Гарики
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 40, 2011
Игорь Губерман
а утром просыпаешься пророком *
* * *
Восторг сочинителя вовсе не прост,
упрямы слова, а не кротки,
то рифму никак не ухватишь за хвост,
то мысли – подряд идиотки.
* * *
Пусть объяснят нам эрудиты
одно всегдашнее явление:
везде, где властвуют бандиты,
их пылко любит население.
* * *
Пророки, предсказатели, предтечи
–
никто единым словом не отметил,
что сладостные звуки русской
речи
однажды растекутся по планете.
* * *
Когда болит и ноет сердце,
слышней шептание души:
чужим теплом довольно греться,
своё раздаривать спеши.
* * *
В духовность не утратили мы
веру,
духовность упоительно прекрасна,
но дух наш попадает в атмосферу,
а это ей совсем не безопасно.
* * *
Такая мне встречалась красна
девица,
что видел я по духу и по плоти:
в ней дивная изюминка имеется,
не раз уже бывавшая в компоте.
* * *
Заметил
я уже немало раз
печальными
и трезвыми глазами:
спиртное
выливается из нас
ещё
довольно часто и слезами.
* * *
Склероз,
явив ручонки спорые,
сегодня
шутку учинил:
я
сочинил стихи, которые
давно
когда—то сочинил.
* * *
Забавно
мне крутое вороньё,
которое
политику вершит:
когда
твоя профессия – враньё,
дерьмо
сочится прямо из души.
* * *
Видно,
это свыше так решили,
ибо
парадокс весьма наглядный:
чтобы
делать глупости большие,
нужно
ум иметь незаурядный.
* * *
Земное
благоденствие вкушая,
клубится
человеков толчея,
все
заповеди Божьи нарушая,
но
искренне хвалу Ему поя.
* * *
Мы
все – особенно под мухой –
о
смерти любим чушь нести,
кокетничая
со старухой,
пока
она ещё в пути.
* * *
Одно
из, по-моему, главных
земных
достижений моих –
сейчас
уже мало мне равных
в
искусстве разлить на троих.
* * *
Настолько
много мыльных пузырей
надули
мы надеждами своими,
что
где-то, очевидно, есть еврей,
который
наши души лечит ими.
* * *
Сболтнёшь
по пьяни глупость ненароком,
смеются
собутыльники над ней,
а
утром просыпаешься пророком –
реальность
оказалась не умней.
* * *
Двух
устремлений постоянство
хранит
в себе людское племя:
страсть
к одолению пространства
и
страсть к покою в то же время.
* * *
Душа
пожизненный свой срок
во
мне почти уже отбыла,
была
гневлива, как пророк,
и
терпелива, как кобыла.
* * *
С
поры, что сняты все препоны
и
абсолютных нету истин,
весьма
узорны выебоны
пера
и кисти.
* * *
Только
те, кто смогли и посмели
власть
российскую громко ругать,
лишь
они, вольнодумцы, сумели
голой
жопой ежа напугать.
* * *
Божий
мир хорош, конечно, очень,
но
для счастья многое негоже,
впрочем,
я сильнее озабочен
тем,
что я себе не нравлюсь тоже.
* * *
Порядок
в России сегодня пригодный,
чтоб
жить интересно и вкусно,
великий,
могучий, правдивый, свободный
держа
за зубами искусно.
* * *
Нет,
мы не случайно долго жили,
к
поросли ушедших мы привиты,
время
к нашим жизням доложили
те,
кто были смолоду убиты.
* * *
Меня
народ читает разноликий –
никак
не угадаешь наперёд:
казах,
тунгус, хохол и ныне дикий
еврей
– российской почвы патриот.
* * *
Навидевшись
америк и европ,
вернулся
я в мой дом, душе любезный,
и
стал сильней любить российский трёп,
распахнутый,
густой и бесполезный.
* * *
Нашёл
у незнакомого поэта
идею,
что двоится облик мой,
что
равно соблюдаю два завета:
скрывайся
и таи, проснись и пой.
* * *
Я
чую запах личности на слух:
слова
текут, и запах есть у них,
сменяется
пивным коньячный дух
ушедших
современников моих.
* * *
От
радуги цветного пузырения
у
нас тепло становится внутри,
и
нужно ещё время для прозрения,
что
это были только пузыри.
* * *
Что
я скажу про стариканов,
давно
лишившихся огня?
Жена
боится тараканов
гораздо
больше, чем меня.
* * *
Ликуя,
что владеет он пером
ловчее,
чем пилой и топором,
в
России автор быстро сознавал,
что
за перо грозит лесоповал.
* * *
Не
пророк я, но верится мне,
что
в эпоху, уже внеземную,
мой
потомок на тихой Луне
для
пролётных откроет пивную.
* * *
Я
к еврейскому шуму и гаму привык,
не
к такой мы херне привыкали,
и
спокойно живу, из печати и книг
получая
сионистый калий.
* * *
Я
так характером обмяк,
хоть
насмотрелся стольких сук,
что
стал я нежен, как хомяк,
однако
скрытен, как барсук.
* * *
Сначала
длится срок учебный,
потом
– рабочий длинный срок,
за
ним – короткий срок лечебный,
а
дальше – выход за порог.
* * *
Всё
в мире сотворялось неспроста,
всему
на свете есть обоснования,
и
нету, например, у нас хвоста,
чтоб
мы могли скрывать переживания.
