Стихи
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 34, 2010
Марк Вейцман
РЕЦЕПТ ВЫЖИВАНИЯ
* * *
В стране избыточной жестикуляции,
Излишней громкости, чрезмерной мимики
При попустительстве администрации
Цветут акации и зреют финики.
А страны ближние и страны дальние
Внушают мысли ей суицидальные
Насчёт смирения, непротивления
И отступления без промедления.
Клянут и требуют, стращают карами,
Питают ненависть, пылают злобою.
– Предполагается обмен ударами?
– Не очень хочется, но я попробую.
Авось, погрязшие в своей ничтожности,
Неразличимые в своей суспензии,
Вы вновь оцените мои возможности
И вновь умерите свои претензии.
* * *
Ходят по земле нечеловеки,
Жгут леса и отравляют реки.
Кто не стал бандитом или вором,
Занят контрабандой иль террором.
Именем Всевышнего торгуют
И, сбиваясь в стаи, митингуют,
То есть скачут, воя, как маралы.
В них души не чают либералы,
Как всегда, к вселенским катаклизмам
Путь торя своим либерализмом.
Чтобы мир не рухнул, в бездну канув,
Надо их морить, как тараканов.
Я не человеконенавистник,
Я – нечеловеконенавистник!..
* * *
С младых ногтей жалею Греку,
Провинциального Кусто,
Который ехал через реку,
но не учёл, бедняга, что,
куда попало сунув руку –
с условным именем «река»,
всегда какую-нибудь суку
введёшь в соблазн наверняка.
Потом пришёл однажды к мысли,
Что, дикой кличке вопреки,
Коль и не родственники мы с ним,
То уж, конечно, земляки,
Потомки сирых и убогих,
Переходивших Лету вброд,
И невзлюбил членистоногих
Всех видов, званий и пород.
Хотя без них парнишка бравый,
По фазе сдвинутый слегка,
Не удостоился бы права
Войти в анналы на века,
И некий бард, увы, безвестный,
Не сочинил о нём катрен,
Могущий стать противовесом
В челне судьбы, дающем крен.
* * *
Обречённость осы
В лимонадном стакане
Иль, допустим, хамсы –
На продетом сквозь жабры кукане
Абсолютно иная,
Чем, скажем, лисы
В браконьерском капкане,
Потому что нема.
И твоя такова.
Коль к окну от тебя отвернуться,
То несложно забыть,
Что ты можешь, уснув, не проснуться
И домой,
Как увязший в буране ямщик, не вернуться,
Потому что зима.
Ординатор ворчит:
С отоплением вновь неполадки.
Из книжонки торчит
Куцый хвостик картонной закладки,
Но её дочитать
Ты не сможешь уже никогда.
Твои очи ясны,
Твои речи отнюдь не унылы.
Вот на что ты отважно
Транжиришь последние силы.
Потому что горда.
САМАРИЯ
Что творил, не ведал. Каяться
Было недосуг.
Но, давясь от пыли каменной,
Поразился вдруг
Ощущению причастности
К тем, что, грунт долбя,
Строят «стену безопасности» –
От самих себя.
СЕГЕН СОНИН
Объект, в который целил сеген[1] Сонин,
Практически был безынерционен,
Ракета под названием «Стрела»
С ним в скорости тягаться не могла.
И тут в расположеньи третьей роты
Возник какой-то тип сребробородый,
Столь схожий с Элиягу а-нави[2],
Что впору возопить: «Благослови!»
Дабы не ошибиться, скажем – Некто,
Впадающий в провидческий кураж.
«Лупить по неопознанным объектам, –
вскричал он, – непростительная блажь!
Вас просто уничтожат, и за дело!
Мне брать вас на поруки надоело!»
И с тем вознёсся в небо и пропал.
А сеген Сонин в обморок упал.
Ночами по-над корпусом больничным
Светила застигает он с поличным
И куполу небесному тайком
Грозит тяжеловесным кулаком.
ОТКРОВЕНИЯ СИНДБАДА
…Здесь взятки принимаются натурою,
А те, кто не считаются с затратами,
Срастаются с военной диктатурою.
Но это между нами, демократами.
