Стихи
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 42, 2012
Полина Беспрозванная
Теудат-оле [1]
ПОЛДЕНЬ
В ИЕРУСАЛИМЕ
Тени короче, чем девичья
память…
Здравствуй, чужая летняя
осень,
грозных овец молчаливое
стадо.
Грузных агав несуразные
копья.
Хватит ли пороха все
распатронить,
вещи собрать наугад и отчалить
чалой лошадкой по пегому
склону?..
* * *
Любовь уже не пугает, а
смерть – ещё.
Вернее, пугает, но так,
на скорую руку,
мимоходом, не глядя в
глаза…
Один – голубой, и
иссиня-чёрный другой,
безлунный.
* * *
Господи, откуда и куда
гонишь бессловесные
стада,
даже слёз им не даруя
дара?
Не спрошу «зачем» и «почему»
–
всё равно ответа не
пойму,
но не удержусь – шепну: «Доколе?»
И ответ наотмашь получу.
* * *
Фиолетовое что-то
распускается поодаль.
Бело-розовое нечто
отцветает за углом.
Разноцветных девять
кошек возле мусорного бака
(всяк по-своему
прекрасна) чем-то заняты своим…
Я стою припёкой сбоку и
смотрю на всё с досадой,
не большою, но досадой,
весом, скажем, в полкило.
И слабо мне
распуститься, и слабо заняться делом,
даже отцвести слабо.
А когда в рассоле мутном
заблестит весёлый месяц –
не ломоть чарджуйской
дыни, а солёный огурец,
заварю в зелёной чашке
чай лимоново-имбирный
и неправильным глаголом
обожгусь до хрипоты.
УЛЬПАН «МОРАША»[2]
Бесценному тренажеру духа
Нет. До ночных кошмаров не дошло.
Хотя не знаю, может, кто и бился
в конвульсиях, шепча: «Тифтах[3],
тифтах».
Я не о том. О чём? О правоте
неправоты, предвзятости, упорства
(или упёртости?). Неважно. Не о том.
О чём же все-таки? Наверно, о чужом
наречье и наречьях. О личине
и личности, не сразу различимых,
скорее смешанных, как масло и вода.
О жизни, что всегда проходит мимо –
неуловимо и неумолимо…
Тода[4],
Арье, тода.
* * *
О
любви да о родине — тем не бывает иных…
Ю. Нешитов
О любви и о смерти…
О прочем
не стоит. Хотя
и об этом, пожалуй, не
стоит. Ну, разве что полушутя,
лёгким намеком, как
искоса брошенным взглядом,
с привкусом явным
вербального полураспада.
ПОЭТИЧЕСКИЙ ДИСКУРС
использовать культурные
слои
вставать на цыпочки
тянуться к лавровишне…
ты говоришь, что ничего
не вышло
я возражаю: вышло ничего
HOMO LOQUENS
О
чём говорит камень? Да всё о том же – о
жизни,
перемётной
сумой шуршащей в сухой траве.
О
чём говорит пиния? Да всё о том же – о
смерти,
скачущей
с ветку на ветку, сжигающей всё и вся.
О
чём говорит кошка? Да всё о том же –
о
молочных реках любви, текущих куда хотят.
О
чём – под сосной, на камне – Homo бормочет loquens,
на
кошку косясь с опаской?
Ни о чём. Ни о чём. Ни о чём…
* * *
Эти
холмы вокруг – это такая радость!
Именины
сердца – в любой сезон, в любую погоду.
Крутолобые,
неторопливые… Стадо
молча
бредет к водопою и дальше – к броду,
к
Мёртвому морю на горизонте. И пахнет смертью
всё – до последней цветущей колючки чуть волглой шкуры,
до
осколка кремня, блеснувшего в лунном свете,
до
шальной, взрывающей воздух утренней суры.
* * *
в
библейских корневых
хамсиновая
ночь
никто
никак помочь
не
может никому
…хивья,
сатан, иша
поспешный
спуск во тьму
минуту,
так и быть,
помедли
на краю
покуда
ветер ловит хвост
той дольней музыки в раю
* * *
А. Б.
…сводящий счёты с
плоскостью холста,
покуда не настала
темнота
шабатняя, и голубой от
белой
уже не отличишь…
А чёрная парит.
И дышит.
И с звездою говорит
на языке языческом
Кибелы.
* * *
Посмеёмся с тобою вместе
над странной дрожью,
притяжением, страхом,
центростремлением плоти…
Короче, над этим скарбом,
не столько скорбным,
сколько ненужным
ввиду переправы скорой
в одиночку
через замёрзшую реку
на детских коньках-снегурках.
ГОРОД
он проникает в поры как
лунный свет
как розмарина запах
запад восток неважно
теперь он мой
каменный ломаный
небесный и золотой
* * *
нежно-серый
трамвайный жеребчик
мышиновожатый
на излёте зимы
по-над Яффо
в преддверье дождя
вероятно последнего в этом эоне
да пожалуй таким я еще не видала тебя
и ты нравишься заново мне
неуместный как слёзы на свадьбе