Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 31, 2009
Четвертого ноября ее не стало… Зоя Туманова, поэт, прозаик и переводчик, поцелованная солнцем Срединной Азии, благословленная самой Ахматовой, покинула наш недостойный мир.
Когда я уходил на фронт, ей было шестнадцать. Мы переписывались с ней, пока меня не убили на войне. Товарищ написал об этом ей, но я, слава Богу, воскрес (просто поспешили хоронить), и переписка продолжилась через полвека, когда нас снова свел “Иерусалимский журнал”… Она присылала мне стихи из Ташкента:
Сохнут на ветру сердца,
Лодочка моя плывёт.
Память о тебе живёт…
Где он, этот мир чудес?
В нем глагол времен воскрес.
Прошлого волшебный свет
Нам сиял сквозь толщу лет.
Где он, этот взлёт стиха?
Трепет сбывшихся примет?
Тайна тех ночей тиха –
На бумаге лёгкий след.
Тихо наплывает тень,
Дню вослед уходит день.
За листом спадает лист.
Тихо угасает жизнь.
Лета твоего расцвет.
Осени моей намёк.
Всё, чего сегодня нет –
Скоропись летящих строк.
И достаточно одной строчки: “Где он, этот взлет стиха?”, – чтобы включилась память:
Ташкентская весна 42-го. Тифозный вокзал и восточный базар .Фаина Раневская меняет чай на хлеб. Анна Ахматова в старорежимном, до пят, концертном платье среди гимнастерок советских писателей под ропот скандализированной публики читает “Сероглазого короля” – и, кажется, вечность летит строка…
А в палисадниках серебрится сирень, и мы, мальчики, девочки – “поэты круглого стола”, ловим дальние отзвуки Серебряного века, долетевшие непонятным образом через фронты, революции, репрессии и соблазны социалистического реализма.
Уходят маршевые роты, пьют чай невозмутимые узбеки и отоваривают свои карточки уцелевшие основатели акмеизма – Ахматова, неправдоподобный Сергей Городецкий. И рядом с Анной Андревной всегда “Мандельштама” – Надежда Яковлевна Мандельштам. Отсветы их рассвета на наших лицах.
Где он, этот взлет стиха?
Где вы, поэты круглого стола? Валентин Берестов, Эдуард Бабаев, Илья Крупник… Отсюда мы уходили на фронт. “Немногие вернулись с поля”, а среди многих не вернувшихся Мур Эфрон, сын Марины Цветаевой…
Ташкентских поэтов круглого стола я тогда называл и до сих пор называю – дети света. Не в качестве рифмачества была там сила, а в рыцарском духе поэтической чести. Там умели держать критический удар, порой насмешливый и беспощадный, и, как после турнира, оставались прежними друзьями. Мгновенно обнаруживалась фальшь: кто думал одно, а писал другое, тот необъяснимо выпадал из круга. Именно круга, а не кружка – вокруг собирались не только литераторы, а вообще любители “поговорить за жизнь”: есть ли у жизни цель, нет ли у жизни цели, а, может, нет и самой жизни? Чем черт не шутит!
“Нашему слепому поколенью / Много ли подарено судьбой?” – написал я тогда. А Зоя ответила в своих “Воспоминаниях”: “Мне было подарено. Не сила прозрения, а веянье предчувствия, не знание, а ощущение. Эти встречи, это мгновенное соседство во времени помогли увидеть в поэзии преодоление одиночества души. Эти книги, строки, исключенные из круга чтения, надолго стали паролем, по которому узнавали своих… Они дали прививку от пошлости, урок стойкости и верности себе”.
Зоя Туманова. Зоюшка .Это ты в свои шестнадцать лет назвала нас “поэтами круглого стола”. Кукольный бант в волосах, гуттаперчевый носик и глаза, опрокинутые к вечносинему небу Ташкента. Ты одна оставалась стеречь ахматовский “мангалочий дворик”. Но вот и на тебе оборвалась последняя ниточка юности.
Где он, этот мир чудес?…
Где он, этот взлёт стиха?
Но бумажные голуби с пожелтевшими крыльями, стихи Зои Тумановой, перепорхнули Чимган и долетели до гор Галилеи:
Ты на Святой земле,Где взорваны святыни.
Оборваны во мгле
Пути мои в пустыне.
Над пропастью летит
Истерзанное слово.
А мы в конце пути
Или в начале снова?
Скажи Ему там, Зоюшка: мы, как стояли в 41-м и 43-м над краем пропасти, так и стоим. А слово летит, и дай Бог, чтобы долетело, если у пропасти есть другой край.