Стихи
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 40, 2011
Иван Милых
Мы жизнь вкушаем не без
боли
НУДИСТИКА
На пляжах нежатся
счастливчики
у прибережной полосы:
одни снимают прям щас
лифчики,
другие – сняли уж трусы.
А третьи – сняли то и
это,
ведь им никто не
запретит.
Пейзаж – пригожий для
поэта,
но, право, это мне
претит.
ПОД КАРА-ДАГОМ
Напрягаяся с каждым
шагом,
мы бежали под
Кара-Дагом.
Вдруг подумалось: чё
бежим?
Может, ляжем и полежим?
И легли, и лежмя лежали,
и касалась ты тихо мя…
Меж ветвей облака
бежали.
И бежали они – бегмя!
«МИЛЫЙ ДРУГ»
Сжимая тело круассана,
читал я книгу про Жужу.
Гляжу: красотка
Мопассана
пчелой порхает по пляжу.
Я встал. Уже без
круассана.
И к ней вальяжно
подхожу:
«О кто вы?» А она:
«Оксана!»
«Но почему же не Жужу?»
«Та я… оце… осьо…
отута…»
Мне стало ясно, как ежу:
то – не Жужу! И
потому-то
заткнулся я и не жужжу…
ВОСХОЖДЕНИЕ
Я дошёл до Кучук-Енишара[1]
и котомку вознёс на
спине.
Если что-нибудь мне и
мешало,
то осталося это при мне.
ЯПОНСКИЕ АКВАРЕЛИ
(Из Максимилиана)
На террасах у Тамары
мы порхали в прошлый
раз.
Я промолвил: «Утамаро
мог бы сделать вас
анфас!»
«Фас? – спросили вы. – Иди
же,
укуси-ка, покусай!»
Так я понял, что вам
ближе
Кацусика Хокусай.
ПОБРОДИТЬ БЫ В ТУМАНЕ С ТОБОЮ
Первый мужской романс
Побродить бы в тумане с
тобою, мой друг!
Ну а лучше, чтоб не был
туман.
Просто б – нежность и
грусть разливались вокруг,
как про это писал нам Т.
Манн.
Побродить бы в тумане с
тобою, мой друг…
Да, пусть всё-таки будет
туман!
Чтобы нас в ароматы
упрятал урюк,
чтоб абрек не набросил
аркан.
Чтобы кто-то из урок не
тронул курок,
как Темрюк, не воздел
нас на крюк,
утаимся, мой друг, в наш
туманный мирок!
Наш урок – не кирдык и
каюк.
СЕДИНА В БОРОДУ
Была б у
женщины седая борода…
Вот это б
да!
Я ДОЛЖНА ПОНЯТЬ ТВОИ УРОКИ
Второй женский романс
О заре
проснусь и на заре же
задрожу,
как тополиный лист:
ты меня
когда-нибудь зарежешь
под
осенний свист.
А пока ты
думаешь, мочить ли
иль живой
натешиться вполне…
Знаю, мой
рачительный мучитель, –
это ты
учительствуешь мне.
Я должна
понять твои уроки,
я должна
окрепнуть до зари,
чтоб
уйти, когда настанут сроки
и не
попросить: «Со мной умри…»
ПУЩЕ, ЧАЩЕ И ВАЩЕ
Пуще
прежнего и пуще…
Может,
встретиться нам в пуще?
Может,
встретиться нам в чаще?
И ваще – встречаться
чаще?
ПО УЛИЦЕ ХОДИЛ
Смотрела ты погоду на
Gismeteo
и куталась теплее в
одеяло:
и снег, и дождь, и тучи,
мол, несметные.
А глянул я – и солнце
воссияло.
«Но как же так?!» – спросила
ты взыскующе.
А так, мой друг!
Ведь днями и ночами
ты в одеяло куталась
тоскующе,
а я – ходил свл…
лсвл…
с влюбленными очами!
САРКОЗИ И БРУНИ
Как
Саркози ты ни брани,
он выбрал
все-таки Бруни.
– Рази
меня, – сказал, – рази!
…Я
сразу понял Саркози.
* * *
Со
срачицы[2] своей
следы губной помады
ни всуе,
ни вотще я не хочу стереть.
Осталися
оне, свидетельства услады,
как
памятка на мне – вообще, отныне, впредь.
О,
срачица моя!.. Пусть, белизну теряя,
со мной
она влачит отмеренные дни!
В
разлуке, mon ami, забуду ли тебя я –
чьи
очертанья губ на срачице видны!
Опять
кричала в ночь, пророча, надрываясь,
нея́сыть
(а порой – почти что неясы́ть)…
Но сладок
мне удел – не мучаясь, не каясь,
на
срачице своей твой знак любви носить.
НА БЕРЛИН!
Когда ты
поедешь в Берлин,
в берлогу
Европы, один,
то
знаешь, милок,
возьми-ка
мелок —
напомнить,
что мы победим!
Когда ты
приедешь туда,
пройдись,
не побойся труда:
увидишь
рейхстаг,
где был
русский стяг
и
красная, наша звезда!
Всё
похрен – рейхстаг, бундестаг…
Там был и
пребудет наш стяг!
Ты вновь,
как бойцы,
как наши
отцы,
«Дошли!» –
напиши. Не в напряг?
В РАЗДУМЬЯХ
Я шёл и думал, думал,
думал…
А ветер дул, и дул, и
дул…
И вдруг такое я
придумал,
чего не смог мой друг
Федул[3].