Гарики
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 31, 2009
С женою пьём под вечер мы вдвоём,
для выпивки мы смолоду годились,
на старости мы сызнова живём,
чтоб нами внуки с ужасом гордились.
* * *
Когда нам удаётся вставить слово,
мы чудным наполняемся теплом
и больше вспоминаем из былого,
чем было в том растаявшем былом.
* * *
Много лет мы вместе: двое
как единый организм,
за окошком ветер воет,
навевая оптимизм.
* * *
Память наша с возрастом острее,
нам виднее канувшие дали,
ясно помнят ветхие евреи,
как они Египет покидали.
* * *
Мне случилось родиться в России,
даже был пионером когда-то,
и поэтому, как ни просили,
не могу изъясняться без мата.
* * *
Когда меня тоска одолевает,
и чахнет, закисая, дух мой резвый,
рука моя мне рюмку наливает,
а разум не глядит, мудила трезвый.
* * *
Моё суждение хмельное
у многих будет под вопросом,
но блядство есть не что иное,
как радость пользоваться спросом.
* * *
Теченье мыслей безотчётно,
в игру их каждый вовлечён,
блаженно думанье о чём-то,
ещё блаженней – ни о чём.
* * *
Дано колеблемой струне
будить во мне такое эхо,
как будто снова я в стране,
откуда с горечью уехал.
* * *
Хотя благополучны мы и счастливы,
хотя царит покой в надёжных стенах,
евреи несгибаемо опасливы –
история не дремлет в наших генах.
* * *
Все, кто мёрз на житейском ветру
и пришёл к пустоте в результате,
утешались похоже: умру –
и спохватится мир об утрате.
* * *
Я верю в успешность потуг
спастись от наплывов тоски,
и в то, что чугунный утюг
зелёные пустит ростки.
* * *
Сирые, скорбящие, убогие,
люди из породы горемычных,
если к ним прислушаться, то многие
сильно пострашнее нас обычных..
* * *
Вовлекаясь во множество дел,
не мечись, как по джунглям ботаник,
не горюй, что не всюду успел –
может, ты опоздал на “Титаник”.
* * *
Я давно уже не пью с кем ни попадя,
с кем попало не делю винегрет –
чтобы не было на памяти копоти
и душе не наносился бы вред.
* * *
Отпылал мой роскошный костёр,
всё болит по ночам и утрам,
я когда-то любил медсестёр,
а теперь я хожу к докторам.
* * *
Дурея на заслуженном покое,
я тягостной печалью удручён:
о людях я вдруг думаю такое,
что лучше бы не думал ни о чём.
* * *
Я когда свою физиономию
утром наблюдаю, если бреюсь,
то и на всемирную гармонию
мало после этого надеюсь.
* * *
Сегодня я подумал тихо,
насколько это поразительно,
что мы живём довольно лихо,
а живы – очень приблизительно.
* * *
Вот человек: от песни плачет,
боится нищего обидеть,
потом кого-то так хуячит –
не приведи Господь увидеть.
* * *
Книгу жизни суматошно полистав,
начинаешь задыхаться и болеть,
мы стареем, даже взрослыми не став –
не успев, точнее, толком повзрослеть.
* * *
Когда тоской душа томится,
мне шепчет голос ниоткуда,
что есть война, тюрьма, больница,
а ты сидишь в пивной, зануда.
* * *
В житейской ситуации любой
я стоек, потому что убеждён,
а в ссоре и борьбе с самим собой
решительно бываю побеждён.
* * *
Мне ответил бы кто-нибудь пусть,
чтоб вернуть мой душевный уют:
почему про славянскую грусть
лучше прочих евреи поют?
* * *
Людей культурных мало в мире,
а бескультурья – пруд пруди:
я, например, курю в сортире,
и радость булькает в груди.
* * *
Сама себя опасно выдавая
и шар земной пугая зачарованный,
в субботу закулиса мировая
нахально пахнет рыбой фаршированной.
* * *
Хватать совсем не надо с неба звёзд,
с умишком даже очень небольшим,
имея волчью пасть и лисий хвост,
легко достичь сияющих вершин.
* * *
Прямо хоть беги отселе
или пса с цепи спусти:
все евреи – Моисеи,
все хотят меня вести.
* * *
Примкнуть и слиться, жить похоже,
подобно всем на белом свете…
Но вдруг такие встретишь рожи,
что усыхают мысли эти.
* * *
Так и живу я в неясных томлениях,
счастлив порой – когда сплю;
жизнь я люблю не во всех проявлениях,
многие – просто терплю.
* * *
Конечно же, слава – огонь, а не дым,
на дым не летят мотыльки,
жаль тех, кто в огонь залетел молодым –
помельче от них угольки.
* * *
Во многие входил я двери,
смотря в начальственные очи;
что всюду жизнь, я тупо верил,
и ошибался часто очень.
* * *
В печати повсюду теснятся
мыслители всяческой масти,
и Бога они не боятся
под задом незыблемой власти.
* * *
Для подвигов уже гожусь едва ли,
но в жизни я ещё ориентируюсь;
когда меня в тюрьме мариновали,
не думал я, что так законсервируюсь.
* * *
Был явно жребий свыше уготован:
еврей за те века, что время длится,
на стольких наковальнях был откован,
что дух его не мог не закалиться.
* * *
Я мельком повидал довольно много,
и в этой мельтешистой скоротечности
меня хранили три некрупных бога –
упрямства, любопытства и беспечности.
* * *
Подумал мельком я сегодня:
в толкучке жизни многолетней
на ком лежит печать Господня –
они и дьяволу заметней.
* * *
Бывал я бит, бывал унижен –
легко творили пытку гниды,
но не был я на них обижен,
на гнид не может быть обиды.
* * *
С равной смесью лености и пыла
то читал, то пил, то пел бы песни я;
если бы писать не надо было,
то писатель – чудная профессия.
* * *
Богу я скажу, когда умру,
что ему я очень благодарен:
я играл в отменную игру –
сам себе я был холоп и барин.
* * *
На склоне дней нам легче отказаться
от резвого метания камней,
и всех за всё простить и отвязаться
на склоне дней.