хозяина, невольно приводят на память другую, тоже старинную и популярную
формулу: ешь глазами начальство.
ВСКОЛЬЗЬ[13]
Петербург, 8 марта
II
Не сосчитать, который
это день я пишу свой заголовок, цифру «II» – и рву потом бумагу.
Не могу, не пишется на
либеральные темы.
Вы, конечно, не
подумайте, будто у меня этих тем не хватает. Помилуйте, на одном только модном
слове «бюрократия» можно теперь, по милости нынешнего времени, нанизать пятьсот
строк – и еще каких, с маком и перцем.
Или можно обрушиться на
почтовое ведомство – зачем оно одну половину писем затеривает, а другую
половину вскрывает.
Или про мсье Коновалова,
который так нашумел в качестве директора здешнего горного института и у
которого есть такие похожие коллеги кое-где в провинции.
Причем не следует
думать, что я стал бы порицать мсье Коновалова и его похожих провинциальных
коллег. Не порицал бы, а выразил бы просто душевное сокрушение об их ошибке.
Ибо я тут вижу не злую
волю, а исключительно ошибку.
В чем они виновны?
Только в том, что не рассчитали биржевого момента и задумали сыграть на
повышение акций старого разбитого корыта, когда как раз эти акции пошли было на
понижение. Впрочем, господа эти еще не унывают и, глядя на некоторые факты,
говорят самим себе не без основания:
– Не робей,
Варсонофий Петрович!
Вообще я, поверьте, мог
бы рассказать о многом, ибо навидался и наглотался.
Но не клеится. Не могу
больше писать либеральных вещей.
Случалось ли вам
рассказать анекдот и потом только узнать, что собеседники ваши сто раз уже
слыхали его? Ужасно неприятное положение.
А я чувствую, что на
какую либеральную тему ни напиши, непременно поставишь себя именно в это
положение.
Расскажешь
про дворника – ничего нового: кто не знает про дворника?
Если даже наберусь духу
и так-таки en toutes lettres[14] назову то самое,
которое… ну, словом, где раки зимуют, – даже тогда грамотный читатель
совершенно невольно вспомнит, что и об этом по крайней мере уже восемьдесят лет
известно…
Тут давно нечего
выяснять, не о чем спорить. Давно сказаны все доводы за и против.
Я как-то писал уже о
том, что в нынешнем общественном брожении ровно ничего нового по существу нет.
Когда недавно стали было в печати появляться непривычные кивки по адресу
околоточного и таковая вольность произвела на публику огромное впечатление, то
разве это было «новое слово»?
Ничуть: между собой
обыватели давно иначе как «мазепой» околоточного и не называли.
Тут была новизна
дерзновения, а не самой идеи, впечатление, так сказать, приятного скандала и
законного злорадства, но ни в каком случае не открытие Америки…
Что еще можно выяснить в
российской неурядице, чего бы грамотные люди еще испокон веков не знали?
Поймите, тут не нужны, собственно говоря, никакие новые факты, никакие
«освещения».
Прения сторон уместны
только там, где еще судят…
Оттого не пишется мне на
либеральные темы.
Во времена мертвого
затишья – другое дело: тогда всякое самое сдержанное, самое тихое слово
протеста есть гражданский подвиг, если оно повторяется без устали изо дня в
день.
При затишье оно важно,
как та капля, что долбит камень частым падением, как постоянное напоминание
временно торжествующему банкроту о том, что исполнительный лист у нас все-таки
в кармане и мы ни на минуту не отказываемся от права взыскать по нему – во
благовремение.
Но ведь бывают периоды,
когда кажется, что теперь именно и подошло это благовремение.
А в такие периоды что за
смысл изображать адвоката или обвинителя, когда нужен он, долгожданный,
желанный пристав?
Ау!..
Не могу на либеральные
темы…
Я вообще полагаю, что
задачи печати совершенно меняются сообразно потребностям эпохи.
Когда все в России
пойдет по-иному – тогда начнется новый период, выдвинутся новые очередные
вопросы, и печать будет разбираться в них и помогать разбираться публике.
Часть этих вопросов
известна уже и теперь: вопросы социальные, этические, эстетические,
философские. Но ежели их коснешься, особенно в эти дни, станет как-то неловко:
словно бы не о том…
Эти вопросы еще не стали
очередными, ибо на очереди горбом торчит один и тот же стародавний вопрос о
разбитом корыте, и это даже не вопрос, а приговор, который надо привести в
исполнение.
Тут на печать ложится
другая задача: не разъяснять, не убеждать, а бодрить и увлекать. В такие периоды
печатное слово должно звучать не как лекция, а как бравурная музыка. Оно должно
шевелить волосы на голове, хватать за нервы, не давать покоя, толкать и
стыдить…
…И минутами я говорю
себе: а ведь бывали уже времена, когда люди думали, что вот-вот, завтра и
послезавтра, и тоже не могли поверить, что на десятки лет еще все останется
по-прежнему. А потом накрыла их тьма, и там они все и увяли один за другим.
Как это было ужасно, я
думаю, – прикоснуться к надежде и потом потерять ее, быстро, неудержимо, как
песок из зажатой горсти…
Неужели и над нами висит
та же судьба?
Это было бы нестерпимо,
нечеловечески, чудовищно. Этого не может быть!! – мысленно кричу я сам
себе диким голосом.
Но потом вспоминаю, что
ведь и прошлые так кричали, а все-таки снова утонули во мраке, и захлебнулись,
и не дожили до лучшего дня.
Михайловский не дожил,
Чехов не дожил, Бунаков не дожил. Кто нам порукой, что мы доживем?
Вдумайтесь только в эту
возможность, и вы содрогнетесь, потому что нет и не может быть ничего на свете
более зловещего, чем эта угроза…
А я говорю: пусть. Вы,
может быть, не согласитесь со мной, но я говорю: пусть – только бы сразу,
только без тумана.
Снова поманить,
успокоить, а потом оставить при старом разбитом корыте – этого больше не
должно быть, если только мы люди.
Или всё, или ничего.
ЧТО
ДЕЛАТЬ?[15]
Из среды сионистов
многие спрашивают: «Что надо делать сионисту, к чему прилагать свои силы?»
Посильным ответом на такие запросы является эта брошюра. Читатель не должен,
конечно, рассчитывать, что в ней ему откроются новые горизонты, какая-нибудь
оригинальная, совершенно неслыханная программа сионистской работы. Программа
нашей работы всегда та же, старая и всем знакомая, но, по-видимому, настолько
уже забытая, что будет очень полезно освежить ее в нашей памяти.
Мы распределили эту
программу, для ясности изложения, по трем частям.
Первая часть будет
посвящена вопросу о подготовке к VII конгрессу, т. е. о специальной работе
нынешнего года.
Вторая часть будет
посвящена постоянной сионистской работе вообще. В эту часть войдут особые
отделы:
1) национальный
фонд и колониальный банк;
2) пропаганда и
культура;
3) занятия кружков;
4) инициатива
отдельных лиц;
5) работа учащейся
молодежи.
Третья
часть будет посвящена особо вопросу о работе в Палестине.
Подготовка к VII конгрессу
Всем известно, что в
истекшем еврейском году шекеля собирались очень вяло. Если бы новый конгресс
был созван в 1904 году, на него явилось бы очень мало участников, тем более что
в силу постановлений VI конгресса теперь уже для выбора одного делегата нужны
не 100 шекеледателей, как прежде, а 200. Но конгресс будет созван только
будущим летом, так что перед нами еще месяца четыре для подготовки. Всякому
понятно, как необходимо послать на этот конгресс возможно большее количество
делегатов. Нечего уж и говорить о том, что для нас самих именно этот конгресс
особенно важен: в его программу войдут выборы нового президента, ликвидация
Уганды, пересмотр и усовершенствование нашей организации, легализация
национального фонда, окончательное постановление о начале реальной работы в
Палестине – все важнейшие, основные вопросы, так что предстоящий конгресс
можно смело признать гораздо более трудным и ответственным, нежели все бывшие.
Но следует помнить также о том, что и со стороны европейского общественного
мнения именно этот конгресс вызовет особенное внимание, так как события
последнего года сильно подняли в Европе интерес к сионизму и престиж нашего
движения. Британское предложение заселить Уганду, хотя и создало для нас немало
внутренних затруднений, принесло нам однако пользу в чужих глазах как первое
официальное признание нашего национального единства и серьезности наших
стремлений. Кончина Герцля, которая далеко не прошла незамеченной в Европе,
вызвала повсюду чувство симпатии к его мощной, нравственно прекрасной личности
и новый интерес к тому делу, которому в жертву он принес свое великое сердце.
Мы, таким образом, можем с полным правом сказать, что даже в день своих похорон
покойный вождь в последний раз послужил нашему великому делу… Ввиду этих и многих
иных обстоятельств на седьмой конгресс будет устремлено особое внимание и наших
друзей, и наших врагов. Если конгресс выйдет бледным, это нас сильно уронит.
Оттого не только желательно, но в высшей степени необходимо, чтобы VII конгресс
был по внешности внушителен и многолюден. Как идеал в отношении численности мы
должны поставить перед собою задачу: не допустить уменьшения числа делегатов
против прошлого конгресса, т. е. послать опять около 700 представителей.
Так как необходимое количество избирателей повышено теперь от 100 до 200, то
послать то же число делегатов значит продать в два раза больше шекелей, чем в
шестом[16] году. Эту задачу я
считаю безусловно исполнимой и даже не особенно трудной.
Конечно, в последний год
мы были слишком поглощены междоусобицей и обращали мало внимания на пропаганду
сионизма. Это очень нехорошо, это непростительно, но все-таки падать духом
нечего и беда легко поправима. Надо принять во внимание, что сионизм уже вырос
до таких размеров, когда дело (выражаясь коммерческим языком) само приносит
проценты. Идея национального возрождения говорит сама за себя. Наше движение
настолько уже заметно в еврейской жизни, оно так бросается в глаза, что одним
этим, так сказать, «шумом» само себя пропагандирует и если не окончательно убеждает,
то по крайней мере заинтересовывает все новые и новые круги еврейского народа.
Далее, все те же события последнего года, которые, как я говорил выше, усилили
интерес к сионизму среди неевреев, тем большее впечатление должны были,
несомненно, произвести на евреев. Между тем сторонники еврейского «автономизма»
потерпели несколько ударов, которые вышибли их из колеи и многих из них (как
уже заметно) заставили поколебаться в их заклятой вражде к сионизму. В то же
время за последний год получили большое развитие кружки Поалей Цион, которые
проложили путь и подготовили почву для распространения сионизма в народных
массах. Нельзя не считаться и с тем, что за этот год несколько оживилась
сионистская литература: появились новые журналы на русском языке и на жаргоне,
получившие большое распространение, а пропаганда путем печати считается лучшим
и наиболее действительным способом пропаганды, даже за границей, где вполне
возможен и устный способ. Я беру на себя смелость настаивать, что известное
агитационное значение для нас имели также два появившихся в этом году
сионистских произведения: повесть «Евреи» Юшкевича и пьеса «Евреи» Чирикова.
Изданные популярным товариществом «Знание», обе эти вещи получили большое
распространение среди еврейской интеллигенции всех слоев и настроений. В обоих
этих произведениях сионизму отведено выдающееся место, обрисован он без
тенденциозных извращений и даже с симпатией, и хотя тут же выведены и
представители ассимиляторского направления, но оба произведения заканчиваются
картинами погрома, который без лишних слов как бы доказывает всю ложь
ассимиляции.
Если сопоставить все
перечисленное, то мы должны признать: благодаря особому стечению обстоятельств,
несмотря на наше бездействие, сионизм и в этом году распространился вширь и
вглубь. Конечно, распространился он при всех этих условиях только в
неопределенной форме н а с т р о е н и
я, и если мы не поспешим закрепить это
настроение и превратить его в твердую сознательность, оно легко может понемногу
улетучиться. Но если мы энергично возьмемся за дело, то, несомненно, учтем весь
этот прилив интереса к сионизму с огромной пользой для нашего движения. Стоит
только дружно и бодро двинуться во все слои общества с шекельною книжкою в
руках, и мы неожиданно повсюду найдем гораздо более подготовленную почву, чем в
прежние годы. Кто наблюдал за это время внесионистские еврейские круги, тому
ясно, что сионисты даже не подозревают, сколько там назрело сочувствующих и
приглядывающихся, которых теперь одним твердым призывом можно ввести в лагерь
движения. Надо только пойти за ними.
