Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 37, 2011
Григорий Трестман
В
одиночку
Майя Каганская оставалась яростной девчонкой и
после семидесяти. Когда она шла на свой индивидуальный костер (а это случалось
ежечасно), не боялась наступать зрителям на больные мозоли. Она бытовала на
духовном Эвересте и не позволяла никому из допущенных к ней небожителей «пасть
ниже ее колен». Не всякий безумец мог выдержать градус общения, предлагаемый
ею. Ее снайперские реплики нередко били собеседника по самолюбию, диалог с ней
был подобен дуэли. На моей памяти не было смельчака, кто бы вышел победителем
из подобного поединка.
Она не самоутверждалась, она жаждала большего:
ей необходим был Идеал. Реальный человек, которому выпадала далеко не всегда
завидная роль Идеала – сбегал от Майи: если не к подножью Олимпа, то в
могилу. Ее искрометный талант, парадоксальное мышление и потустороннее зрение –
на близком расстоянии – выдерживали разве что избранные.
Она – последняя из плеяды великих старух, таких, как Евгения Гинзбург,
Надежда Мандельштам, Лилианна Лунгина…
Она до последнего вздоха тщетно искала, кому
передать эстафету.
Люди тянулись к ней и тяготились ею. В конце
жизни около Майи остались единицы. Когда Майя решила скончаться, я со всей
болью осознал, что незаменимые люди существуют.
Ниша, оставленная Майей Каганской в современной
культуре, – невосполнима.
* * *
«Живи я не на первом
этаже,
я из окна бы выбросилась»…
Спичка
взлетала к сигарете по
привычке…
«Я собралась
повеситься уже,
да руки не дошли»…
Как в решето,
она смотрела в зеркало
без рамы,
словно читала руны
амальгамы:
«Мы живы между адом и
“ничто”».
И завтра, и сегодня, и
вчера
она сводила в гибельную
точку:
«Я обживаю ужас в
одиночку.
Не “почему”, не “как”…
Пришла пора»…