К 80-летию Александра Дулова
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 38, 2011
Григорий Певзнер
«всем
хоть капельку любви!..»
15 мая исполнилось
бы 80 лет Александру Андреевичу Дулову…
Должен
признаться, это «бы» пришлось из себя
выдавливать. Прошло три с половиной года, а возникшая пустота так и не зарубцевалась.
Дулов –
классик жанра авторской песни, писавший и на свои стихи, но прежде всего,
озвучивший сотни стихотворений – от поэтов «серебряного века» и до, к
примеру, Шаламова и Жигулина. Вспоминаются слова Веры Романовой: «…"Хромой
король", "Несчастная девчоночка", "Ну, пожалуйста", "Три
сосны", "Античная ваза", "Баллада о неандертальском
Прометее", "Сырая тяжесть сапога", "Вот и лето
прошло"… Да я просто с трудом прерываю список "самых-самых"
песен. Не раз видела, и не только у Костромина,
но и на кузнецовской школе – после какой-нибудь песни очередной
"посторонний" слушатель начинает интересоваться: "Вот здорово, а
чье это?" – а ему, со смехом: "Да Дулов это, Дулов, – все хорошие
песни написал Дулов!"»
Шутки
шутками, но из множества песен, созданных Александром Андреевичем, многие «ушли
в народ» – потеряли имя автора и поются везде. И всё же доселе сказанным
"феномен Дулова" не исчерпывается… Не исчерпывается он ни этим, ни
дуловской – то серьёзной, то озорной, но неизменно покоряюще-благородной –
манерой исполнения и общения с залом, ни неповторимой улыбкой, не улыбнуться в
ответ на которую просто невозможно, ни даже чёртиками в глазах, которые
появляются, когда он на подъёме. Феномен Дулова с этого, пожалуй, начинается, а
сам он неизмеримо больше всего сделанного им в той или иной области
Первый свой
текст об Александре Андреевиче я написал незадолго до гибели очень молодого и
очень талантливого поэта, барда, прозаика, эссеиста, а в свободное от этого
время подающего надежды биохимика Виктора Шнейдера. И Дулов – вот ведь
причуды судьбы – стал постоянным участником родившегося в Мюнхене
фестиваля имени Вити, знаковой фигурой этого слета.
Он не умел
быть гостем и чувствовал себя ответственным за всё, к чему прикасался. До
смешного. Расстроился и обиделся, когда ему после одного из фестивалей не дали
таскать со всеми мешки с мусором.
…Поразительная
вещь, мистика. Каким-то образом Дулов регулярно оказывался у истоков всяких
хороших вещей. В Германии он стал, например, «крёстным отцом» Вуппертальского
фестиваля – самого масштабного в стране. Да и у нас в Марбурге «жизнь» –
приезды бардов – началась с посещения Дулова. Он ведь невероятно заразителен –
от него расходится какая-то эпидемия доброты (извините, в прошедшем времени, не
могу!). После знакомства с А. А. наша германская компания превратилась в «Клуб
любителей Дулова». Периодически объясняемся друг другу в любви к нему, и
настроение улучшается.
Владимиру
Ланцбергу принадлежит термин «личностная песня». И в феномене Дулова личность
наполняет, окрыляет и перекрывает всё остальное. Возможно, мир наш всё ещё
как-то скрипит именно благодаря таким людям, как он! Если не говорить о
родителях, жене и т. д., мне хватит пальцев на руке, чтобы назвать людей,
оказавших на меня существенное влияние, определивших мою жизнь. Дулов среди
них, хотя к моменту нашего знакомства мне было уже за сорок. Какое всё же
счастье, что мне было подарено десять лет общения с ним!
Мы
познакомились с Александром Андреевичем в начале 1998 года в Бонне, на домашнем
концерте в доме наших друзей Оганянов, которые влюбились в него с первого
взгляда и для которых он тут же стал членом семьи. Саша при этом хотел попасть
в Амстердам…
Стоп!
Дописался… Александр Андреевич Дулов. Человек на поколение старше меня.
Доктор химических наук, автор замечательных песен, с части которых жанр, можно
сказать, начинался. Я отношусь к нему с предельным пиететом и зарекался
называть его здесь Сашей. Какой он мне «Саша»? Он – мэтр! Но что же поделать,
если Дулов – мэтр… «неправильный»? Если он приходит с концерта весь улыбающийся,
«наэлектризованный» и что-то такое замечательное излучающий? Если вместо того
чтобы рассказать одну-две заготовленные «байки», коротко посидеть с хозяевами,
отдавая долг вежливости, и пойти спать (назавтра – отъезд, назавтра –
опять концерт!), он оказывается в кругу всех присутствующих, и гитара идёт по
этому кругу, и, при отсутствии у упомянутых присутствующих умения как петь, так
и играть, стесняться почему-то не хочется, и из себя и гитары что-то такое
извлекается, а в два часа ночи Александр Андреевич, по своему категорическому
настоянию ставший уже для поражающихся своей наглости присутствующих Сашей,
поёт своё громоподобное «Алаверды», в ответ на что не привыкшие к таким
«колыбельным» немецкие соседи звонят и пытаются что-то объяснять насчёт
«Nachtruhe» (ночной покой им, видите ли, потребовался!)?
Впрочем,
другие, немецкие же, соседи говорят, мол, как чудно у вас вчера пели и нельзя
ли, мол, почаще.
Дулов не зря
создал столько песен на стихи поэтов «серебряного века». Он сам в чём-то оттуда.
За годы общения мы не слышали от него ни о ком дурного слова.