К сожалению, наши
работники вообще очень ленивы ходить. Можно безошибочно сказать, что не только
теперь, но и в шестом[17] году, например,
была полная возможность собрать в два и три раза больше шекелей, чем было
продано. Тут мы проявили поразительную халатность, потому что были десятками
люди, которые охотно взяли бы шекель, если бы им предложили, но им не
предлагали просто по нерадивости. Сплошь и рядом бывает, что целая семья
благодаря одному члену-сионисту интересуется сионизмом и симпатизирует ему, но
шекеледателем состоит только этот один, ибо другие сионисты предполагают, что
уже он сам побудит своих взять шекеля, а он, между тем, не то все не может
собраться, не то просто упускает из виду… Среди публики, посещающей так называемые
«интересные» сионистские собрания, т. е. доклады приезжих ораторов,
вечеринки и т. д., бывает всегда много таких лиц, которые против сионизма
ничего не имеют, интересуются, сочувствуют, а шекеля не платят, потому что
никто их к этому не принудил. Нельзя же обманывать самих себя и говорить, будто
мы продаем шекель только тем, кто поклялся страшною клятвой служить сионизму
всеми силами тела и души, а кто только интересуется и сочувствует, тому, мол,
ни за что не выдаем шекеля. Ведь это фактически не так, да и не нужно. Сионизм
есть всенародное еврейское дело, и права на вступление в эту организацию, т. е.
на получение шекеля, принадлежат каждому еврею, если только он не является
принципиально прямым противником сионизма. А если это с его стороны право, то с
нашей стороны это обязанность. Мы обязаны помнить, что мимо нас не должен
пройти ни один еврей, кроме принципиальных прямых противников сионизма, без
того, чтобы мы не побудили его приобрести шекель. Нечего опасаться, что при
этом наша организация переполнится равнодушными. Ведь работать и руководить
будут, само собой разумеется, не эти равнодушные элементы, а преданные делу,
именно потому, что первые равнодушны, а вторые преданы делу; и намечать
кандидатов в делегаты будут ведь опять-таки не равнодушные и не из числа
равнодушных, а преданные из числа преданных – и равнодушные именно потому,
что они ровно ничего не имеют против сионизма и его успехов, охотно подадут
свои голоса за предложенного им кандидата из числа преданных делу.
Да и в каком же случае
нам легче удастся увлечь и захватить равнодушных и заставить их полюбить наше
дело: если мы введем их в организацию или если оставим их вне организации. И
тем более непростительно с нашей стороны упускать тех, которые не только «ничего
не имеют против сионизма», но уже настолько интересуются им, что посещают наши
собрания. А один Бог на небеси видит и знает, сколько таких мы пропускаем мимо
себя, не сделав даже попытки зачислить их в списки шекеледателей.
Надо помнить и заучить
раз навсегда, что сионизм не партия, а национальная организация. В национальную
организацию входит вся нация, кромке тех элементов, которые прямо заявляют о
своем нежелании войти в ее состав. Подобно тому как в состав французской национальной
организации, т. е. французского государства, входят не только преданные и
рьяные политические работники, но вообще все французы, кроме только тех,
которые этого прямо не желают, т. е. уходят из подданства, так и в
национальную организацию еврейского народа естественно входит каждый еврей, кроме
явно и открыто не желающих быть в ее составе. Кто не противник, тот у нас.
Итак, резюмирую. Даже и
в прежние годы вполне можно было навербовать среди интересующихся и
сочувствующих гораздо большие массы шекеледателей, чем мы собрали. Тем легче
будет оно в наступившем шекельном году, ибо за это время даже при нашем бездействии
многие причины распространили отражение сионизма, осведомленность о нем и
интерес к нему в еще более широких, чем доныне, кругах еврейского народа.
Поэтому будет зависеть исключительно от нашей воли не только удвоить, но даже
утроить количество шекеледателей по сравнению с шестым[18] годом и,
следовательно, послать на седьмой конгресс не только то же число делегатов,
какое было на шестом, но и больше. Тогда этот конгресс, создаваемый в такой
ответственный момент, будет величественен и внушителен и покажет и врагам, и
друзьям, что после всех ударов сионизм не только не пошатнулся, но укрепился и
вырос и послужил манифестацией нашей силы в глазах общественного мнения и
могучим ободрением для нас самих.
Но не все дело в
количестве делегатов, важно и качество. Мы начинаем обыкновенно намечать своих
кандидатов перед самыми выборами. Это порядок неразумный и неудобный.
Необходимо начать думать о кандидатах сейчас же, с сегодняшнего дня. Лучше всего
наметить на каждое место не одного кандидата, а двух или больше. Каждый
кандидат еще заблаговременно должен выставить свою программу, подробно развить
ее и защитить против программы своих противников. В избирательной агитации
должна быть выдвинута на первый план та, как выражаются за границей, идейная
«платформа», на почве которой и разыграется борьба между кандидатурами. До сих
пор мы поступали по большей части совершенно иначе: кружок, располагающий
достаточным количеством шекеледателей, намечал подходящего кандидата, приглашал
его в собрание, выслушивал его программу и, если одобрял, выбирал его
делегатом. Т. е. прежде группировалось 100 шекеледателей, а потом является
по их призыву делегат. Нужно действовать как раз наоборот. Идейные группы,
желающие провести на конгрессе те или другие постановления – например,
реальную работу в Палестине, – должны
с н а ч а л а наметить своих
кандидатов, согласных и способных отстаивать на конгрессе то или иное
требование, а п о т о м уже вербовать для каждого кандидата 200
голосов. Так поступают в Европе, и только при таком способе конгресс может
более или менее точно отражать действительное соотношение настроений в
организации.
Понятно, что при таком
идейном выборе делегатов нельзя будет считаться с тем, может ли данный кандидат
поехать на конгресс за собственный счет. Очень многих придется отправлять за
счет шекеледателей. Но ведь это вообще необходимо принять за правило, а при
удвоенном числе избирателей это очень легко. Приблизительный расход на поездку
одного делегата можно исчислить так:
Паспорт
………………………………………………..20 руб.
Билет III класса от
границы до Базеля……….………15 руб.
Обратно…………………………………………………15
руб.
Расход в дороге (8 дней
по 1 руб.) ……………………8 руб.
Расход в Базеле
………………………………………..20 руб.
Если
разложить эту сумму на 200 шекеледателей, то с каждого причитается по 40-50
коп. Иными словами, каждому придется в течение 2 месяцев откладывать по 1 коп.
в день. А до конгресса, по крайней мере, четыре месяца. Надо к тому же
заметить, что вышеприведенная смета расходов, при всей ее скромности, не есть
настоящий минимум. Бывают делегаты, которые устраиваются еще дешевле. Если
несколько делегатов из одного города составят группу и будут расходовать на еду
сообща, получится известное сбережение. Кроме того, можно воспользоваться
живущими уже в Швейцарии студентами-сионистами и перед конгрессом отправить их
в Базель, чтобы заранее подыскать дешевые помещения для той или иной группы
делегатов. Все это составит в конце концов значительную экономию, и
пóдать будет, безусловно, необременительна даже для беднейших из
шекеледателей. Но если бы она и была несколько обременительна, то надо помнить,
что отказываться от расходов на отправку делегатов было бы в высшей степени
недемократично, так как этим мы отдали бы все наши права и надежды
исключительно в руки зажиточных людей. Только идейные делегаты, избранные по
правильным способам избирательной агитации, без всякого отношения к их бедности
или богатству, и собравшиеся в большом числе, могут дать конгрессу ту серьезную
внушительность, которая теперь более чем когда-либо нам так необходима.
Следовательно, задачи
наши по подготовке к VII конгрессу сводятся к трем пунктам:
Во-первых, необходимо
самое энергичное распространение шекелей VIII[19] года, причем надо
привлекать решительно всех, кого только можно, самых близких и самых далеких
родных и знакомых, не пропуская никого, не оставляя ни одного уголка
неиспользованным и постоянно внушая друг другу, что предстоящий VII конгресс
будет одним из самых ответственных моментов в истории сионизма.
Во-вторых, идейные
группы, представляющие то или иное течение в сионизме, должны немедленно
образовать в каждом пункте избирательные комитеты, выработать приблизительную
программу своих требований на конгрессе, наметить сообразно им кандидатов,
получить согласие последних и начать, не теряя времени, самую оживленную
избирательную агитацию.
В-третьих,
каждый кружок, не дожидаясь выборов или даже приблизительного выяснения
кандидатуры, должен сейчас же установить для всех своих членов пóдать по
1 коп. в день на отправку делегата и организовать сбор этой пóдати; если
же затем окажется, что избранный делегат хочет и может поехать за собственный
счет, то для собранных денег найдется так или иначе хорошее сионистское
употребление.
Постоянная работа
Основной принцип
постоянной работы сиониста очень прост: сионист должен быть сионистом на каждом
шагу своей жизни. Не только в кружке или в собрании, но во всякий час и во
всяком проявлении своей деятельности. Он должен быть сионистом в праздник и в будни,
в делах и в забаве, за рабочей конторкой и за карточным столом, за обедом у
себя дома и за веселым ужином в ресторане. При всяком крупном или мельчайшем
событии в своей жизни он должен вглядеться и попытаться – нельзя ли
как-нибудь использовать событие для блага нашего дела. Ни одна встреча, ни одна
прогулка не должна пропадать даром. Постоянная работа есть именно в полном
смысле постоянная работа: работа, которая должна идти непрерывно, неутомимо,
постоянно, которая должна обратиться у нас в машинальную привычку, так чтобы
мы, в конце концов, не могли представить себе даже дня существования без нее,
как опрятный человек не может вообразить себе утра без умывания или набожный –
дня без молитвы.
Фонд и банк
Национальный фонд есть
именно то из сионистских учреждений, к которому легче и проще всего может быть
применено правило, высказанное выше: помнить о нем при всяком проявлении нашей
деятельности, даже не имеющей никакого отношения к сионизму или еврейству, –
«в праздник и в будни, в делах и забаве». Помнить же надо потому, что
национальный фонд есть лучшее и благороднейшее из наших учреждений, да и вообще
на свете мало учреждений, которые могли бы сравниться с ним по нравственной
красоте идеи. Фонд в основе своей составляется из копеечных приношений, и
земля, которая будет куплена средствами этого фонда, будет собственностью
целого народа. Все мы это знаем, но никто, кажется, до сих пор еще как следует
не вник во все демократичное величие этого замысла. Только недостаточным
проникновением можно объяснить, почему до сих пор собрано так мало, около
350000 руб. за 3 года. А между тем если бы фонд был достаточно велик, чтобы
импонировать и заставить серьезно с собою считаться, то одна идея, лежащая в
основе его, обеспечила бы нашему делу глубокие симпатии и глубокое уважение. Но
важнее всего то, что фонд есть наше главное орудие, а без фонда мы, собственно
говоря, ничто. При возникновении каких бы то ни было серьезных отношений, нам
прежде всего заглянут в этот карман, и если карман окажется тощим, то нам не
дадут никаких концессий и вообще не станут с нами разговаривать. Если мы
действительно можем организовать из себя крупную политическую силу, то и фонд
наш должен стать крупною силой, которая была бы способна к громадным операциям.
Поэтому служение фонду у каждого из нас должно стать руководящим правилом,
таким же, как правила вежливости или правила орфографии – почти
машинальным и в то же время укоренившимся и вошедшим в плоть и кровь.
В нашем служении
национальному фонду мы проявили до сих пор мало усердия вообще и мало
изобретательности в частности. Мы продавали по рутине марки и почти не
прибегали даже ни к одному из тех средств, которыми сплошь и рядом пользуются
люди для сборов гораздо меньшего идейного и практического значения.
