Заметки о пародисте
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 30, 2009
* Редколлегия c прискорбием поздравляет Евгения Минина, своего самого ответственного секретаря, с прохождением наполовину земной его жизни и желает здоровья и счастья второй его половине, детям, внукам и самому юбиляру.
Автор подарил мне синюю книжицу, очень приятную на вид и на ощупь. Ладная и складная такая книжечка. Ее и в карман можно положить, и раскрыть в автобусе. Вот только название несколько обескуражило: “Просто пародия для простонародия”.
Я старого закала филолог, книжный червь и расстрига из поэтов, до меня еще эхо серебряного века долетало в нежном возрасте, снопы златые северянинских поэз шуршали над моей колыбелью, и к серапионовым братьям, формалистам, далеким от народа, походя причисляла меня родная партия. Авторы знаменитого сборника пародий “Парнас дыбом” были моими университетскими учителями. Пародии Архангельского, служили пропуском, паролем для входа в святая святых литературы..
А мы, мудрецы и поэты, – / Поклонники правды и веры, / Унесем зажжённые светы… Это о нас писал Валерий Брюсов. И мы возомнили тогда, что сочинять и читать пародии дозволено свыше только нам, яростным и непохожим, / и презревшим грошевой уют, а объектом пародии могли стать только классики: Пушкин, Лермонтов и…
Короче, литературная пародия была жанром элитным, как мы теперь изволим выражаться.
Первым, кто столкнул пародию с Парнаса и бросил в гущу масс, был Александр Иванов. Многие помнят худощавого джентльмена с усами Марка Твена среди нарисованных декораций на экране телевизора. Господин Иванов пробивал невидимую стену между читателем и телезрителем. С его помощью телезрители узнавали, что поэты – это не только те, кто похоронен в школьной хрестоматии, что многие из них живут среди нас и несут такую чепуху, что ус…..ся можно со смеху, хотя и в рифму.
Но Саша Иванов, к сожалению, рано покинул этот мир, смешной и печальный, а его подражатели быстро смекнули, что пародировать звезд теле-кино-эстрады доходней оно и приятней, а поэты снова остались беспародными – в смысле, без пародий. Парадокс, конечно. Но поэт, из стихов которого нельзя сварганить пародию, скорей всего, еще (или уже?) не поэт.
Вот почему появление пародии для простонародия на нашем поэтическом горизонте – есть восхождение нового светила, после долгой ночи. Там, где закатилось солнце Александра Иванова, взошло солнце Евгения Минина.
Разумеется, Минин-пародист не родился одновременно с книгой, более того, он ее родил. Она не первое его дитя – избранные пародии. Но, факт, его великим предшественникам, писавшим пародии на общеизвестные классические образцы, было проще… Обыватель и тот упражнялся: У Лукоморья дуб спилили, / Златую цепь в “торгсин” снесли, /Кота на мыло растопили, / Русалку…
Забыл, что с нею сделали. Возраст, знаете ли, склероз. Но Пушкина всякий знает, а если имя автора известно только любителям данного автора, попробуй дойти пародией до любого читающего стихи.
Минин может. Потому что он не зацикливается на огрехах того отдельного автора, которого пародирует. Он ищет в каждом поэте что-то общее для всех.
Не секрет, что нынче не пишут по рецепту Твардовского: Вот стихи, и всё понятно, / Всё на русском языке.
Нонишний поэт словечка в простоте не скажет, а то его с его суконным рылом, того и жди, не примут в калашный ряд текстотворителей XXI века. К примеру, поймал Евгений Минин строчку в стихах Андрея Грязева: Дерев оцепеневший растопыр – и это повод для пародии на поэтическую моду, которой следует далеко не один лишь Андрей Грязев. Может, даже он не более других.
Поэту вечно хочется удачи, / Идти избитым рифмам вопреки / Вот я застыл в душевном раскоряче / Над офигенным выпендром строки. / Давненько не бывал в таком притыре, / Душа стихом раздраена до дыр! / И я в оцепеневшем растопыре / Навёл на эти строки пародир.
