Поэма
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 34, 2010
Дмитрий Кимельфельд*
на другом берегу
1Это море – песок! Это время – песок! Эти звёзды – песок!
Нильский, жёлтый, хрустящий,
жестокий, сплошной, раскалённый…
Я уже перешёл через реку,
но берег высок.
И обрыв – не обрыв, и вода – не вода.
Выедает глаза пот солёный.
2
Вот я вижу то место, где берег прорезан морской
грязным, бурым песком.
Только что это было рекой, истекающей в море.
Чтобы сдвинуться с места, всей славы не хватит мирской…
Ах, зачем я стремился
припасть к этой глупой опоре.
3
Вот в чём дело! Всевышний Вязальщик судеб
нынче создал часы,
две безумные колбы заполнив песками вселенных.
И Тельцы, Водолеи, и Девы, и Гончие Псы
Превратились вдруг в нильский песок
из созвездий надменных.
4
Но случайно – а может, и нет – Он лишил полюсов
веру, злобу, века,
безрассудство, любовь и забвенье.
Ах, какая вокруг тишина!
Неподвижен песок!
И часы неподвижны и сыты.
Застыли мгновенья…
5
Есть один только смысл! А снам воплощения нет.
Нет сознанью предела, желаниям нет притяженья.
Он задумал и создал. И даже Моавский рассвет
над горами не всходит, повис.
Смерть движенья.
6
Да, я – нем, нереален, но как бесконечно богат
тем, что всё превратилось в песок –
всё лишилось порядка.
О, какое блаженство! Так римский легат
проворачивал меч в теле варвара –
жадно и сладко!
7
Смысл игры – позабыть сопряженье и связи времён,
чтобы все имена расшвырять,
ввергнуть в хаос порядок, достичь первозданного транса,
и забраться в соседский сарай, где валяются древки знамён,
и к тебе прикасаться, пятнадцатилетней,
во мраке сеанса.
8
Ты придумал игру, да, вот это и вправду игра!
На пиру у Саула мне чашу несёт виночерпий.
А я вижу Гильбоа. И знаю давно, что гора
примет всю мою кровь
после славной атаки вечерней.
9
Почему же Ты выбрал вот этот невзрачный ручей
в пяти тысячах стадий
от древних могил Йосафата,
где стоял я, безмолвен, седьмую держа из свечей,
когда Ирод топил Хасмонея, Мирьямова брата.
10
Ведь я мог очутиться и там, в безымянном лесу,
под роскошными кронами
красных макаровских клёнов
и шептать горячо, оставляя слова на весу,
чтоб упали они в декабре
с крыш продрогших вагонов.
11
Но случилось, что я нахожусь у реки Александр,
и вокруг меня только пески
да благое ворчанье
позабытой Им божьей коровки, возведенной в сан,
самой Божьей. Резвится она.
Но на крыльцах её крик отчаянья.
12
Я безумен и счастлив, а сзади два чёрных крыла.
Приближаюсь неслышно
к Москве и сухумским орешкам.
В той таганской кофейне, как славно их в руку брала
та, которую я и не вспомню
в тумане кромешном.
13
Ты сказал, что мы будем песком. И мы стали песком.
Двадцать тысяч семьсот пятьдесят дней Творенья.
Где-то там целовал я шалфейную кожу над тёплым соском.
Где-то там примерял я фракийских солдат оперенья.
14
Всё! Я понял, за что это счастье пришло!
У покрытого дюнами русла реки Бейт-Янная
я припомнил две старые строчки…
О Боже, смешно!
Ты мне отдал за это весь мир,
как тогда у Синая.
15
Да, там были, я помню и кровь, и народ, и песок.
Я просил у Тебя,
что просил – пусть останется немо.
Ты всё отдал сполна –
дождь, крапиву, растущую наискосок
от того бугорка,
за которым качается небо.
16
И все судьбы мои, непрожитые в жизни земной,
и всю сладость побед,
и всю горечь несбывшихся странствий…
И напомнил, что кровная связь меж Тобою и мной
это только причуда,
песчинка в Твоём первозданном пасьянсе.
17
Ах, зачем меня грек
поманил в этот чёртов Тайман!
от тебя, Шуламит,
от тебя, моя певчая птичка.
Набатеи с глазами шакалов ведут караван.
И верблюду попалась
ромейской когорты табличка.
18
Нет, не в бисер игра, а в песчинки игра!
Кровь и плеть.
Оружейная Горка,
толедский костёр,
дым Треблинки.
Жёлтый дарницкий сквер…
Снег и смерть, смех и смерть.
А теперь лишь песчинки, песчинки, песчинки.
19
Не жалею нигде, никогда, ни о ком, ни о чём.
Реку я перешёл.
Остальное останется сыну.
И ни славой, ни златом, ни даже простым калачом
не заманишь, Давид! О, как холодно мне!
Элохейну! Я стыну, я стыну.
20
Я сижу в Будапеште. Мне ночью приснилась Лилит,
та, что снилась до Евы.
А море и губы желанны, свежи, первозданны.
Ветер в Буде огромный каштан шевелит.
Завтра будет песок. А сегодня – каштаны.
Сегодня – каштаны.
*«Иерусалимская
Антология» и редакция «ИЖ» сердечно поздравляют любимого барда с
шестидесятилетием и представляют его новую поэму.
Многая песни, дорогой Дмитрий Исаакович!
Многая песни, дорогой Дмитрий Исаакович!