Много ли, например, слыхано
о спектаклях в пользу фонда? Я имею в виду и любительские, и актерские. Очень
часто молодые люди, задумав повеселиться, берут разрешение на спектакль и
разыгрывают более или менее скверно ту или другую легкую пьеску; публика, тем
не менее, всегда набирается между знакомыми в достаточном количестве, и если
тут еще имеется какая-нибудь благотворительная подкладка, то с самого скромного
вечера непременно очищается сотня-другая рублей. Я уверен, что десятки молодых
сионистов порознь участвовали десятки раз в таких спектаклях. Но – по
еврейскому обычаю – не для себя. Надо устраивать такие вечера для себя. В
самом захудалом из городков черты оседлости гораздо легче будет собрать публику
на любительский спектакль, чистый доход с которого пойдет в национальный фонд,
чем на обыкновенное или даже благотворительное упражнение «любителей». Это тем
более полезно, что тут иногда можно ставить пьесы вроде «Нового гетто» или
«Д-ра Кона», т. е. как-никак примешать элемент пропаганды…
Еще лучше любителей –
настоящие профессиональные труппы. Прежде всего, конечно, жаргонные. Играют они
чаще всего дребедень и плохо, но, в конце концов, можно выудить и у них
что-нибудь сносное, в особенности из бытового репертуара, и откупить спектакль.
При мало-мальски энергичном распространении билетов такой спектакль может дать
до 60 процентов чистого сбора, причем, если неудобно, нет даже нужды писать на
афишах: «В пользу национального фонда» – и без того будет известно. То же
самое можно устроить и с нееврейской труппой. Это особенно легко в тех случаях,
когда труппе не везет: тогда она охотно уступит спектакль за сумму расходов по
вечеру плюс некоторый излишек и охотно разучит того же самого «Д-ра Кона». И
труппе услуга, и фонду услуга, и опять-таки некоторый элемент пропаганды.
Да и кроме спектаклей
возможно весьма многое в этом роде. Приглашают же люди предприимчивые
концертантов и лекторов и кладут после этого круглую сумму себе в карман.
Пригласите и вы, обеспечив заранее сбор наверняка, модного тенора или
популярного лектора: пусть тот поет хоть из Вагнера, пусть этот читает хоть о
Чехове, а круглую сумму пошлите в фонд, хотя, бесспорно, вы сможете отчасти
повлиять и на подходящий выбор содержания для лекций или концерта.
Специальные платные
вечеринки в пользу фонда кое-где устраиваются. Но надо их устраивать повсюду и
почаще, при малейшей возможности и даже при невозможности, так как они, кроме
дохода или фонда, представляют еще другую выгоду: гостям преподносится на них
специально подобранный национальный и сионистский материал. Однако следует
иметь в виду не одни такие вечеринки. В общежитии «вечеринкой» называется
всякий частный домашний праздник: день рождения, обряд обрезания, «бар-мицва»,
свадьба, годовщина свадьбы и так далее. В некоторых местах существуют «свадебные
комиссии», которые приходят на свадьбы и собирают среди гостей пожертвования на
фонд. Необходимо всюду заводить такие комиссии и следить, чтобы ни одна свадьба
не проходила неиспользованной. Но если вечеринка происходит в семье сиониста,
надо не дожидаться прихода комиссии, а самому действовать. У чехов есть фонд
под названием «Школьная матица»; чехи им очень дорожат и жертвуют в его пользу
при всяком удобном случае. Когда чех устраивает у себя домашнюю вечеринку –
будь это именины, свадьба или просто ужин, – он назначает для приглашенных
входную плату, конечно, самую маленькую, и гости охотно платят, так как
понимают, что это не нарушение гостеприимства, а забота о народной школе.
Плата, конечно, изменяется в зависимости от круга приглашенных с таким
расчетом, чтобы она никого не стеснила; в конце концов, можно и не назначать
определенного размера платы, а просто посадить у входа кого-нибудь с кружкой,
чтобы каждый проходящий бросил в нее сколько ему угодно, но непременно
что-нибудь бросил. Эту обязанность – сидеть у двери с кружкой – должны
брать на себя лучше не мужчины, а дамы, как это принято в «киосках» на больших
благотворительных вечерах. Далее, на самой вечеринке можно устроить маленькую
лотерею-аллегри, такие домашние лотереи очень часто устраиваются для общих
благотворительных целей, и гости охотно разбирают билетики. Предметы для
розыгрыша надо, конечно, подбирать с расчетом, предпочитая книги и гравюры
национального содержания, палестинские издания, альбомы еврейских открыток и т. п.
Это важно и в моральном отношении, и в материальном: покупая для лотереи такие
предметы, напр., открытки «Либанон», мы часто тем самым уже делаем взнос в
пользу фонда, который таким образом получит не только чистую прибыль от
лотереи, но и некоторый процент со стоимости разыгранных предметов. Еще лучше,
когда гостей много, разыграть акцию колониального банка… А когда старики сядут
за зеленые столы сражаться в карты, тогда уже не только уместно, а даже вполне
справедливо наложить на них за каждую сыгранную партию ту или иную
пóдать или известный вычет с каждого выигрыша в пользу фонда. Не думаю,
чтобы кто-нибудь из наших моралистов нашел это неприличным для фонда: налог на
карты всегда и всюду идет на дела благотворительности и т. п., и
щепетильное морализирование в таких случаях является праздной болтовней.
Я думаю, что ту же
систему надо применить и к еврейским праздникам. Почти все наши праздники имеют
глубокое национальное значение и не должны ни для кого проходить бесследно.
Между тем для многих из интеллигентной среды, ушедших от религиозной обрядности,
Ханука, Пурим, даже Пасха ничем не рознятся от будней. Это особенно заметно в
больших городах. Люди, которые не могут по своим убеждениям справлять наши
праздники по уставам религии, должны устраивать себе празднования
гражданско-национального характера. В одной семье, которая мне знакома лично,
по еврейским праздникам собирают круг гостей, читают что-нибудь подходящее из
истории или беллетристики, поют хором еврейские песни и т. д.; однажды на
Пурим в этой семье устроили детские живые картины подходящего содержания,
которые сильно заинтересовали детей и служили им пищей для разговоров за две
недели до праздника и две недели спустя. А каждый такой вечер приносит
небольшую, но верную лепту национальному фонду. Многим из интеллигентных
националистов уже давно приходило в голову, что наши исторические годовщины
следует отмечать гражданско-национальными еврейскими празднованиями. Им
остается только поступить по примеру описанной семьи. Потребность в этом так назрела,
что первый пример одного семейства может увлечь за собою всю национально
настроенную интеллигенцию данного места, и это послужит одновременно и для
развития национального чувства, и для пополнения фонда.
Ко дню рождения,
годовщинам свадьбы, на новоселье и т. д. мы посылаем друг другу подарки.
Иногда это бывают предметы домашнего обихода, наряды, книги – и если это
книги, то надо, конечно, выбирать произведения национального содержания. Но
есть случаи, когда, по разным тонкостям приличий, считается удобнее всего
поднести цветы. Сионистам в таких случаях советую смело заменять букет пачкой
перечеркнутых марок национал. фонда и утешиться тем, что на клочке палестинской
земли, который будет приобретен за эти деньги, вырастут когда-нибудь еще более
пышные розы… Где есть обычай дарить новорожденному ребенку деньги «на зубок»,
там, конечно, марки неуместны, но зато вполне уместно поднести акцию
колониального банка: те же деньги и с выгодным дивидендом…
Вместо поздравлений по
почте все более входит в обычай жертвовать на фонд. Я полагаю, что нужно делать
это не только 1 тишрея, но и 1 января, если у нас есть кого поздравить с
наступлением христианского Нового года.
Часто приходится
получать письма от сионистов, не оплаченные ни одной маркою нац. фонда. Это очень
вредная небрежность. Если бы мы твердо усвоили правило, что лучше совсем не
послать письма, чем послать его без голубой марки, то доход с писем был бы
одной из самых верных и постоянных статей в кассе национального фонда. Это
правило надо применить без исключений во всех письмах, деловых, дружеских, даже
любовных, к сионистам, просто евреям и неевреям, и настойчиво требовать того же
от всех сионистов, с которыми вы состоите в переписке.
Другая очень важная и
очень прибыльная статья – это кружки. Кружка, стоя на видном месте, сама
по себе напоминает и сама приманивает медную и серебряную мелочь. Надо
стремиться, чтобы кружка стояла в каждой квартире, и для этого начните прежде
всего с вашей собственной.
Но кроме всего этого,
так как еще все-таки останутся еврейские или даже сионистские семьи, которые по
разным причинам дают на фонд меньше, чем могли бы, то необходимо учреждать
обходные комиссии во всех частях города. Члены этих комиссий должны
систематически производить п о г о л о в
н ы е обходы всех еврейских квартир,
продавая марки, собирая в кружку и распространяя брошюры о значении нац. фонда.
Многим из нас часто
случается посылать художественные открытки. Надо опять-таки поставить себе
правилом: лучше совсем не послать, чем выбрать открытку не сионистского
издания. Необходимо требовать открытки «Либанона» всюду, в писчебумажных и табачных
лавках и на железнодорожных вокзалах. Бывает иногда и у самого заправского
сиониста, что «неловко спросить»: отзываются плоды нашего рабского воспитания.
Но тогда тем более необходимо требовать повсюду именно этих открыток, хоть ради
одного того, чтобы побороть постыдную неловкость. Следует даже нарочно разным
лицам ходить по несколько раз в одни и те же магазины из наиболее популярных в
городе, чтобы наконец заставить их, ради собственной выгоды, приобрести большой
выбор изданий «Либанона». Через знакомых продавцов надо устроить так, чтобы эти
открытки заняли в витрине выдающееся место и бросались в глаза. Именно таким
путем постоянных требований несколько моих знакомых добились того, что в одном
из самых популярных ресторанов большого русского города появилось и очень скоро
привилось среди гостей вино «Кармель»…
Главное же – всюду
и всегда напоминать о фонде, популяризировать его, выдвигать на первый план. Я
нисколько не боюсь слова «реклама». Когда за границей устраивают факельцуги с
музыкой и знаменами в честь идеи всеобщего мира, социального братства и т. п.,
это в конце концов есть просто яркая реклама той или иной идеи. И прекрасно,
потому что хорошую идею нельзя держать под спудом, а надо трубить о ней на весь
свет. Мы должны всячески рекламировать национальный фонд, должны указывать на
его благородный демократический характер, на его прекрасное назначение, должны
доставить этому учреждению колоссальную популярность, прожужжать уши и
намозолить глаза. Тогда мы добьемся того, что уж и без нашего участия бедняки и
богачи будут по собственному почину жертвовать на фонд и имя фонда станет все
чаще и чаще попадаться в духовных завещаниях. Лучшее же средство для рекламирования
национального фонда есть то, с которого я начал: ввести заботу о фонде во все
проявления нашей деятельности, как сионистской, так и частной, сделать ее
неотделимым эхом каждого нашего шага, служить фонду в часы труда и развлечения,
серьезно и шутя. Но всего легче и богаче станет пополняться наш фонд с того
мгновения, когда мы начнем реальную работу в Палестине. Гораздо живее потекут
пожертвования, когда вносящий копейку будет сознавать, что в эту самую минуту
на такую же копейку приобретается в Св. Земле частица родной почвы. И если мы
хотим не того, конечно, чтобы уменьшилась лежащая на нас работа для фонда, но
того, чтобы эта работа поскорее стала как можно более плодотворной, мы должны
потребовать начала реальной работы в Палестине от предстоящего VII конгресса.
Я мало говорил здесь об
акциях колониального банка. Но сделал это потому, что распространение акций
само по себе гораздо легче сбора пожертвований на фонд. Акции сами за себя
говорят. За истекший год банк выдаст, как уже предвидится, 4% дивиденда. Для
Европы это очень высокий процент, и надо постараться, чтобы о такой успешности
предприятия узнали все круги еврейского населения. А затем надо распространять
акции путем обходов и циркулярных писем, личных знакомств, лотерей и т. п.
Ваш покорный слуга бился недавно о чем-то с одним знакомым об заклад. Пари было
à discretion, т. е. выигравший мог потребовать, чего ему
вздумается. Я выиграл пари и заставил знакомого купить акцию колониального
банка. И ему выгода, и мне «мицва».
Пропаганда и культура
Я соединил эти два слова
потому, что для нас они одно и то же. Вести пропаганду сионизма значит прежде
всего говорить о прошлом и будущем еврейства, о ценностях еврейской культуры,
распространять знание нашей истории, нашего языка, нашей древней, средневековой
и новой литературы. Все это есть культурная работа. Мы не можем давать
национальной культуры, не пропагандируя тем сионизма, и не можем
пропагандировать, не давая культуры.