Поэты, воспетые этой, на мой взгляд, знаковой пародией, бродят косяками. Вот строки из стихов Виталия Кальпиди, который, в данном случае, сам себе пародист: В лесу гуляет Виктор Цой / С перебинтованной лицой. И Евгений Минин в очередном пародийном шедевре рисует обобщенный портрет такой поэзии:
Я стихотворец неплохой, / импровизирую строкой, / придумал новую рифмень, / что все поэты обалдень… / Могу отныне каждый день / писать по сто стихотворень, / чтоб с перекошенной лицой / читатель крикнул: Молодцой!”
Только неча на пародиста пенять – поэт должен знать, на что идет, поэзия далеко не безопасное занятие. Мало ли на чем можно погореть. Например, на глагольной рифме. Легче всего рифмовать глаголы: жить, пить, мыть, выть, творить… Рифмуй – не хочу. Но пародист тут как тут. Его хлебом не корми – дай посмеяться над глагольной рифмой. Посему некоторые хитроумные поэты наловчились глаголы обрезать, или урезать… Словом, рубить на корню. Как Лариса Щиголь, к примеру: Там у столба коза пасется / И очень может забода… Но коза – безобидное травоядное по сравнению с пародистом. Мимо него не проскочишь. Вот его снайперский выстрел:
Я рифмы не люблю глагольной, / Которая на -ить и -ать, /
Есть способ у меня прикольный / Глаголы ловко подрезать.
Я это делаю умело, / И если кто-то не вруба…
То надо мной, такое дело, / Не надо сильно улыба…
А если строчка неказиста, / С кем не бывает, не беда!
Лишь опасаюсь пародиста – / Уж этот точно забода…
Спешу утешить милую Ларису Щиголь от своего имени, и тоже в стихах. Правда, я вынужден второпях воспользоваться глагольной рифмой: Кого не пародируют, / Тому не аплодируют.
Пародист не враг, а друг поэта. Если поэт не лишен чувства юмора. А если лишен, то я могу ему посоветовать, тоже в стихах, но уже с обрезанной рифмой: Сиди и строчек не плод, / Тогда не будут пароди…
Лично я хочу увидеть пародию на себя. Пародия – зеркало души.
На меня пародия – / Это тоже вроде я.
Сам сочинил. Но и без меня хватает пародий у Минина. В маленькой книжке (на 135 страниц, между прочим) оказалось больше, чем я могу переварить. Но, что меня очаровало, – так это разделы-циклы, в которых автор представляет нам, как бы самые разные поэты осмыслили одну и ту же широко известные строки: “Земную жизнь пройдя до…”; “Я памятник себе воздвиг…”; “Поэт в России больше, чем…”
Последнее меня особенно привлекло. Там даже есть гарик на Игоря Губермана, который писал: Еврей в России больше, чем еврей, / Поскольку он ещё антисемит. У Минина – по этому поводу: Приехавший гостить из-за морей, / Объехавший немало разных стран, / Еврей в России больше, чем еврей, / Особенно когда он Губерман.
Честно говоря, меня, ребята, взяло за живое. Тоже зачесалось начертать чего-то такого эпохального на тему “Поэт в России больше, чем поэт…” А. может, меньше? Времена меняются. Уже не набиваются в Политехнический молодые энтузиасты, и на стадионах не слушают Евтушенко. И писатели еще при мне разделились на русских и русскоязычных. И русскоязычные, в большинстве, уехали на историческую родину.
…А оставшиеся порой приезжают к нам на книжную ярмарку, чтобы сообщить бывшим соплеменникам, что Израиль – во-первых, неудавшийся эксперимент, а во-вторых, не имеет к ним отношения.
Вот я и пишу, хотя и с опозданием, свою автопародию в этот раздел мининской книги.
Поэт в России больше, чем подлец,
Когда он воспевает это кодло,
Поёт о них возвышенно и подло,
Плетёт для них торжественный венец.
Поэт в России, если слёз не льёт
Над русскою и над еврейской долей,
Пусть там сидит: его тут Минин ждёт,
Уже готовит мининское поле.
Да и для нас Израиль не сюрприз,
И взгляды часто ловим мы косые,
И рай – не Парадиз, а Пародиз…
Поэт в России – больше не в России.
Евгений Минин живет в Иерусалиме. И должен вам сообщить по секрету: он не пародист, он – Поэт.