Рассказ
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 27, 2008
1
Он поднялся на верхнюю площадку лестницы, сел на подоконник и накрыл клетку пальто. “Кошмарр…” – донеслось из-под пальто, и после паузы: “Валеррьян… кошмарр…”. “Ничего, потерпи”, – попросил он, услышал внизу шаги и посмотрел в лестничный пролет. Потом вернулся, устроился на подоконнике поудобнее и прикрыл глаза. За дверью квартиры звучала музыка и высокий голос выводил: “Первый тайм мы уже отыграли…”. “Проиграли” – мысленно поправил он.
В школе его звали Вальком, а теперь друг Толик величает его Валерьянычем. Толик старше, с брюшком и лысина намечается, а Валериан молод, высок и женщинам нравится, но ладно, Валерьяныч так Валерьяныч. Мать вообще хотела назвать его Рюриком, но после споров они с отцом сошлись на имени “Валериан”. С тех пор прошло тридцать лет, и родители давно живут порознь. Валериан помнил зимнее утро, тьму за окном, он собирался в школу, когда они вошли в комнату, и отец сказал: “Сынок, мы должны тебе кое-что сообщить…”. Он замялся, и тогда в разговор вступила мать: “Мы с папой решили пожить порознь”.
– А я? – спросил Валериан.
– Ты останешься со мной, – сказала она.
– Папа, ты скоро вернешься?
– Не знаю, мама тебе все объяснит…
– Вы что, совсем дураки? – растерянно спросил Валериан.
Ему показалось, что темнота просочилась сквозь окно и доверху заполнила кухню. Он зажмурился, а отец гладил его по голове и бормотал: “Не плачь, все наладится…”. Ничего, конечно, не наладилось, но с тех пор у Валериана появился страх перед одиночеством, а еще чувство вины. Он был виноват перед матерью, которую третировал с жестокостью подростка, и перед отцом, которого долго ненавидел за предательство.
Мать пыталась объяснить, что все совсем не так, но от ее слов становилось только хуже.
– Пойми, в юности мы все совершаем ошибки. Я была наивной дурочкой, обожала походы, песни у костра: “Лучше гор могут быть только горы…”, ну, ты знаешь…
– Не знаю, – огрызался Валериан.
– Я пошла в горный поход, и это оказалось ужасно трудным.
Там она познакомилась с отцом, и он взял ее под свою опеку.
– Все было так романтично: горы, пение под гитару, он сильный, мужественный, девчонки умирали от зависти…
Мать была начинающей романисткой, и с каждым разом горы становились все выше, восхождение все труднее, и отец спасал ее, когда она провалилась в расщелину. Валериан слушал с любопытством, но финал истории всегда приводил его в уныние.
– Там он был смелым, решительным, но в обычной жизни оказался мямлей.
– Почему мямлей? – спрашивал он.
– Он не способен постоять за себя, боится трудностей, на него ни в чем нельзя положиться, и я устала.
В эти минуты Валериан жалел, что отец вытащил мамочку из расщелины, но со временем смягчился, потому что любил обоих. В первое время отец часто виделся с ним, но потом встречи становились все реже. Теперь Валериан приходил к отцу, тот расспрашивал его о делах, советовал не быть “маменькиным сынком” и больше заниматься спортом.
– Посмотри на меня, я в хорошей форме, а ты уже начинаешь сутулиться!
Он, действительно, выглядел молодо, защитил диссертацию, преподавал в институте и женился на своей аспирантке Зое. Она была на несколько лет старше Валериана, слегка кокетничала с ним, отец хмурился, и он стал реже бывать в их доме.
Мать приняла известие о женитьбе отца с иронией и легкой досадой. Она успела издать несколько детективов и дамских романов, в знаменитости не выбилась, но книги раскупались. Все сюжеты были на один лад – истории современных золушек. Золушки бедствовали, потом встречали богачей и в итоге поселялись в роскошных особняках. В детективах золушек преследовали злые люди, но их спасали влюбленные богачи или милицейские следователи, потом они оказывались богатыми наследницами, и все венчалось счастьем в особняках. “Какая ерунда, неужели это кто-то читает?” – сказал отец, ознакомившись с несколькими произведениями. Валериан согласился с ним, но Зоя возразила:
– Вы скучные люди, а это истории, о которых мечтает каждая женщина.
– Ну и мечтай себе на здоровье, – раздраженно сказал отец.
У матери появились поклонницы, она принимала их, вела светские беседы, а при появлении Валериана представляла: “Мой великовозрастный сын”. Отсвет материнской славы распространялся и на него, поклонницы сладко улыбались, а он спешил ретироваться.
– Дорогой, выброси эту жуткую рубашку, ты выглядишь, как нищий. В таком виде нельзя появляться перед женщинами.
– Хорошо, в следующий раз я буду во фраке и с чековой книжкой в кармане, – отвечал Валериан, и мать сокрушенно вздыхала.
Приходили писатели, пили водку, спорили до крика, курили до одури, но мать, не выносившая шума и табачного дыма, скоро отвадила их от дома. Дольше всех продержался мужик, который писал дамские романы под псевдонимом Маруся Николаева, он пытался ухаживать за матерью, но получил отказ. “Он мямля и бездарность”, – сказала она Валериану, когда тот исчез. Ее дела шли в гору, гонорары росли, и она купила себе квартиру в “сталинском” доме. Прежде это была коммуналка, и, несмотря на дорогой ремонт, в ней не выветрился дух тоскливой бедности. Он остался в комнатах, в ванной, где Валериану чудились следы когда-то висевших на стенах тазов и корыт, и, обходя квартиру, он чувствовал острую жалость к матери. Она молодилась, носила туфли на высоких каблуках, от которых отекали ноги, и яркую одежду, которая ей не шла. “Надо соответствовать, дорогой…” – говорила мать, оглядывая себя в зеркале. “Мамочка, ты соответствуешь…”, – успокаивал ее Валериан.