Наиболее действительное
средство как пропаганды, так и культуры есть, несомненно, печатное слово.
Поэтому надо:
Распространять подписку
на сионистские журналы. Встретите человека, у которого достаточно средств,
чтобы выписать журнал, и который однако берет его для прочтения у других, –
пристыдите его. И в этом отношении опять-таки начните с себя самого. У кого
средств на это нет – тому, напротив, сами принесите книжку.
Требовать настойчиво и
многократно выписки сионистских изданий во всех платных и бесплатных читальнях
и библиотеках.
Общие журналы и газеты,
хотя в состав их редакций часто входит много евреев, избегают давать отзывы о
еврейской прессе на русском языке и о книгах и брошюрах по еврейскому вопросу.
Надо требовать этого настойчивыми и повторными, коллективными и единоличными
письмами в редакцию. Нет никакого сомнения, что таким путем мы добьемся
появления систематических отзывов и рецензий о сионистской печати и литературе
в очень многих общих газетах и журналах. Особенно легко достигнуть этого в
местной прессе городов нашей оседлости, так как эти газеты принуждены сильно
считаться с запросами своей публики. От нас зависит предъявить ей эти запросы в
энергичной и убедительной форме, а главное – в большом количестве писем.
Всем понятно, как важно для нас, чтобы общая печать осведомляла свою публику о
сионистской литературе. Даже не сочувственный отзыв лучше замалчивания, тем
более что во многих случаях не сочувственный отзыв дает возможность напечатать
в той же или в другой газете наши возражения.
Необходимо вести у себя
списки всей текущей сионистской литературы. Для этого надо внимательно следить
за объявлениями и рецензиями в органах еврейской печати и отмечать всякую
брошюру на еврейском языке, жаргоне или русском. Кроме того, необходимо иметь у
себя «Указатель литературы о сионизме» (издан в С.-Пб. в
Находясь в обществе,
старайтесь навести непременно беседу на сионизм, но искусно, осторожно, чтобы
не вызвать впечатления назойливости. Кроме того, делайте это лишь тогда, если
вы убеждены, что сами хорошо и подробно знакомы с сионизмом, а то вас легко
могут разбить. Но, во всяком случае, ни одного не сочувственного или тем более
насмешливого отзыва о сионизме не пропускайте без серьезного отпора.
Вообще,
устная пропаганда, хотя и менее действительна, чем печатная, все-таки очень
полезна (главным образом – для «оживления» сонных пунктов) и, в конце
концов, всегда возможна. Если нельзя созвать 300 человек, созовите тридцать
отборных, т. е. таких, на которых вы имеете какие-либо виды и которыми
почему-либо дорожите. Уж они разнесут «оживление» вширь и вглубь. Следует,
однако, помнить, что нельзя требовать от оратора волшебных превращений: люди,
мол, придут несионистами, а уйдут сионистами. Этого не бывает. Устная
пропаганда с о з д а е т н а с т
р о е н и е, и в этом ее задача. Раз
создано настроение, можно быть уверенным, что оно скоро учтется в пользу
движения. Поэтому, когда из какого-нибудь маленького городка получаются жалобы
на застой, надо непременно послать туда умелого оратора. При этом оратор,
конечно, должен соответствовать той публике, на которую нужно влиять: для ортодоксов
маггид, для буржуазной молодежи студент, для рабочих экстерн и т. д.
Поэтому надо, с одной
стороны, иметь списки всех более или менее пригодных устных пропагандистов
своего города и соседних, а с другой стороны, вести оживленную переписку с
окрестными городами и следить, чтобы нигде не было застоя.
Во многих городах есть
«литературные», «художественные», «научные» общества, где читаются рефераты на
разные темы и устраиваются прения. Публика (особенно евреи) обыкновенно очень
любит такие вечера и валом валит, хотя доклады по большей части читаются
местными обывателями и ничего блестящего из себя не представляют. Надо
использовать такие общества и читать в них доклады о национализме вообще и
еврейском в частности, о еврейском языке и литературе, о значении еврейской
культуры, о национальном воспитании, а если почва подготовлена, то и прямо о
сионизме. Составить приличный реферат толковому человеку при некотором трудолюбии
очень легко, воспользоваться хотя бы тем же «Указателем литературы о сионизме».
Особенно полезны и важны будут рефераты о национализме вообще и о еврейской
культуре. Именно те слои публики, которые посещают такие собрания, чаще всего
говорят о «реакционности» национализма и видят суть еврейской культуры не в
великих этических мотивах, легших в основу современных понятий о социальной
справедливости, а в пейсах и молочной посуде.
Так же легко, собственно
говоря, составить ряд приличных лекций по еврейской истории. Дело в том, что
после семи лет сионистской пропаганды все-таки ни один из интеллигентных евреев
не знает этой истории. Поэтому достаточно поручить это дело добросовестному и
толковому человеку, и он легко составит по источникам несколько лекций, каждая
из которых сообщит слушателям очень и очень много нового, а со стороны лектора
она потребует в крайнем случае не больше одной недели на подготовку. Такие
чтения надо устраивать не только в сионистских кружках, но и в своем семейном
кругу, приглашая раз в неделю отборных знакомых и, конечно, не забывая о
национальном фонде.
На такие чтения и вообще
в более или менее занимательные собрания кружков надо приводить гостей,
выбирая, конечно, тех, на которых есть какая-либо надежда. При этом надо
помнить, что жизнь большинства нашей интеллигенции очень пуста и скучна, так
что даже малолюдное и не блестящее собрание кружка может показаться иному гостю
из интеллигентного круга очень занимательным. Поэтому надо приглашать посмелее,
но, конечно, не в такие заседания, где будет речь только об отчете кассы, а в
такие, например, где будет читаться и обсуждаться интересная статья,
программная речь кандидата на делегатский пост и т. п.
На каждое интересное для
нас событие местной или общей жизни надо откликаться листками. Для этого надо
иметь в виду и утилизировать всех, кто более или менее сносно владеет пером.
Надо помнить, что и буржуазные, и массовые круги с большим интересом
набрасываются на произведения такого рода, а по более или менее частому их
появлению люди судят о силе движения. Издавать же их стоит очень дешево и
совсем не трудно.
Страшно важно и, может
быть, важнее всего укрепление национального чувства в детях. Но говорить о
национальном воспитании вообще я здесь не буду. Учреждение школ с национальной
программой есть тема слишком большая, чтобы касаться ее между прочим. Остальные
школы по большей части так стиснуты программой, что больше двух-трех уроков в
неделю урвать для еврейских предметов нельзя, иначе будет трудно детям. Но и
тут надо делать все, что можно. Необходимо, прежде всего, строго и неуклонно
проводить основное правило: в еврейской школе все преподаватели, даже
арифметики и чистописания, должны быть люди национально настроенные. Всякий
истинный педагог поймет важность этого положения. При таком составе
педагогический совет училища уже найдет много средств для воспитания в детях
любви и уважения к еврейству. Это отразится и на классных чтениях, и на темах
для «переложения» или диктовки, и вообще на всех деталях. Здесь, в частности,
мне хочется обратить внимание на одну такую деталь. Почти во всех школах по
праздникам устраивается для детей «бал», иногда с живыми картинами, волшебными
фонарями, чтением рассказов, стихов и т. п. Такие детские праздники должны
быть строго национальны в выборе всех тем. Они всегда сильно захватывают детей
и являются в их жизни событием, о котором еще долго потом вспоминают. Если же в
школе привились введенные при Ванновском литературные собеседования с учащимися,
то в руках воспитателей есть сильнейшее средство для укрепления в детях
еврейского самосознания, и будет стыдно и грешно не использовать его, а еще
важнее д е т с к и е с а д ы
при школах, совершенно не стесненные программой…
То же самое о школьных
хорах. На еврейских детей музыка сильно действует, и приучить их с ранних лет к
звукам еврейской песни значит связать их с еврейством не головою, а сердцем.
Между тем в еврейских школах детские хоры сплошь и рядом исполняют
исключительно великорусские песни, хотя великорусской мотив совершенно чужд не
только еврейской душе, но даже нееврейскому населению в черте оседлости. Надо
обучать детей еврейским песням на еврейском и русском языке и даже не бояться
жаргона. Я далеко не жаргонист, но внушать детям пренебрежение к наречию, на
котором говорит масса, значит внушать им пренебрежение к массе.
Национальная песня
вообще есть могучее средство воздействия. От хорошей еврейской песни у самого
изолгавшегося выкреста заблестят глаза и поднимется голова и у самого
закоренелого ассимилятора что-то встрепенется в груди. Распространяйте и
популяризируйте еврейскую песню. В каждом пункте должен быть хоровой кружок.
Это очень легко, так как повсюду есть молодые люди и девицы, бесплодно
мечтающие об оперной сцене. Такой хор основался недавно, между прочим, в
Петербурге и приобрел уже огромную популярность среди еврейского населения.
Нельзя не признать, что
еврейский язык за последнее время значительно распространился. Но все-таки важное
правило о том, чтобы к а ж д ы й сионист урывал хоть по несколько минут в день
для изучения нашего прекрасного языка, почти совсем не исполняется. Прогресс
замечается только среди тех, которые и прежде знали или изучали еврейский язык:
у них прибавилось рвения, и они уже не забывают изученного, как бывало раньше,
а напротив, кое-как поддерживают и развивают познания. Но кто прежде не знал,
тот и теперь не учится. Один преподаватель сказал мне: «Я еще не видал
сиониста, который ради своего сионизма выучился бы еврейскому языку». Иные
начинают заниматься, убеждаются, что со второго урока еще нельзя ни понимать,
ни говорить, и бросают. Ввиду этого друзья нашей национальной речи должны
пустить в ход всю свою энергию, изобретательность и убедительность.
Есть лица, которые стали
бы учиться, да все не могут собраться, и одним скучно или дорого. Из таких лиц
надо составлять группы, нанимать сообща образцового учителя и подбодрять друг
друга.
В некоторых городах,
например, в Одессе, имеется много бедной приезжей молодежи, которая голодает и
перебивается уроками за рубль-полтора в месяц. Почти все эти «экстерны» (или,
по-одесски, «внешкольники») – выходцы хедера и недурно знают еврейский
язык. Со стороны еврейской интеллигенции вообще преступно оставлять эту симпатичную,
любознательную, способную, хоть и неказистую молодую рать в ее ужасном
положении, на дни без пищи и ночи без ночлега. Но если в других видах
умственного труда у внешкольников много конкурентов, то использовать их
еврейские познания было бы очень легко. Учителей еврейского языка совсем не так
много. В те группы, о которых я выше говорил, надо приглашать преподавателями
таких экстернов. Энергичный человек, обойдя знакомые дома, где есть малолетние
дети, многих без большого труда уговорил бы начать обучение детей еврейскому
языку, особенно если бы подчеркнул при этом тяжелое положение той молодежи,
которой таким путем был бы дан заработок. В крайнем случае надо и из детей
составлять группы. Это, с одной стороны, даже еще лучше: под руководством
хорошего учителя (а среди внешкольной молодежи попадаются недурные педагоги)
дети в группе начнут говорить между собою по-еврейски… Повторяю, использование
экстернов особенно удобно потому, что тут можно бить и на струнку
благотворительности, которая у многих все еще звучит громче струны нац.
самосознания. И так как, между прочим, эта молодежь действительно и отчаянно
нуждается, то нельзя откладывать и надо сейчас же взяться, с одной стороны, за
составление списка экстернов, могущих преподавать еврейский язык по новым
методам и с правильными ударениями, а с другой – за энергичное составление
групп и настойчивые обходы семейных домов.
Кроме того, каждый, кто
знает язык, должен требовать такого же знания от своих близких и друзей,
понуждать их к изучению и сам бесплатно обучать.
Каждый, кто хоть немного
освоился с языком, должен всячески укрепить это знание: прочитывать ежедневно
хотя бы по 25 страниц еврейской книги или газеты, вести дневник на еврейском
языке, писать письма и без всякого смущения беседовать на нем, помня хорошую
французскую поговорку: чтобы говорить хорошо, надо сначала скверно говорить.
