Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 42, 2012
Андрей Грицман
ПОЭМа
СУББОТЫ
ИСХОД 30:11 – 34:35
«Две каменные плиты, покрытые письменами,
давно разбиты, осколки теперь в земле
на территории египетского военного лагеря.
На них – прикосновение его длани.
Никто никогда не видел облика среди пепла и гари».
Однако за границей жизни
начертано: есть видение без возврата.
Врата приоткрыты, запах мяты, обрывки песен,
облако пыли, горящие реки, куда-то идут солдаты.
Крыло дуновения того ветра. Знание недоступно
ни ночами агонии, ни душным больничным утром.
Только в конце на зеркале дыхание вскользь наметит
тающий легкий образ в потустороннем свете.
Это лишь тень Моисея в пути, на лице завеса.
Горизонтальный месяц веками застыл на месте.
Он на пути остался, где-то его могила.
Образ его прозрачный плывёт над долиной.
Его собеседник рядом, с нами в пути по пустыне.
В колкой заре на рассвете, в тлеющем дыме,
в тающей ночью тени на площади в Ханаане.
ЛЕВИТ 16:1 – 18:30
После того как они ушли, подойдя слишком близко,
небо заволокло, и брату заказан был
вход под страхом смерти, и резко
облако взмыло за полотном пустыни. На расстоянии
виден был знак, и ушёл человек в поисках зверя в унынье.
Но не одинок ты в скалистой пустыне, Азазель.
Аарон перед Ним в ожиданье всю жизнь –
не разрублен тот узел.
Вот и запомни, что меченый ты: избран, послан в предел недоступный,
там, где свобода струится и рвётся ручей по уступам,
то омоет, то снова взыграет ключом – и растает.
Отдохни в день десятый, и вспомнишь всю
жизнь, и предстанешь
перед Ним ты один, у светло-отвесного входа.
Запах крови, и дыма, и кож – всё проходит.
Там демоны-звери померкнут в ночи, и ты, утомлённый,
обнажённый, застынешь под кровом безмолвно.
В том месте, где слышен язык, словно рядом
наречье пропитано чудным и медленным ядом.
Язык, который мы слышим, не помним, но знаем,
по краю пройдя неумолчно трепещущим садом.
И звуки слышны, голоса, голоса, но буквы,
обломки согласных как будто разбросаны чадом.
ЛЕВИТ 19:1 – 20:27
Третий день – день запрета. Разложен костёр.
Незнакомец стоит на пороге твоём.
Выбрось хрупких божков и вымети сор.
Ты в конце остаёшься со мною вдвоём.
Собери виноград, и последний кувшин –
для случайного гостя из дальней страны.
И отец твой, и ты, и твой внук, и твой сын –
все вернулись с чужой и постылой войны.
Посмотри на свой дом: опустели поля.
Где-то мать и сестра черепки собирают.
Но написано: есть за пустыней земля.
Если это не рай, то предвестие рая.
Там прозрачен рассвет, ароматен закат,
бесконечен родник у забытой гробницы.
И невидимый свет, струясь, словно весть,
озаряет родные и дальние лица.
ЛЕВИТ 21:1 – 24:23
На день седьмой ты станешь тих и нем.
Ты отдохнёшь от пристальных работ.
Проходят дни, недели, будет семь
недель, и выйдет в поле тот,
чей облик далеко. Свежи его следы,
и сладок дым от жертвоприношенья.
Сын египтянина придёт как весть беды,
и будет тщетной жертва всесожженья.
Но есть хлеба для скорбных и чужих,
дошедших из долин до тех предгорий,
где человек и зверь пьют сальный, терпкий дым
тех наслаждений, что приносят горе.
Но мы в том месте, где дарован нам
в кувшине глиняном необозримый свет.
Дохнёт покоем тихий ветер сна,
прошелестит по глянцевой листве,
по ивам вдоль ручья, по нам, по всей родне
по листьям пальм и принесёт к апрелю
весть о земле, о молоке, о дальнем дне,
когда мы выйдем наконец на волю.
ЛЕВИТ 25:1 – 26:2
Земля ждет сорок девять лет.
Сорок девять раз я ждал тебя в своём сердце.
Сколько лет над землёй длится полёт
взлетевшей с надеждой трепетной птицы.
По реке времени, в лесах пространства,
сквозь опустевший, оглохший, остывший город
несёт она весть о временном постоянстве,
о том, что народ мой древен, но вечно молод.
А душа, где она находит верное место?
В чужих пределах, но отзвуки помнит слова.
Хранится оно всю жизнь, всё детство.
Взлетевшая птица вернётся домой снова.
5 АДАР II 5771 (11 МАРТА 2011)
Когда нас не будет, не станет, настанет
Ваш мир в пустоте бессловесного гуда.
Мы дымом взлетим, звездой негасимой
В заброшенном городе старшего сына.
Задавленных судеб овраг оседает.
Никто не выходит на улицу в мае.
А вы припадёте к подножиям жирным,
Покрытым кровью и салом могильным.
И там, в перепончатом мраке забвенья,
Всё медленно вдаль поплывёт –
к разрешенью
Всех ваших задач относительных чисел,
К забытому складу непонятых писем.
Но выживет память кровавого сгустка,
Там книга закрыта, там гулко и пусто.
Но и без нас будет боль абсолютна,
Когда ваши дети больные под утро
Всё будут шептать с осязаемым страхом.
И дети, и вы – до последнего часа:
Йоав, и Элад, и грудная Адасса…
ДОЛИНА МЁРТВЫХ КОСТЕЙ (ИЕЗЕКИИЛЬ, 37:1-14)
В Долине Мёртвых костей стою и внемлю.
Правой прошу о помощи, глаза прикрываю левой.
Ручьи пересохли, кость превратилась в камень.
Скажи, зачем ты меня в этом месте гиблом оставил?
Долина Мёртвых костей, смерть, но и в ней – обещанье.
Восстанет народ, ибо вечно твое прощенье.
От тех, кто убиты, лишь кости и пыль остались.
Кости не могут жить и дышать, их тени не встанут.
Сын человеческий – здесь весь твой народ погибший.
Но помни, могилы откроет и благословит Всевышний
народ свой грешный, вдохнёт движение ветра.
Ветер четвёртый, вслед за первым, вторым и за третьим.
Бог мой войдёт в вас, и снова к истокам вернётесь
В землю свою – в свою землю последнюю, в Эрец.
Память костей в той долине всю жизнь и
всю смерть остаётся.
Смертный дымок над долиной и городом медленно вьётся.
САМУИЛ 11:14 – 12:22
Я стар и сед, я вёл вас через жизнь всю жизнь.
Свидетель мой – Всевышний. Из Египта
вас вывели Моисей и верный Аарон,
не дав допить смертельного напитка.
Теперь, когда не видно ваших лиц,
повёрнутых к Ваалу и к Астарте,
ждёт царь Моава, сонмы филистимских хищных птиц
летят на вас, и в ожиданье смерти
недвижны вы. Но старец Самуил
промолвил медленно: «Оставьте страх и боли.
Вы совершали то, что требовал Ваал.
Всевышний выведет вас снова из неволи».
Забудьте страх. Он не оставит вас,
пока Его в себе несёте через годы.
Скреплённые единою судьбой
опять вкусят и молока, и мёда.
И снова поплывёт маяк судьбы
сквозь заросли неведомой природы
вслед за кивком незримой головы
в далёкие безвременные годы.