Дувалы разворочены снарядами,
Расходы не стыкуются с доходами,
А нищие – с военными парадами.
Но это между нами, мореходами.
И нет благоволения Господнего,
И коршуны кружатся над могилами,
И девочки гуляют без исподнего.
Но это между нами, педофилами…
НАУЧНЫЙ АТЕИЗМ
Ах, что, доцент Гришаев,
Ты делаешь со мной,
За что меня лишаешь
Юдоли внеземной,
Отцовского надела
И чаши на пиру,
Обманчивой надежды,
Что весь я не умру?!
Твой взор и облик жуток,
Ты вечно на посту,
Архангелов, как уток,
Сшибаешь на лету.
Ни дать ни взять – Всевышний,
Ввергающий во прах!
Но если Кришна лишний,
И Будда, и Аллах,
И Страж Садов Запретных,
И даже Вечный Жид, –
В кого из них конкретно
Не верить надлежит?!
РОМАНС
Не утешайся без следа
В пучину канувшей монетой:
По крайней мере в жизни этой
Ты не воротишься сюда.
Пусть запах сохнущих сетей
И стен, шпаклёванных левкасом,
Последний раз скользнёт по трассам
Твоих дыхательных путей.
Упрямым фактам вопреки,
Не доверяй мечте стыдливой
О жизни более счастливой
На берегу иной реки.
Ну а последнее «прости»,
Потуже затянув постромки,
Пером пристрастным, но негромким
В шестнадцать строчек умести.
ПРЕМЬЕРА
Все билеты проданы
Тем, кто не чета вам .
Дуйте, беспородные,
В степь за Кокчетавом!
Нити судеб мойрами
Ежели прядутся,
То места пристойные,
Может, и найдутся.
Пусть не в ложе бархатной,
Но, по крайней мере, –
На земельке пахотной
Или же в карьере.
А ещё – нуждается
Родина в защите.
А ещё рождается…
Словом – не взыщите!
Жизнь такая краткая,
Столько в ней помарок…
У администратора
Нету контрамарок!
* * *
Лесов осенних мощи
Вдоль выбитых дорог.
Финал намного проще,
Чем ты представить мог.
Лиловым оторочен
Меж тучами прогал.
И жизнь куда короче,
Чем ты предполагал.
* * *
Смерть настигала старика,
И с нею в споре
Впадал он в детство, как река
Впадает в море.
А град стучал,
А пёс рычал,
А дом качался.
И – «Мама, мама!» – он кричал.
И докричался.
И мать возникла впереди,
За гор грядою.
И он припал к её груди
Башкой седою.
МОЛИТВА
Дай мне, Батя, трошечки,
Жертве суесловья,
Жареной картошечки,
Вредной для здоровья,
Спеси победительной
Вместо чувства меры,
Ярости, губительной
Для моей карьеры,
Наскреби чуток добра
По своим сусекам,
И тогда я, хрен с бугра,
Стану человеком!
* * *
А. Малинскому
Доска и два соска.
Наставница. Училка.
Стращает и грубит.
В глазах её тоска,
В сиденье стула вилка,
В чернильнице карбид.
Когда звонок вернёт
Коней ретивых к стойлам,
Вздохнувши глубоко,
Она рукой взмахнёт
И всех наделит пойлом
Из Ленина и Ко.
Унылая пора.
Наклонности дурные.
Но следует учесть,
Что перьев номера
Уже совсем иные,
Чем восемьдесят шесть.
И если допустить,
Что гёзам к отступленью
Отрезаны пути, –
Уже не отвратить
Того, что, к сожаленью,
Должно произойти.
* * *
Разговор о хворобах и внуках в гостях
Поддержав, ты невольно сигналишь:
Дескать, порох подмок, а источник иссяк,
И на донышке жизни семья лишь.
А точнее – семья и, её окромя, –
Стойка в баре и койка в больнице,
У крылечка бадья, у калитки скамья,
Да фрагментик созвездья в кринице.
Плюс крамольная тяга – собрать рюкзачок,
Пробудиться поближе к восходу,
Пришпандорить к штормовке дурацкий значок,
Отодвинуть засовы – и ходу!