Абсолютно необходимо,
чтобы в каждом пункте было хоть по одному кружку «доврей иврит» (говорящие
по-еврейски[20]). В собрания этого
кружка надо приводить и посторонних, даже не знающих языка, причем выдвигать в
таких случаях тех из членов кружка, у кого особенно красивое и отчетливое
произношение.
При достаточном
количестве «доврей иврит» надо непременно ставить спектакли на еврейском языке:
публика всегда будет, и если даже придут из любопытства несколько не знающих
языка, то тем лучше – это может побудить их к изучению. Начинать надо с
домашних спектаклей (со сбором в пользу фонда), затем перейти к публичным,
организовать любительские кружки, и помните, что когда-нибудь из этих зерен
разовьется наш новый национальный театр.
Те кружки, среди которых
нет или мало говорящих по-еврейски, должны тоже всеми средствами приучать своих
членов к еврейскому языку. Для этого прежде всего надо заменить обычные термины
делопроизводства еврейскими. Таковы слова и фразы: председатель, секретарь,
кассир, касса, протоколы, собрание открыто или закрыто, кружок, прошу слова,
слово принадлежит товарищу N., к порядку заседания, тише, голосование, принято,
отклонено и т. д. Листки с такими терминами могут быть розданы всем членам
кружка, и они совершенно незаметно свыкнутся с ними. Полезно также, чтобы
протоколы собрания велись и вслух читались на еврейском языке: слыша в
протоколе свое имя, каждый из говоривших в прошлом собрании будет невольно
вслушиваться, стараясь разобрать свою же мысль, и понемногу изо всего этого
получится серьезная привычка к звукам нашего языка.
Занятие кружков
По мере роста движения
выясняется, что кружок как форма организации несколько устарел. Но пока, по
разным причинам, перейти к более современным формам нельзя, мы должны
стараться, чтобы кружки приносили движению всю ту пользу, на какую они
способны.
Поэтому кроме обычных
обязательных занятий (главным образом по распространению шекелей и акций по
сбору в пользу фонда, пропаганде и агитации) кружкам могут быть предложены
следующие занятия.
Прежде всего – контроль
над сионистской печатью. Зная внутреннюю жизнь организации, кружки могут
справедливо судить о том, насколько полно отражается эта жизнь в том или ином
органе сионистского направления. Если какой-нибудь вопрос, интересующий
организацию, не находит отклика в сионистском журнале или газете, или если
какой-нибудь важный отдел в этом издании слаб, или какого-либо отдела недостает,
или вообще есть какие-либо упущения, или какую-либо статью следует издать
брошюрой – кружки должны ставить это на вид редакциям в мотивированных
письмах. Они должны пояснять редакциям, чего требует сионистская читающая масса
от сионистского органа. Это очень важно, так как иным путем редакциям трудно
узнавать запросы читающих слоев. Редакции в собственных интересах всегда очень
ценят такие отклики и (особенно если откликов много и из разных мест) внимательно
считаются с ними. Таким образом в лице кружков само наше общественное мнение будет
руководить нашей партийной печатью.
Для этого кружки должны
быть хорошо знакомы с текущей печатью. Читать журналы в собраниях кружков не
всегда удобно, а гораздо лучше реферировать их. Кружок должен поручить одному
или нескольким членам следить за изданиями на еврейском языке, на жаргоне, на
русском и немецком, а также, если можно, и на других языках – с тем, чтобы
обязательно каждый новый выпуск каждого издания достаточно подробно
реферировался в кружке хотя бы среди 5–7 человек. По поводу выдающихся статей
(которые могут быть прочитаны тут же) будут возникать прения. Таким образом
каждый кружок будет всегда осведомлен о содержании нашей печати на разных
языках и получит возможность давать ей полезные указания.
Кроме переписки с
редакциями, кружки должны вести самую оживленную переписку:
с иногородними кружками;
с иностранными
сионистами;
с палестинскими евреями.
Обмениваться письмами с
иногородними кружками своего района, особенно маленьких городов и местечек,
полезно для того, чтобы не допускать там застоя и в случае надобности требовать
от местного центра посылку туда агитаторов.
Переписка с иностранными
сионистами необходима для сближения. Евреи разных стран слишком отрезаны друг
от друга; им надо знакомиться. Мы приезжаем на конгрессы, не зная настроения
друг друга, и отдельные землячества обособляются, как чужие люди. С некоторыми
пунктами, где учится много русских евреев, мы несколько ближе знакомы, но что
мы знаем о сионистах Венгрии, Чехии, Познани, Швеции, Дании, Голландии, Италии,
Балканского полуострова? Переписка с членами тамошних организаций будет для нас
сама по себе очень интересна, а для нашего общего дела в высшей степени
полезна. Адреса можно найти в списках пожертвований. Вопрос, на каком языке
переписываться, не трудно разрешить: кружок, завязывающий сношения, перечислит
все языки, на которых – худо ли – способны писать его члены, а уже
дело адресата будет сообщить, какой язык всего удобнее для него. Когда будет
завязан такой обмен письмами, в руках у кружков в скором времени будет обширный
и разнообразный материал о положении и характере сионизма в разных углах
земного шара. Этот материал надо прочитывать в собраниях кружка, обсуждать и
сообща вырабатывать новые вопросы заграничным корреспондентам для выяснения таких
или других интересных подробностей. Письма надо, конечно, сохранять, а когда
скопится достаточно сведений – поручить кому-либо составить статейку,
которая охотно будет принята сионистской прессой и принесет несомненную пользу
сближению российских евреев с зарубежными. Такую же точно пользу принесут и
наши письма за границей.
Н
о в а ж н е е в с е г о – з а в я з а т ь т а к у ю
п е р е п и с к у с е в р е я м и
П а л е с т и н ы. Это необходимо
начать сейчас же, не теряя времени. Надо иметь в виду, главным образом, не
переселенцев из Европы, а коренное тамошнее еврейство в городах, но следует
переписываться и с колонистами, и с эмигрантами, число которых в последнее
время возросло. Из многих городов молодые люди уехали и уезжают в Палестину.
Через них легко получить адреса наиболее толковых представителей коренной
палестинской молодежи. Писать им можно – горожанам по-еврейски или
по-французски, а колонистам, кроме этих обоих языков, также на жаргоне. Если полезна
переписка с иностранными сионистами, то во много раз важнее сблизиться и
познакомиться с обитателями Altneuland[21],
потому что скоро туда перейдет главное средоточие сионистской работы, и нам
необходимо знать те силы, которыми мы там располагаем, как бы ни были малы эти
силы. Даже именно потому, что они малы, надо относиться к ним особенно
внимательно. Притом надо помнить, что евреев в Палестине, собственно говоря, не
мало, а очень много (70–80 тыс., т. е. около 11% населения), и если они
слабы, то только по своей нищете, необразованности и малой сознательности. Чем
больше внимания с нашей стороны увидит тамошняя молодежь, чем яснее почувствует
она единство между собою и нами, тем громче заговорит в ней и национальное, и
человеческое самосознание, стремление к просвещению и самодеятельности. Мы же
благодаря этой переписке незаметно и почти без труда накопим очень ценный
статистический материал. Мы получим сведения о настроении тамошнего населения,
об отношениях между отдельными его слоями, между евреями и неевреями, об
умственном развитии, о грамотности; узнаем, на что они надеются, чего хотят, в
чем нуждаются, довольны ли своими школами и чем в них, собственно, недовольны,
как относятся к нашему движению, что читают; мы, наконец, приобретем там в
разных пунктах знакомства, так что переселяющиеся туда будут знать, к кому на
месте обращаться, и вообще будут ехать туда уже с некоторым знанием страны и
среды. Нечего и говорить, что всю переписку с Палестиной кружки должны хранить
особенно бережно и изучать особенно тщательно: делать от времени до времени
сводки собранного материала, соединяться для этого с другими местными кружками,
тоже имеющими корреспондентов в Святой Земле, печатать такие сводки или
некоторые письма оттуда в сионистских изданиях и т. д. Нам, собственно,
необходимо центральное справочное бюро для переселяющихся в Палестину, и надо
заставить Одесский комитет учредить такое бюро, но пока его нет, переписка
отдельных кружков с евреями Эрец-Исраэль должна до некоторой степени заменить
справочное бюро, да и когда оно возникнет, эта переписка даст ему самый обильный
и драгоценный материал. В то же время надо помнить, что в бедной жизни наших
палестинских братьев, особенно коренных, наши письма будут не просто развлечением,
а событием значительной важности. Получившие будут показывать эти письма друг
другу, перечитывать их и обсуждать. Надо поэтому писать такие письма очень
тщательно; надо стараться, чтобы каждое письмо развивало, одобряло, побуждало к
самообразованию и самодеятельности, надо предлагать палестинским
корреспондентам списки книг для чтения и по возможности даже выслать такие
книги[22].
Чем больше старания вложим мы в эти письма, тем ярче будет след, который каждое
из них оставит там на поприще нашей будущей деятельности; и так как нас много,
а более или менее толковых коренных евреев в Палестине еще мало, то нам будет
очень легко сделать эту переписку оживленной и богатой и осветить ею все
закоулки Altneuland. При таких условиях эта переписка сильно всколыхнет
тамошнее население, послужит для него нешуточным культурным двигателем, и тем
скорее еврейское население Палестины станет таким, каким оно должно быть для
наших целей: культурным, самостоятельным, сплоченным и глубоко национальным.
Наши кружки жалуются на
скуку. Тут не место разбирать, мало ли они сами виноваты в этой скуке и не
лучше ли бы назвать ее просто бездельем. Но нет сомнения, что когда они возьмут
на себя эту систематическую переписку с редакциями, с иногородними и
иностранными сионистами и о с о б е н н
о с
П а л е с т и н о й, у них явится
в большом количестве новая живая работа, полная интереса и пользы.
Кроме всего этого,
конечно, у кружков остается полный простор для инициативы. Так, например:
Очень нужны
гимнастические кружки. Все это прекрасно понимают, говорят об этом уже давно, а
в России, кажется, ни об одном сионистском гимнастическом кружке еще не
слыхано. Приходит надобность – и еврейская молодежь оказывается
бессильной, дряхлой, а потому неизбежно трусливой. Это далеко не содействует
престижу нашего народа в чужих глазах, да и в наших собственных, хотя мы
столько говорили о необходимости заставить себя уважать. А надо вместо длинных
разговоров собрать 10 человек и учредить первый гимнастический кружок, купить
гири, устроить трапецию – все это очень дешево – и начать дело,
развивая мускулы рук, груди, ног и учась правильно борьбе. Нужда настолько
назрела, что за первым кружком сейчас возникнут новые, и мужские, и женские.
Тогда – если условия позволят – уже можно будет попытаться нанять
сообща большой зал, устроить там приспособления и создать настоящие
турн-ферейны; и все вместе положит основание будущему всееврейскому
атлетическому союзу «гиборим[23]», по примеру
чешских «соколов», со своими праздниками и громадными национально-гимнастическими
«слетами» на глазах у целого мира.
Но помимо специальных
гимнастических кружков, каждый обыкновенный кружок разумно и справедливо
поступит, когда заставит всех своих членов, без исключения, хоть по десяти
минут в день, например, утром, уделять простейшим атлетическим упражнениям и
приучит к тому же своих близких, особенно детей. Запомним по этому поводу, что
в виде подарка в день рождения полезно приносить еврейским детям приборы для
гимнастики. Для детей это всегда большое удовольствие, и они охотно не только
сами начнут проделывать упражнения, но еще и товарищей созовут и устроят, таким
образом, даже маленькую пропаганду.
Далее, полезны
специально-теоретические кружки. Теоретическая разработка нашей идеи все еще
хромает; гения, который целиком осуществил бы ее, пока еще нет; поэтому надо
составить ее коллективными силами. Сионисты, которым много приходится спорить с
разными противниками о нашем движении в его целом или в деталях, часто просят
руководства, как вести спор, как отвечать на те или иные доводы. Отчасти такое
руководство дает печать, но печать не всегда права и не всегда может
откликаться. Тут должны помогать теоретические кружки, составленные из
интеллигенции. Наметив себе ряд вопросов, теоретический кружок должен устроить
по ним прения – лучше всего с настоящими противниками; когда из этих прений
выяснится суть разногласий, кружок уже без особенного труда выработает
возражения на все враждебные доводы и распространит их в руководство отдельными
местными агитаторами. Если на практике выяснится, что «руководство» составлено
удачно и бьет без промаха, кружок должен его так или иначе напечатать.