Произносить подобное он был, похоже, органически неспособен. Оценки от
сдержанно-положительных до восторженных. Когда одна известная дама поступила
неблаговидно и все от неё отвернулись, Дулов остался рядом. Не потому, что не
осуждал, а просто потому, что нельзя же, мол, чтобы все в одного швыряли
камнями. В его присутствии потребность и самому быть добрее, порядочнее и
терпимее ощущалась чисто физически.
…Москва,
2001. Мы провожаем Дулова после работы – его сотрудник после операции на
мозге неадекватен, агрессивен; жена не справляется. У самого А. А.
аритмия, вид измученный, но о том, чтобы пойти домой, не может быть и речи –
он будет ночевать там, где плохо, где он нужен.
…Есть
люди, задающие планку. Владимир Ланцберг незадолго до смерти подготовил
программу для Вуппертальского фестиваля. Почти глухой, почти слепой, не
держащийся на ногах, с неслушающимися руками, до и после концерта почти
теряющий сознание. Первые минуты были страшны, из гитары не извлекалось ничего
похожего на музыку, и ясно было, что ни о каком выступлении не может быть и
речи. Это нам было ясно. А Володе было ясно другое. Так что постепенно пришлось
подчиниться и гитаре, и голосу. И была программа по песням Краснопольского и программы
памяти ушедших бардов. А назавтра ещё и занятие по ви́дению текстов стихов и песен.
…Когда
болезнь догнала Александра Андреевича всерьёз и стало понятно, что можно
бороться за время и самочувствие, но исход предрешён, Дулов остался Дуловым. В
2006 году я послал ему тексты моей готовящейся к выходу книжки. Уже знающий о
неизбежной скорой смерти, Дулов немедленно отозвался кучей тёплых слов и
пародией:
Свершается! И ждёт планета вся,
Чтоб в книжку Гришину душою окунуться…
Лёд трóнулся! Точнее – тронулся́.
Точнее – собирается тронýться.
Дулов сочинял
песни на чужие стихи, считая неуместным писать на собственные, когда есть чьи-то,
по его мнению, лучшие. Но последнее, что он оставил, это как раз не песня, а
приснившееся ему незадолго до смерти стихотворение, воспринимающееся как завещание:
Я люблю, расправив перья,
Над землёю
взмыть любимой.
Отдохнуть на Джомолунгме,
В Ниагаре
понырять.
Пролететь, дыша свободой,
Над землёй
необозримой,
Порезвиться с кашалотом,
С львом в
саванне полежать.
Но заметивши людишек,
В мир
палящих и друг в друга,
Камнем с неба я срываюсь
В океан, на
дно, в крови.
И молюсь я: дай им, Боже,
И молюсь я: дай
мне, Боже,
И молюсь я: дай нам, Боже,
Всем хоть
капельку любви!
Дулов
остался Дуловым. Продолжал жить, интересоваться всем и всеми и… творить. Хотя
давалось это ох как нелегко. В мае 2006 года, сильно похудевший и ослабевший,
он пел как ни в чём не бывало на своём юбилее. Да что там – даже 18 марта
2007 года (15 ноября 2007 года Дулова не стало), когда было уже совсем плохо,
Александр Андреевич пел на презентации своего нового диска «На коне» (Да! Только
так и не иначе: «на коне»!!!). И вряд ли непосвящённый понял бы, что поёт
больной, обречённый на скорую смерть.
…Кстати,
три песни Ланцберга, написанные им в самые последние месяцы жизни, – мои
самые любимые.
…Году в
две тысячи пятом, незадолго до того, как онкология заявила о себе в полный
голос, услышав Александра Дулова на «Втором канале», Ольга Чикина восхищённо
произнесла: «Не перевелись ещё мужики на Руси! Не всех война повыбила!»
Есть,
повторяю, люди, задающие планку. Дулов олицетворяет честность, совесть и
благородство. Он, кстати, и в советские времена не любил приспосабливаться к
реалиям и не шибко это делал.
…Да,
смерть – штука злая. Да, Дулов не приедет больше на гастроли. Да, мы не
сможем ему позвонить, не сможем заехать, попав в Москву. Но остальное ведь
останется с нами – голос из динамиков, лицо на экране. И никто не помешает
нам и дальше мысленно к нему обращаться. Пока живы мы, любившие его и любящие,
он будет жить в нас. А потом в наших детях, у которых в душе и он, и его песни давно
занимают то место, на которое кому бы то ни было другому претендовать
бесполезно. Но и к их детям, и, хотелось бы верить, к детям их детей Дулов
будет приходить! Это не страшно, что лишь с экрана. Всё равно не влюбиться в
него невозможно!
Старший друг
моего отца, фронтовик, перед своей внезапной смертью успел скомандовать, чтобы
на похоронах было море водки и пелись солдатские песни. Мы не будем петь
солдатские песни. Закончу своим поздравлением (на базе Сухаревско-Никитинского)
Александру Андреевичу Дулову к его прошлому, 75-летнему юбилею:
Саша
Дулов – хранитель основ.
Для
юнцов он подобен иконе,
И
у жанра крутых паханов
Почитается
бардом в законе.
Но
закон ему, видно, не впрок –
По
своим по законам, похоже,
Он
мотает с гитарою срок
И
на химии трудится тоже!
Этот
срок – он пожизненный срок,
И
амнистий, надеюсь, не будет.
Речь
аккордов и музыка строк
Пусть
и дальше без устали будят
Всё,
что жизнь усыпляет в душе,
Нас
тряся, как вагон арестантский.
Вы
тех самых теней атташе,
О
которых писал Левитанский!
Нету
века, а есть человек!
Вы
поёте и век создаёте.
Каждый
век – он серебряный век,
Если
Вы в этом веке живёте.
Пусть
эпохи неясен исход,
Пусть
вокруг в основном не испанцы –
Извините,
Вы – мой Дон Кихот!
И
возьмите меня в Санчо Пансы!