* * *
Добро
всегда в картонных латах
и
сверху донизу в цитатах,
а
зло на мягких ходит лапах,
и
у него прекрасный запах.
* * *
От
улочки старинной городской,
от
моря под закатным освещением
вдруг
полнишься божественной тоской,
невнятным
и блаженным ощущением.
* * *
Лишился
я уютной тихой гавани –
зачем
я поменял себе судьбу?
В
Израиле хоронят в тонком саване,
в
России я б давно лежал в гробу.
* * *
Я
дожил до лет, когда верю вполне,
что
счастье придёт не снаружи,
что
тихий покой воцарится во мне,
поскольку
я слышу всё хуже.
* * *
Мне
в мире ничего уже не странно,
достойное
прошёл я обучение,
во
мне до сей поры ещё сохранно
российское
болотное свечение.
* * *
Ни
миг не дремлет электричество:
по
вызову мужчин и дам
его
огромное количество
всю
ночь течёт по проводам.
* * *
Обманчива
наша земная стезя,
идёшь
то туда, то обратно,
и
дважды войти в ту же реку нельзя,
а
в то же говно – многократно.
* * *
Я
не монарх, не олигарх,
но
мне мила родная хата,
где
счастлив я, как патриарх
во
времена матриархата.
* * *
Нашёл
я дивную страну,
другой
такой же – нет на свете,
но
ей длину и ширину
хотят
урезать сучьи дети.
* * *
Всё
время в области груди
дурные
чувства душу студят –
то
стыд за то, что позади,
то
страх того, что дальше будет.
* * *
Хотя
страшит не смерть сама,
а
ожидание её,
но
вдруг и правда там не тьма,
а
разное хуё-моё?
* * *
К
доходам нет во мне любви,
я
понял, жизни в результате,
что
деньги истинно мои –
лишь
те, что я уже потратил.
* * *
Прильнув
душой к семейной миске,
теряешь
удаль и замашки:
увы,
любовь к родным и близким –
сестра
смирительной рубашки.
* * *
Не
знаю жизни бесшабашней,
чем
та, которой жили мы,
сам
воздух тот, уже вчерашний,
сочился
запахом тюрьмы.
* * *
По
прихоти Творца или природы,
но
мне и время старости дано;
порядочные
люди в эти годы
лежат
уже на кладбищах давно.
* * *
Наши
ненавистники, бедняги –
шумная
слепая молодёжь, –
пылко
жгут израильские флаги,
а
живых – уже нас не сожжёшь.
* * *
Много
их повсюду в наши дни –
что
ума, что духа исполины,
и
такое делают они –
их,
боюсь, лепили не из глины.
* * *
Вода
забвения заплещется,
душа
смешается с туманом,
но
долго буду я мерещиться
неопалимым
графоманам.
* * *
Поставить
хорошо бы кинокамеру,
снимающую
фильмы про итоги –
как
мы усердно движемся к Альцхаймеру,
но
хвори ловят нас на полдороге.
* * *
Лишь
начал я писать в ту пору
и
благодарно помню зло:
когда
мне власть вонзила шпору,
меня
как ветром понесло.
* * *
Свои
проблемы сам я разрешал,
и
помнится – ничуть не покаянно –
ошибок
я не много совершал,
я
просто повторял их постоянно.
* * *
А
бывает – ни с того ни с сего,
и
у душ бывает так, и у тел,
что
ужасно вдруг охота того,
чего
вовсе никогда не хотел.
* * *
Слова
скучают беспризорные,
мечтая
слипнуться, прижаться,
и
в тексты самые позорные
они
с готовностью ложатся.
* * *
Ангелы,
они же ангелицы,
голуби
почтовые у Бога,
запросто
умеют превратиться
в
нищего у нашего порога.
* * *
В
себе не зря мы память гасим –
не
стоит помнить никому,
что
каждый был хоть раз Герасим,
своя
у каждого Муму.
* * *
Народ
не стоит обвинять
за
нрав овечьего гурта:
не
видеть и не понимать –
весьма
целебная черта.
* * *
Отгораживая
собственные зоны
и
свою неповторимость почитая,
рабиновичи
живут, как робинзоны,
всех
иных огромной Пятницей считая.
* * *
Тоска,
тревога, пустота…
Зовёт
безмолвная дорога
в
иные выбраться места…
Там
пустота, тоска, тревога.
* * *
Я
зекам в лагере – прошения
писал
о пересмотре дел,
к
литературе отношения
мой
труд нисколько не имел.
Но
я был счастлив.
* * *
Рубивший
врага на скаку
и
сыром катавшийся в масле,
мужчина
в последнем соку
особенно
крут и несчастлив.
* * *
На
свете это знает каждый,
но
помнит нехотя и вяло:
среди
благонадёжных граждан
людей
надёжных очень мало.
* * *
Любое
зло мне шло во благо.
Когда
случалось это зло,
все
говорили: ах, бедняга,
но
я-то знал, что повезло.
* * *
Кровь
покуда струится вдоль жил
и
творит мою жизнь молчаливо,
я
умру от того, что я жил,
и
расплата вполне справедлива.
* * *
Что
я воспел, пока металась
во
мне моя живая кровь?
Воспел
евреев, пьянство, старость,
Россию,
дружбу и любовь.