Прекрасная форма
кружковой инициативы – учреждение бесплатных низших школ. Я знаю в Одессе
группу учащихся молодых людей, человек 8, один беднее другого: они умудрились в
течение двух лет содержать в предместье Молдаванка образцовый хедер для 20 душ
детей бедноты, где, кроме того, детям давали одежду. Эти молодые люди неутомимо
рыскали по городу, собирая на свой хедер до 100 рублей. Окончив учение, они
разъехались, и школы не стало. И подумать, что у нас есть такое множество
«скучающих» кружков!
Еще полезная форма
инициативы – кружки-книгоиздательства. Я знаю кружки, которые брали на
себя издание дешевых агитационных брошюр, выпускали их в огромном количестве,
энергично распространяли и, в конце концов, не только покрывали все расходы, но
еще на излишек записывались в золотую книгу.
Инициатива на то и есть
инициатива, что предусмотреть ее со стороны нельзя. Кроме указанных,
изобретательность подскажет отдельным кружкам еще десять других полезных дел.
Нужна только добрая воля, отвращение к безделью и простое сознание того, что
для самих себя лучше усиленно и напряженно работать, чем влачить нудное и
скучное прозябание без пользы и смысла.
Инициатива частных лиц
Инициатива
частных лиц также может быть предусмотрена, как и инициатива кружков. Простор в
этом отношении для отдельного лица, может быть, даже еще шире, чем для группы.
Во всяком случае, все, что рекомендуется кружкам, рекомендуется и отдельным
лицам: учреждать и поддерживать национальные школы, дешевые столовые или чайные
с читальнями, издавать книги и брошюры и т. д. Часто слышишь жалобы
сионистов из буржуазного класса на то, что им «нечего делать», и на упреки за
склонность к безделью получаешь ответ: «Да ведь мы все-таки работаем в разных
несионистских обществах и комитетах; значит, мы не ленивцы, а просто нет
решительно причины, почему зажиточным сионистам не продавать шекелей и марок.
Именно им, у которых бывает так много народу и которые сами так часто ходят в
гости, это очень легко. Если же им, может быть, неловко заговаривать «в
приличном обществе» о сионизме, то ведь одно из двух: или поборите неловкость,
или не будьте сионистами, ибо надо же иметь le courage de ses opinions[24].
Во-вторых, как раз в области «обществ и комитетов» у сиониста может найтись
немало работы. Наша цель требует, чтобы мы постепенно захватили в свои руки все
еврейские учреждения. В «обществах и комитетах» надо вербовать союзников,
агитировать за национальное направление, во всем, где только может проявиться
национальное направление, бороться с ассимиляторскими течениями и содействовать
вступлению единомышленников для составления сионистского большинства. Это
особенно полезно в просветительных учреждениях, считая в том числе так
называемые попечительные советы при общественных школах. Сионисты из
зажиточного круга, в особенности дамы, принесут огромную пользу нашему делу,
если будут и сами учреждать профессиональные школы национального направления и
собирать вокруг них попечительный совет с национально настроенным большинством.
И ничего трудного в этом нет. Ведь устраивают же такие школы несионисты,
значит, можем устраивать и мы. Нужно только, чтобы мы поняли свою выгоду и,
повинуясь ей, предпочли живое дело праздному кочеванию по скучным гостиным скучных
людей.
Вообще же, главная
задача личной инициативы – это именно Eroberung der Gemeinden (завоевание
общин), которое входит краеугольным камнем в программу всякой живой партии.
Сионисты должны проникать всюду и всюду захватывать в свои руки большинство.
Меня всегда поражала одна странность в образе действий одесских националистов,
которые вот уже несколько лет подряд нападают на ассимиляторский состав
местного комитета Общества просвещения и все не могут получить большинства.
Одесский комитет общества имеет влияние на большие народные круги, и завоевать
его действительно необходимо. Но если бы всю ту энергию, которую националисты
затрачивают на агитацию среди членов общества, убеждая противников и уговаривая
равнодушных, они обратили лучше целиком на энергичную вербовку новых членов
среди местных сионистов, они достигли бы сразу двух целей: и получили бы
победу, и увеличили бы доход общества. А среди местных сионистов еще очень
многие не состоят членами общества, хотя это несомненный долг каждого сиониста,
который имеет возможность урвать у себя 5 руб. в год. Надо помнить, что
словопрения сами собою, логика логикой, а победителем остается тот, кто привел
с собою больше войска. Что в Одессе есть достаточно войска для сионистского
большинства – это доказали недавно выборы раввина. Несмотря на все подвохи
и давления с одной стороны, несмотря даже на то, что со стороны сионистов неожиданно
появились два кандидата (вещь весьма не похвальная с точки зрения партийной
дисциплины), – несмотря на все, огромным большинством голосов прошел
сионист. Значит, хватит свежих людей и на завоевание Общества просвещения. А
завоевать его, повторяю, надо во что бы то ни стало, потому что это значит
взять в свои руки еврейское народное образование во всей южной половине черты
оседлости и даже больше, благодаря массе литовских экстернов, приходящих
учиться в Одессу.
А палестинский комитет?
Странно и стыдно сказать, но есть множество сионистов, которые не состоят
членами этого комитета (3 руб. в год). Именно благодаря этому отсутствию живых
сил комитет спит, хотя именно теперь бы ему и работать на всех парах. Устав
расширен – можно организовать переселение, которое теперь ведется слепо и
беспорядочно, учредить справочное бюро в Одессе и в Палестине, завести агентов
в Константинополе для облегчения пересадок; да и вообще, с началом реальной
работы в Палестине одесский комитет выдвинется на первый план. Нужны поэтому
новые силы и новые средства, ибо комитет, повторяю, впал в самую жалостную
старческую сонливость. Студент, побывавший этим летом в Одессе, рассказывал мне
характерную вещь: он спросил у еврея-лавочника, в двух шагах от помещения наших
ховевей Цион[25]: «Где здесь
такой-то комитет?», и оказалось, что лавочник не знал и даже никогда не слышал.
Кто же виноват? Лавочник? Виноват сам комитет, т. е. виноваты мы, которые
в такое важное время забыли оживить наш единственный официальный исполнительный
орган в России. Каждый сионист, кроме бедняков, должен быть н е п р е м е н н о членом палестинского комитета, и даже как-то
неловко настаивать на такой простой и понятной вещи. Не забывайте, что когда
конгрессу понадобится специальный орган для ведения работы в Палестине, этим
органом, естественно, явится комитет, и наше дело постараться, чтобы в его лице
конгресс нашел бодрого и сильного исполнителя.
Работы учащейся молодежи
Почти во всем том, что
говорится на предыдущих страницах, я имел в виду исключительно силы и энергию
молодежи. В старину было время, когда гражданскую работу несли на себе зрелые
мужи, а юноши могли спокойно укреплять силы духа и тела в подготовке к будущему
делу. Но капиталистический строй современного общества изменил такой порядок. В
этом строе сознание каждого отдельного человека с детских лет воспитывается и
дрессируется на одном пункте: на вопросе о пропитании, на ответственности за
сытость и голод себя самого и своей семьи. Страшная тяжесть этого вопроса, в
сословно-цеховое время лежавшая на могучих плечах цеха, в нынешнее
«индивидуалистическое» время целиком упала на слабые плечи личности, и нет,
таким образом, ничего удивительного, если в сознании современной личности этот
вопрос стал самым главным, поглотил, заслонил и вытеснил все прочие интересы.
Вот почему в наше время, по мере того как человек зреет и приближается ко
внутреннему уравновешиванию, в нем постепенно крепнет и сознание первенства
«хлебного вопроса» над всеми другими, высшими интересами. Вот почему в наше
время люди зрелого возраста так скептически и даже с иронией говорят о
гражданских идеалах и гражданской борьбе как о чем-то приличествующем только
зеленым юношам, между тем как именно зрелым-то людям и следовало бы сражаться
на гражданской арене, которая требует зрелого духа и большого опыта. Вот почему
гражданская работа почти вся стала монополией молодежи, которая, по счастью,
еще не уравновешена, в которой сознание первенства «хлебного вопроса» не успело
еще созреть до надлежащего размера и которая, наконец, еще не обременена
семьей. Вывод же тот, что борцы зрелого возраста представляют редкое
исключение, и именно поэтому им уступаются первые места руководителей и вождей,
но действующая рать может состоять только из молодежи, и без молодежи не может
быть никакого движения. Молодежь должна сознавать свою историческую роль и не
жалеть ни своих сил, ни свежести, ни надежд на личное счастье, ибо если не она,
то никто.
Поэтому, повторяю, почти
все требования, высказанные в этой книжке, относятся к молодежи вообще. Но
несколько замечаний надо посвятить, в частности, молодежи учащейся, поскольку
она находится в особых условиях. Эти особые условия заключаются в том, что
учащимся в средней и высшей школе почти не нужно искать средств к объединению:
они уже объединены самим фактом обучения в одном и том же заведении. Им поэтому
гораздо легче действовать, и они должны действовать всеми силами и средствами,
помня, что именно в учащейся молодежи гимназий и университетов пышнее всего
развивается язва самопрезрения и ассимиляционного притворства и что выжечь эту
язву теперь, в юности, значит выжечь ее навсегда.
Сионисты из учащейся
молодежи средних и высших школ должны прежде всего поставить себе задачей знать
наперечет и лично всех, без исключений, евреев своего заведения.
Познакомившись, надо сближаться с ними и сближать их между собою в школе и на
дому, привлекать их в свои товарищеские кружки и вообще всячески добиваться,
чтобы евреи в заведении, от старших до младших, составили одну дружную и тесную
группу. Это, конечно, не должно мешать самым добрым отношениям с товарищами
неевреями. Чтобы скрепить еврейскую группу, лучше всего обязать ее известной
взаимопомощью: помогать бедным товарищам в уплате за право учения, в покупке
учебников или горячей пищи, следить за успехами друг друга, особенно младших
товарищей, заступаться за них, доставлять им репетиторов и т. д. Все это,
конечно, без какого бы то ни было нарушения дисциплины. Из такого единения,
если его умело вести, всегда само собой вырастет чувство национального
самосознания.
В таких гимназиях, где
почему-либо не введено изучение еврейских предметов, надо побудить родителей
хлопотать у директора о включении в программу еврейской истории.
В последнее время
дозволяются и поощряются школьные журналы, печатные и гектографированные. Мы
должны издавать в каждом городе хоть по одному такому журналу, посвященному
интересам учащихся евреев. Силы всегда найдутся. Помню, что в мое гимназическое
время я участвовал в составлении журнальчика «Правда», который имел большой
успех и который я теперь еще перечитываю с удовольствием. Там были вещи,
которые хоть сию минуту в печать. Часы, проведенные за совместным
редактированием «Правды», были лучшими часами за все время моей гимназической
карьеры. Тем больше радости доставит своим редакторам и читателям их еврейский
журнал, ибо «Правда» была органом общим и, сколько я ни любил ее, не могла мне
быть совершенно родною. То было другое время, еще до первого конгресса; теперь
гимназисты вообще поумнели, а гимназисты-евреи в частности. Я убежден, что их
журналы будут иметь самое серьезное влияние и значение.
Подъем самосознания
среди еврейских гимназистов выразился, между прочим, в товарищеской помощи не
принятым в русские университеты, уезжающим учиться за границу. Сионисты должны
взять это дело постепенно в свои руки.
Задачу
распространения нашей идеи среди женской учащейся молодежи могут взять на себя
исключительно студенты и гимназисты. Кроме них тут почти некому влиять, в
особенности на учениц средней школы. Между тем, влиять на них необходимо, так
как изо всех оплотов ассимиляции наша интеллигентная женщина есть, к сожалению,
самый солидный и самый опасный. Еврейские девушки среднего круга сильно
заражены, по большей части, поверхностным скептицизмом, выражающим раннее
старчество души; очень трудно увлечь их какими-либо идейными интересами, с
которыми для них связано представление о чем-то «неженственном» – особенно,
конечно, такими неэстетическими идеями, как идея еврейства. Поэтому влиять на
них надо умело и осторожно: сначала привлекать их гостьями в кружки на
интересные заседания, в участницы еврейских любительских спектаклей или
литературно-музыкальных вечеров, в еврейские хоры и т. д. и только потом,
приучив их не пугаться еврейского, можно исподволь внушить им национальное
мировоззрение. Конечно, две-три подруги-сионистки, если такие найдутся, в среде
учащихся могут совершить всю эту тонкую работу гораздо легче и скорее.
