Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 40, 2011
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЁМ
РОЖДЕНЬЯ!
* * *
Рифмующий
легко и смачно,
поющий
смачно и легко –
куда
ты скачешь, вечный мальчик,
неуловим,
как Сулико?
Мы
все вокруг тебя стареем,
тебя
лишь время не берёт.
Твои
веселые хореи
(Читатель
рифмы ждет «Корея»?
Ну
на, возьми ее скорее!),
как
санки, мчат тебя вперёд.
А
мы, заложники матраса,
сидим
и смотрим из щелей
на
эту солнечную трассу,
на
твой божественный бобслей.
Прости
нас, слабых и безвольных,
за
наш обломовский режим,
за
то, что рифмою глагольной
мы
часто, видит Бог, грешим,
за
то, что ты один на сцене,
а
мы лишь вслед тебе глядим…
На
то ты, Юлик, чистый гений.
А
гений – он всегда один.
Алла Боссарт
* * *
У
ртутного столба есть разных миллиметров,
и
градусов шкалы вокруг нуля полно.
Ну
а твоя судьба – не ждёт попутных ветров,
крыла
её светлы и с небом заодно.
И
обходя моря, и горы, и угодья,
и
южные моря, и Эрец-Исраэль,
хамсин
или туман – ты при любой погоде
свободен,
как нисан, а значит – и апрель.
Щебечут
какаду кудрявые прогнозы,
их
тьмы и там и тут – ни счесть, ни перечесть.
А
у тебя в саду – благоухают грозы,
и
яблони цветут, и новых песен есть.
Игорь Бяльский
* * *
Если бы я был Василием
Жуковским, непременно сочинил бы в честь Юлия Кима балладу «Певец во стане
русских коэнов». Но у Жуковского певец напоминает воинам о великих русских
полководцах, а я назвал бы имена Высоцкого, Галича и Окуджавы.
Ибо
это именно они, великие барды прошлого столетия смотрят сейчас на Юлика и молча
одобрительно кивают. Ибо Ким без сомнения принадлежит к этой светлой компании.
Юлик, дорогой, ты
талантлив, умён и весел – живи и пой!
А стишок я всё-таки
написал:
Люди есть на свете – мало их,
Божьим даром щедро удостоенных,
Юлий Ким, конечно же, из них,
он певец во стане русских коэнов.
Над его талантом потрудились
гены и России, и Кореи,
так они отменно совместились,
что удачу празднуют евреи.
И когда бряцает он на лире
среди Кима любящих людей,
то теплее делается в мире,
и мягчает сердце у блядей.
Оставайся, Юлик, так же светел,
ты родился истинным поэтом,
и твои три четверти столетия –
мелкая херня на фоне этом.
Игорь Губерман
* * *
Суета, и томление духа,
Да на месте
бессмысленный бег –
Вот и вся она, наша
житуха,
Всё, чем русский горазд
человек.
И не встреть в ней
однажды я Кима,
И не выпей бы с ним я
тогда,
Так, глядишь, и прошла б
она мимо,
Не оставив в культуре
следа,
Но свалилось, незнамо
откуда,
С запредельных каких-то
небес
Вдруг необыкновенное
чудо
Из необыкновенных чудес.
Юль Черсаныч, талант
многоплодный,
Выдающийся русский поэт,
Ты дубиной любови
народной
Почитай уж полвека
огрет.
Где б ты ни был – везде
тебе рады.
Даже в самом медвежьем
углу,
Лишь свои ты заводишь
рулады,
Как тебя приглашают к
столу.
Я люблю тебя с позднего
детства,
Что в трудах и лишеньях
прошло,
А теперь мы живем по
соседству
В белокаменном нашем
Гило.
Я – всё больше и
больше старея,
Обрастая седой бородой,
Ты – всё больше и
больше еврея[1],
Таки кто же из нас
молодой?
Игорь Иртеньев
* * *
Герой любого праздника,
Любого зала перл,
Певец с лицом
проказника,
О чём бы он ни пел.
Так мало вместе выпито,
Так много спето врозь.
Ему там, на Олимпе-то,
Так холодно небось!..
И я хочу его обнять
Разок за столько лет!
Но держит в строгости
меня
Здоровый пиетет.
Светлана Менделева
* * *
Я с утра посылаю всех к чёрту,
я весь день пожимаю плечом.
Вижу цифры, но Ким-то при чём тут,
когда ясно, что он ни при чём?
Мимо Хайфы и Харькова мимо
он пульсирует сквозь облака –
От Москвы до Иерусалима
плотность Кима весьма велика.
Вечно будучи кавалергардом,
бомбардиром и рыбой-китом,
он на зависть бардессам и бардам
не спешит обрастать животом.
Просто, видимо, Кимом любуясь,
время малость умерило прыть.
Я люблю Вас, люблю Вас, люблю Вас
и любовь не намерен таить.
Григорий Певзнер
* * *
Ну, ребята, – всё,
ребята,
Нету ходу нам назад,
Оборвалися канаты,
Тормоза не тормозят.
Вышла фига из кармана,
Тут же рухнули мосты,
А в условьях океана
Негде прятаться в кусты…
Юлий Ким, 1988
Ну, Черсаныч, – всё, Черсаныч:
Снова нету нам житья.
То, как зверь, завою на ночь,
То заплачу, как дитя.
Вышел месяц из тумана –
В страхе спрятался в туман.
Вышла фига из кармана –
Оттопырился карман.
Оседлала всю Расею,
Что украла – не вернёшь.
Фига жрёт и тут же серет,
Вот что значит невтерпёж.
У неё персты проворны –
Всё стащили в свой общак!
Где ж вы, ленинские нормы?
Где вы, Дубчек и Собчак?
Фига Лондон заселяет
И на лондонском суде
Свету белому являет
Представленье о себе.
Вор на воре, плут на плуте,
Ловкачи, на тате тать…
Где ж ты, «Хроника событий»?
И кому тебя читать?..
Не
печалуйся, брат Черсаныч, такое у нас не впервые. Ведь и Блоку было в радость
дышать воздухом революции. «Пальнём-ка
пулей в Святую Русь – / В кондовую, / В избяную, / В
толстозадую!». А как пальнули, да как заполыхало родное Шахматово – затосковал
Александр Александрович. Дивился прыткости новой власти: «Чего нельзя отнять у большевиков – это их исключительной
способности вытравливать быт и уничтожать отдельных людей». Тогда, в 1919-м
ещё казалось, что отдельных. И тоскливый термин культурное одичание изобрёл в ту пору он, Александр Блок, а
вовсе не в нынешнюю пору твой друг Владимир Сергеевич Дашкевич.
Но
от «Двенадцати» Блок не отрёкся. И был, пожалуй, прав. Ведь возникла же на том
пепелище новая цивилизация – наша с тобой, Черсаныч, цивилизация, великая
цивилизация, по правде говоря.
Даст
Бог, и теперь обойдётся. А на вопрос «что делать?» сам же Блок и ответил
накануне мучительной своей кончины. Вот как сформулирован его завет живым: «спокойно и медленно созидать истреблённое
семью годами ужаса». У нас
с тобой, правда, не семь, а побольше, но остальное – в самую точку.
Созидать. Спокойно и медленно. Истреблённое.
Потому желаю тебе,
печальный мой красавец, прожить ещё как минимум семьдесят пять годов, посвятив
их этому хорошему занятию.
Дмитрий Сухарев