Помните две вещи:
во-первых, развитие национальной идеи среди учащегося юношества нам страшно
дорого и важно, так как это юношество еще очень, очень далеко от нас и в то же
время необходимо нам, как свет, как воздух, а во-вторых, завоевать его для
нашего дела совсем не трудно, потому что правда жизни на нашей стороне и
молодежь всегда чутко слышит правду. Надо только донести эту правду до ее слуха
и сердца. Эту задачу вы должны взять на себя, хотя бы вас было при первых шагах
очень мало. На моих глазах группа из трех гимназисток в течение года завербовала
почти все школьное еврейское население крупного губернского города: девушки и
юноши увлеклись еврейским языком, на перерывах хватали книги по истории
Израиля, работали в народных кружках. Спросите у садоводов: малая ветка садовой
яблони, привитая к дикому молодому стволу, превращает все деревце в культурное
и плодовое, на радость работнику и на пользу людям.
Чтобы заключить эту
часть, посвященную постоянной работе сиониста, я хочу указать на одну
постоянную задачу, которая свято падает на каждого из нас, старых и молодых,
женщин и мужчин, образованных и неграмотных, вместе и поодиночке: эта задача
есть охрана чести нашего народа.
Мы чересчур легко даем
оскорблять эту честь. Мы дошли до такого падения, что в простом ругательстве уж
и обиды не чувствуем, думая про себя: «Спасибо, что только обругали – могли
бы и побить!» Сплошь и рядом, даже в общественных местах, мы пропускаем грубые
выходки по адресу нашего народа мимо ушей, утешаясь тем, что «это не к нам
обращено». Неправда: это всегда к нам обращено, и мы должны ответить. Мы должны
положить конец надругательству над нами, во что бы то ни стало. И это очень
легко. Нам плюнут в лицо так беззаботно, «между прочим», на ходу – не
потому, что наши оскорбители настолько храбры и хотят непременно ссоры с нами,
а только потому, что это удовольствие дешево обходится: плюнул и пошел дальше,
и больше ничего. Надо приучить их к мысли, что это удовольствие теперь
обходится дорого. Надо затвердить, как новую заповедь: где есть хоть один
еврей, там слово «жид» не должно пройти даром. Люди благоразумные будут нас
отговаривать: «Вы так слабы – что вы можете сделать?» Но задача наша вовсе
не та, чтобы в каждом отдельном случае остаться победителем. Наша задача –
внушить окружающей среде впечатление, что оскорбить наше национальное чувство
не значит более, как значило прежде, доставить себе совершенно даровое
маленькое развлечение, а значит непременно, с математической верностью, вызвать
неприятное и резкое столкновение. Достаточно внушить такое впечатление, и нас
перестанут задевать, независимо от того, кто останется «победителем» в каждом
отдельном столкновении. Потому что средний обыватель смирен и лает только на
связанных, хорошо и прочно связанных, а столкновений совсем не хочет. Тогда
оскорблять нас будут только там, где мы того действительно заслуживаем, или
там, где захотят нарочно ссоры. В первом случае мы должны будем исправиться, во
втором случае настанет минута показать, кто мы такие: гордый народ или подлая
слякоть, созданная на то, чтобы ее месили сапогами.
Работа в Палестине
Я не буду здесь говорить
о той организованной работе в Палестине, начало которой, мы надеемся, положит
VII конгресс. Тогда в Палестине начнутся закупки земли, будут командироваться
туда особые агенты, учредятся бюро, устроятся фабрики и т. д. Все это –
дело VII конгресса, т. е., вернее, дело нашей подготовки к VII конгрессу.
Если мы хотим, чтобы реальная работа началась, мы создадим большие массы
избирателей, которые этого желают, и пошлем на конгресс делегатов, которые это
постановят.
Но теперь я хочу говорить
не о работе конгресса, а о работе отдельных личностей. В первых двух частях
этой книжки я обращался к сионистам вообще, стараясь найти работу и горячим, и
тепловатым: здесь я пишу для отборных из отборных, для тех, которые готовы на
все страдания, на все жертвы. Нас укоряли долго за то, что наше движение будто
еще не освящено ни одним мученичеством. Однажды было собрание в Берне, на
котором противники сионизма повторили этот укор и гордились перед нами
количеством своих страдальцев. Тогда поэт-сионист Бертольд Фейвель рассказал
этим противникам повесть, полную без конца мук и лишений, героизма и
самопожертвования, и наши противники слушали его, затая дыхание, забывая
шевельнуться. Это была история билуйцев. Надо повторить эту историю, и настала
пора создать новое «Билу».
Этот призыв только
недобросовестный или неумный человек может назвать изменой политическому
сионизму. Напротив, всю нашу надежду я вижу в политическом сионизме, и не будь
политического сионизма, не было бы ни смысла, ни нужды в новых билуйцах. Но для
того чтобы политический сионизм завоевал евреям Палестину, евреи должны своими
руками подготовить ее. Так поступают все культурные народы, когда хотят
укрепиться на данной территории: они наводняют ее своими работниками. То же
сделаем теперь и мы, если отборные представители нашей молодежи не побоятся
труда и лишений ради Палестины и возрождения. Что не побоятся, видно уже и
сейчас: поход сам собою начался, из разных мест доходят слухи о группах
молодежи, собирающихся или уехавших в Палестину. Это не туристы, а бедняки: они
едут оживить нашу землю работой. Одни там устроятся, другие, промаявшись
несколько лет, вернутся назад, но за эти несколько лет они сделают свое дело,
отбудут свою народную военную повинность.
Это –
военная повинность. Много веков уже не было у еврейского народа собственных
солдат, теперь им подошло время. Кто идет в солдаты в военное время, тот, если
любит родину, не задаст вопросов, будет ли ему в походе сытно и тепло. У нас
тоже военное время, и пусть наши работники будут готовы на тяжелый труд и на
голод и холод. Тем более что найдутся такие, которым нечего терять, а
надрываться под тяжестью и молоть зубами черствый хлеб все-таки лучше в
Палестине, чем где бы то ни было. Но я верю, что мы найдем не только таких,
кому нечего терять. Пойдут и из уютных домов, ускользнут и от прибыльной
карьеры, найдутся и девушки, и тоже не побоятся. Да и чего бояться? Разве сотни
представителей еврейской студенческой молодежи не голодают и не зябнут по
разным чердакам университетской Европы? И разве телесный труд и чистый воздух
не нужны нам, малокровным, тонконогим и узкогрудым? Многие вернутся назад
бодрыми, сильными, здоровыми, какими никогда не бывали. И ничего, что вернутся
назад: они принесут с собою любовь к Палестине и привьют ее другим, а сами,
когда настанет день, снова появятся там, на местах своей юношеской работы, ибо
невозможно, чтобы тот человек, который посеял зерно, не пришел ко дню жатвы.
Пусть только будет у нас закон: три года молодости каждый из нас должен отдать
на «военную службу» еврейскому народу в Палестине.
Что там делать – это
выяснится на месте, а когда мы завяжем переписку с коренными и переселившимися
палестинцами, то будет ясно и здесь. Надо ехать туда, а работа найдется, но это
будет работа тяжелая и скучная, и надо быть готовым на все.
Прежде
всего надо вытеснить из еврейских колоний рабочих-арабов. В Палестине грозит
повториться обычная история: еврей вкладывает ум, а физический труд приносят
другие, и понятие «еврей» сливается с понятием «эксплуататор». Надо идти
отдавать самих себя под ярмо этой эксплуатации, чтобы еврейские виноградники и
поля возделывались еврейскими, а не арабскими руками. Если мы верим, что ядром
нации является ее рабочий, мы не можем допустить, чтобы у еврейского народа в
Палестине не было этого ядра. Надо вытеснить арабов: это может занять около 5
или 6 тысяч человек, а потом даже больше. Для колонистов это будет выгодно:
еврей честнее и сметливее араба, не украдет, не оставит нарочно корешка сорной
травы, чтобы и на будущий год получить работу, не напутает и в более сложных
садовых занятиях. Кроме того, теперь колонисты живут среди арабов в ничтожном
меньшинстве, а это при возможных ссорах небезопасно. Присутствие большой массы
рабочих-евреев придаст еврейским колониям большую устойчивость, влияние и значение.
Вместе с тем надо помнить, что постоянный заработок, обеспеченный арабу в
колонии, сильно повышает цену на окрестные арабские земли. Но при всем том
колонисты не будут платить евреям больше того, что получает араб. Это значит,
что надо будет работать за 30 – 40 коп. в день. И то не больше 9 или 10
месяцев в году. В августе и сентябре, когда полевой работы нет, придется
перебиваться как-нибудь иначе, и тут, несомненно, случится недоедать. Но за это
время, кочуя в поисках заработка, вы ознакомитесь с краем, а это очень важно.
Посмотрите, в чем одно из главных преимуществ японцев: они раньше изучили через
своих эмиссаров решительно все – все мелочи топографии, состав населения,
разные языки, обычаи и настроения того края, с которым теперь им пришлось иметь
дело. Это важно не только для грубой физической войны: в том культурном
завоевании, которое предстоит нам, победа останется за теми, кто приобретет
больше влияния в крае, а получить влияние значит раньше до тонкостей изучить
все стороны характера страны и населения.
Нашей
целью не будет ни «инфильтрация», ни «мелкая колонизация», как утверждают иные.
Цель впереди – открытое, крупное политическое переселение под флагом нашей
политической организации. Возрождение билуйства нужно не для того, чтобы
заселить Палестину «через час по столовой ложке», а для того, чтобы подготовить
Палестину. Подготовить страну для массового населения – значит, во-первых,
развить в ней все виды промышленности, чтобы создать большой спрос на рабочие
руки, т. е. потребность в иммиграции, а во-вторых, приобрести
преобладающее влияние в стране. Индустриализацию Палестины возьмет на себя
конгресс, приобретение влияния должны взять на себя мы. А для этого надо прежде
всего добиться, чтобы тамошнее наше население из невежественного, экономически
зависимого, разрозненного и малосознательного стало просвещенным, приобрело
трудовую самостоятельность и объединилось прочным национальным самосознанием.
Тогда оно среди малокультурных остальных групп тамошнего населения получит первенство
и силу.
Отсюда вытекает наша
вторая задача в Палестине: учить. Мы должны заполнить и переполнить, за самую
ничтожную плату, все города, деревни и закоулки Палестины, где только есть
евреи, молодыми и толковыми учителями и учительницами.
Надо фактически ввести у
тамошних евреев всеобщее образовательное обучение, которое всегда было и будет
главным условием национальной непобедимости. Кто только чувствует себя годным к
учительству, девушки и юноши, пусть готовятся к этому виду нашей военной
службы: надо овладеть хорошо еврейским языком, изучить фребелевские
руководства, разработать нормальную программу начального школьного образования
в национальном и общечеловеческом духе. Надо насытить и пересытить еврейскую
Палестину школами: если невежественное гетто будет сначала чуждаться наших
учителей, надо усилить предложение, чтобы вызвать наружу существующий, но
искусственно подавленный спрос на школы; надо довести предложение учительского
труда до такой степени, чтобы оно поистине превышало спрос, чтобы школа
проникла во все поры населения, чтобы наконец действительно не стало школьников
для новых школ. Надо идти напролом, очертя голову, как азиаты на приступ, как
саранча на огонь: принести в жертву без всякой жалости первые ряды, чтобы через
тысячу неудач все-таки дойти до нашей цели и дать Палестине через несколько лет
сильное, культурное, сознательное, образцово сплоченное молодое еврейство,
которое сыграет тогда для политического сионизма роль отборного передового
отряда – уже внутри той самой крепости, которую мы задумали взять
правильной планомерной осадой.
В наши школы надо
привлекать и арабов. Это – важное условие для приобретения влияния в крае.
Туземное население должно сжиться с мыслью, что все от евреев: и материальная
культура, и духовная. О материальной культуре позаботится конгресс,
индустриализуя Палестину; о духовной культуре позаботимся мы. Вообще, мы должны
систематически овладевать симпатиями арабов. Вытеснение арабских рабочих из
колоний вызовет их неудовольствие, но это необходимо. Тем более надо во всем
остальном заслужить расположение арабов. У колонистов, кажется, развилась
скверная привычка допускать грубость в отношениях к арабам. Этого надо строго
избегать. Араб должен встречать с нашей стороны твердое и ласковое обращение,
никакого насилия, никакой несправедливости: мы должны импонировать ему своей
внешней и внутренней культурностью, которая всегда невольно подчиняет дикарей.
Еще задача – знать
обо всем и обо всем осведомлять организацию. Чутко и зорко следить за
действиями немцев, англичан, французов и других, замечать каждый шаг их и
предвидеть все их расчеты. Запомните: побеждает тот, кто больше осведомлен.
Свыкнитесь
с мыслью, что Палестина еще принадлежит Турции, и изучайте Турцию. Мы должны
хорошо знать турецкие законы, турецкую историю, турецкие обычаи, турецкое
настроение. Те из нас, которым хочется карьеры, пусть помнят, что и Турции
нужны врачи, инженеры, финансисты, фабриканты, коммерсанты, и там еврею, может
быть, легче добиться видного места на общественной или государственной службе,
нежели где бы то ни было в другой стране. Уже есть пионеры, которые вступили на
эту тропинку. Это не так ужасно. Скоро пробьет и для Турции пора очнуться и
направиться по дороге прогресса, отрекшись от фанатизма и внутренних раздоров,
и если отдельные евреи примут участие в ее пробуждении, это полезно и для них,
и для нее и будет в конце концов очень справедливо, потому что изо всех племен,
среди которых мы жили, один только турецкий народ никогда не угнетал нас… В
этом деле не надо, конечно, рассчитывать на большие еврейские массы. Здесь
место только для отдельных лиц, которые от такой перемены поприща, может быть,
ничего не потеряют, а еще выиграют. Идите в Турцию и не шумите об этом.
О Палестине тоже не
шумите, не твердите об успехах, когда будут успехи, не кричите о планах. Но о
самой стране, о ее покинутой и родной красоте говорите евреям горячо и много,
чтобы они помнили. Сделайте перед евреями галута для Палестины то, что я выше
советовал сделать для идеи национального фонда: рекламируйте Палестину.
Приложите старания (ведь это и для вас выгодно), чтобы ни одна русская газета в
черте оседлости не выходила без корреспонденций из Палестины. Вы там будете их
писать, мы здесь будем их требовать. Если многим из вас после трех лет «военной
службы» придется вернуться назад, пусть они заразят окружающих своей любовью,
пусть рассказывают о Палестине умирающим старикам и малым детям в колыбели.
Пусть не останется того еврея и того дня, когда бы этот еврей не слыхал о
Палестине и не думал о Палестине. Тогда вы получите громадные результаты. Вы
увидите, как еврейские толстосумы поплывут в Палестину искать той наживы, за
которой они до сих пор гнались по чужим землям. Пусть. Это нужно. Вы увидите,
как наша ассимилированная молодежь, те агрономы и техники, что теперь, окончив
курсы, разбредаются для практического усовершенствования Бог знает куда,
постучатся за практикой у ворот Палестины. Вы увидите, как туда нахлынут
евреи-туристы, просто посмотреть, как Швейцарию, или провести лето, как на
курортах Ривьеры, и даже свадебные путешествия буржуазных еврейских парочек
изменят Венеции для Яффы. Пусть, это все нужно. Каждая песчинка золотой пыли,
которую оставят на том берегу эти сытые люди, будет увеличивать оживление края,
призывать новые рабочие руки, усиливать и укреплять ваше влияние. Так вы снова
свяжете и сродните две разрубленные, вечно друг о друге тоскующие доли однако
живого целого: дом Иакова и землю Израиля.
«В дорогу, дом Иакова! И
мы пошли».
Заключение
Полагаю, что читатель не
искал в этой книжке развлечения и не будет жаловаться на то, что нашел в ней
сжатый перечень, сухое расписание занятий на завтрашний день. Только это и
хотел я дать, чтобы, сколько могу, ответить на частые вопросы: «Что нам
делать?» Дела, вы видите, много, и нам должно быть стыдно за себя, что его так
еще много, что мы до сих пор столько разглагольствовали и сделали так мало
дела.
Но не надо быть
пессимистами. Все-таки актив нашего баланса есть уже большая организация,
конгресс, два банка, фонд, много журналов и газет, значительный подъем духа и
(последнее по месту, но не по важности!) три десятка еврейских колоний. Есть,
значит, на что оглянуться и с чем идти дальше.
Но
чтобы легче было идти, надо идти дружно. Это не значит, будто я советую
отбросить все фракционные различия. Но пора уже бросить пререкания между
отдельными фракциями. Мы точно соперничаем в резкости взаимной критики, отдаем
на междоусобицу много сил, а пока стынет то железо, которое мы призваны сообща
ковать. Партии в сионизме неизбежны потому, что сам сионизм есть не партия, а национальная
организация, которая должна включить все слои и все направления еврейского
народа. Но каждая партия должна прежде всего развивать и приводить в исполнение
свою собственную положительную творческую программу, а не устремлять все свое
внимание на программу соседа, чтобы непременно раскритиковать ее в пух и прах.
Лучше самим шагать, чем подставлять друг другу ножки.
Я не отрицаю, понятно,
внутренней критики. Но она не должна поглощать столько внимания. Нельзя
допускать, чтобы из-за каждой новой группировки поднимался вопль о расколе и
распаде сионизма. Сионизм от этих воплей не рухнет, но зачем же беспокойство?
Надо помнить, что у нас есть, именно в области критики, другая забота, важнее,
чем обмен бранью между фракциями. Если хотите спорить, спорьте лучше с теми,
которые еще противятся сионизму, и то заслуга. Не теряйте перспективы; заучите
раз навсегда, что сионист-палестинец, конечно, лучше территориалиста, но
территориалист лучше автономиста, автономист лучше ассимилятора, ассимилятор
лучше выкреста. Из-за внутренних разномыслий, которые в конце концов сами
ощупью найдут свой modus vivendi[26], нельзя забывать о
пропаганде нашей идеи в ширь и в глубь еврейского народа. Направляйте главный
огонь нашей убедительности на тех, кто еще далеко от нас, а не на близких
соседей. Тогда и все дело наше скорее пойдет.
И не будьте разборчивы.
Не требуйте, чтобы работа была непременно романтически красива и эффектна.
Работа не опера, и нечего требовать от нее бенгальских огней и красивых поз.
Величавы и прекрасны только результаты работы, да еще та внутренняя преданность
делу, что дает человеку силы для упорного труда. Сам процесс работы всегда
кропотлив и мелочен. Будьте на это готовы; не погнушайтесь ни разноски шекелей,
ни вывоза нечистот на поля прижимистого колониста. Вы на военной службе у
народа, который иначе погибнет. А кому противна работа, кому нужны бенгальские
эффекты, фехтовальные упражнения, оперные позы, венки и рукоплескания, тому не
место, и пусть он уйдет. Мы ничего не утратим. «Мы теряем только тех, в лице
которых мы ничего не теряем», – сказал Герцль.
Но жалко нам все-таки
станет, жалко не о них, а за них. Мы переживаем такое интересное время: оно
будет исторической эпохой, потомки наши будут воспитывать на его преданиях
детей, а когда мы состаримся, малые внуки по вечерам станут просить деда:
расскажи нам о делах твоей молодости. Было время, когда и мы расспрашивали
наших дедов о старине, и они печально говорили нам, что их молодость прошла в
эпоху серого безвременья, когда скучно и пусто было жить, и не осталось им от
той поры ни одного великого воспоминания. Что же, это не их вина: не люди
создают эпоху, а эпоха людей. Но стыдно и тяжко будет тому из нас, кому на
старость лет выпадет позорная доля ответить младшему внуку на его пасхальное
«ma neshtannè»[27] – «Avodim
hojinu»[28]… был я рабом, и
рабом остался. Правда, слыхал я, что время моей юности было временем кипучего
брожения, что явились тогда работники и взошло солнце для нашего народа, но я
ничего не заметил, ничего не помню и не о чем мне рассказывать, ибо все, что
сделано, сделано не моими руками…
Данте говорит, что ни
раю, ни аду не угодны «те, которые прожили на земле без хвалы и без порицания.
Им не грозят муки вечной смерти, но их слепая жизнь так низменна, что они
готовы завидовать всякой другой участи. Мир не сохранил о них памяти, небесная
милосердная справедливость презрительно забыла о них; что нам о них говорить?
Взгляни и пройди себе мимо». Жалко таких людей, если даже сонное пустое время
породило их такими; и трижды более жалки они, если пришли на свет в минуту
общего пробуждения, но сами не пробудились и ничего не видели, ничего не
сделали. Так говорит русской поэт:
А вы на земле проживете,
Как черви слепые живут:
Ни сказок про вас не расскажут,
Ни песен про вас не споют.
*
Статьи, напечатанные впервые в российской
периодике в 1905 году, планируются к публикации во второй книге четвертого тома
«Полного собрания сочинений» Владимира (Зеэва) Жаботинского, который выйдет в
свет в 2013 году. Редакция благодарит за предоставленные материалы инициатора,
составителя и главного редактора издания Феликса Дектора.
Редколлегия «ИЖ» уверена, что эти статьи и заметки представляют интерес не только для специалистов по
истории начала XX века, но актуальны для наших читателей и сегодня. В том
числе и как произведения литературы.
[1] Одесские новости.
1.01.1905.
[2] Хроника еврейской жизни.
№ 1. 2.01.1905.
[3]
Очевидно, Жаботинский ведет здесь летоисчисление от I Сионистского Конгресса (1897), на
котором была создана Всемирная сионистская организация.
[4] Би́лу (וּ"בִּיל). Под этим названием, составленным из начальных букв
слов библейского стиха בית
יעקב לכו
ונלכה «Бет Яаков леху ве-нелха» («Дом
Иакова! Вставайте и пойдем!», Исайя, 2:5), возникла в начале 1882 года в России
палестинофильская организация еврейской молодежи, преимущественно студентов,
задавшихся целью основать в Эрец-Исраэль образцовую земледельческую колонию.
Билу вошла в историю сионизма как первое поселенческое движение, возникшее в
диаспоре.
[5] хранители нравов (в
ироническом смысле, латынь).
[6] в Литве, Польше и России
(идиш).
[7] Русь. № 25.1.02.1905.
[8] Потеряно мужество –
потеряно всё (немецкий).
[9] Вот где обнаружится твое достоинство.
(«Божественная комедия», Ад, песнь 2).
[10] Хроника еврейской жизни.
№ 6. 6.02.1905.
[11] без пролития крови (латынь).
[12] Хроника еврейской жизни.
№ 7. 13.02.1905.
[13] Одесские новости.
16.03.1905.
[14] откровенно (французский).
[15] Екатеринослав,
типолитогорафия Л. И. Сатановского. Апрель 1905.
[16] См. примечание 3.
[17] См. примечание 3.
[18] См. примечание 3.
[19] См. примечание 3.
[20] Точнее: говорящие на
иврите.
[21] Старая новая (или обновленная) страна (немецкий) – так назвал Теодор Герцль Эрец-Исраэль в своем романе-утопии, вышедшем
в 1902 году.
[22] Редакциям сионистских
журналов и газет следует до поры до времени высылать свои издания в Палестину
за одни почтовые расходы или вовсе бесплатно. [Примечание В. Жаботинского].
[23] герои (иврит).
[24] мужество собственного мнения (французский).
[25]
Ховеве́й Цио́н (צִיּוֹן חוֹבְבֵי,
буквально «любящие Сион»; в русской традиции – палестинофилы), движение,
основанное из разрозненных кружков и групп (главным образом из России) на их
Первом съезде в 1884 году. Ховевей Цион явились связующим звеном между идеей
возвращения к Сиону и началом политического сионизма, провозглашенного Герцлем
на Первом Сионистском конгрессе (1897).
[26] образ жизни (латынь).
[27] «чем
отличается» [эта ночь от других ночей?] (иврит, вопрос из
Пасхальной агады).
[28] «рабами
мы были» [в Земле египетской] (иврит, из Пасхальной агады).