– И тебе это необходимо, дорогой. Не представляю, как ты будешь жить один.
– Нормально буду жить. Работой я доволен, денег хватает, готовить умею. Да и ты будешь не за тридевять земель.
– Да, конечно… – рассеянно соглашалась она. – Валериан, тебе необходимо жениться.
– Может, заодно посоветуешь, на ком?
– В этом тебе никто не советчик. Я знаю только одно – нельзя зацикливаться на прошлом, иначе ты рискуешь остаться в одиночестве.
2
– Пора жениться, Валерьяныч, – сказал Толик. – Кругом столько баб, хотя бы в нашей конторе.
Конторой он называл фирму, в которой они трудились. Ее помещение, разгороженное на клетушки, в которых сидели программисты, напоминало шахматную доску, и Валериан развлекался, придумывая разные партии. В конторе было принято засиживаться допоздна, и к ночи усталые фигуры покидали доску, а утром возвращались на позиции. Какой может быть интерес, если в сотрудницах ты видишь пешки или ладьи?
– Да, наши бабы не ахти, – соглашался Толик, – так ты поищи на стороне. В библиотеке, на выставке, в театре… да просто на улице.
– И как ты себе это представляешь – на улице?
– Никак не представляю, – сердился Толик. – Я в двадцать лет женился на Тоньке и закрыл тему, хотя мог бы еще погулять. А ты в тридцать еще никого не выбрал.
Время от времени у Валериана появлялись подруги и поселялись в его холостяцкой квартире. Он не любил одиночества, принимал это как должное, но до женитьбы дело не доходило. С Верочкой он познакомился два года назад на “ролевых играх”. Эксцентричная фантазерка, она придумывала сюжеты, распределяла роли и режиссировала спектакли – это была ее стихия, здесь Верочка была демиургом и деспотом, и Валериан подпал под ее обаяние. Он стал провожать ее, слушал рассказы об оккультизме, о том, что она пишет книгу, а потом они целовались в парадной блочного дома, в котором она жила. Вскоре Верочка переселилась к нему. Она работала регистратором в поликлинике, но книга требовала полной отдачи сил, она хотела уйти со службы, и Валериан согласился. Ему нравилось, что рядом с ним опять писательница, но Верочкины амбиции были выше “дамских романов” – она трудилась над книгой о Вечной Сущности. Валериан возвращался с работы, ел то, что она готовила, всегда жирное и перченое, слушал ее монологи, и только изжога мешала размышлять о возвышенном.
– Ты влюбился в эту девицу? – спросила мать.
– Она интересный человек, – осторожно ответил он.
– Не сомневаюсь. Она составила мой гороскоп – оказывается, меня ждет романтическое приключение и повышение по службе!
– Мамочка, тебе необходимо романтическое приключение.
– Напрасно шутишь, дорогой, я без всякой мистики могу сказать, что ждет тебя: гастрит и нервное расстройство. Ты не должен ей потакать!
Мать считала, что у Валериана слабый характер, но ошибалась – за годы жизни с нею характер у него выработался железный. Он научился равнодушно относиться ко многому, отгораживаться от мира, и единственной слабостью было иногда возникавшее неясное чувство вины. Верочка побаивалась матери, сообщила, что та – энергетический вампир, но Валериан вспылил, и она смолчала.
Впервые они всерьез поссорились после визита Толика с женой. Толик преподнес Верочке цветы, за столом с любопытством поглядывал на нее и пытался завести разговор. Рядом с его красавицей Тонькой она выглядела невзрачной, чувствовала это и нервничала. Толик попросил рецепт салата, и Верочка раздраженно ответила, что все готовил Валериан. Хозяин и гости обсуждали, куда поехать в отпуск, Валериан предлагал в Крым, сказал по рассеянности: “Втроем веселее” – и Верочка вспыхнула от обиды. Выпив пару рюмок водки, она перебила их и начала известный Валериану монолог – о Вратах Вселенной, о космических духах, об обитающих на Венере душах праведников и душах грешников, высланных на Плутон…
– За что же их, бедных, на Плутон? – спросила Тонька.
– Известно, за что, – ответила Верочка. – Пушкина за распутство, Байрона за пьянство, Черчилля за то, что курил сигары…
Гости едва сдерживали смех, и, заметив это, Верочка совсем распалилась.
– Вы знаете, почему негры черные? – спросила она.
– Не знаем, – осторожно сказал Толик. – А почему?
– Потому что они в древности заключили союз с дьяволом.
– Вон оно что… – протянул он, – и теперь они, как я понимаю, тоже на Плутоне?
– А где же еще?.. Да вы сами узнаете, когда туда попадете, и причем очень скоро!
Она усмехалась, грозила ему пальцем, и Тонька сказала: “Анатолий, вставай, нам пора”.
– Ну, брат, ты попал, – сказал Толик, когда Валериан вышел их проводить. – Она у тебя, случаем, не пьющая?
– Нет, просто немного перебрала.
– Совсем чуть-чуть, всего полстакана водки, – заметила Тонька.
Валериан вернулся домой и увидел цветы в мусорном ведре.
– Их нельзя держать в доме, в них зло, – объяснила Верочка. – Валериан, это чужие люди, у них черная аура.
– Пить надо меньше, – сказал он, ушел в свою комнату и закрыл дверь.
Верочка стояла за дверью, плакала, и он чувствовал себя виноватым. Как там у Сент-Экзюпери: ты в ответе за тех, кого приручил… “Экзюпери здесь ни при чем, – сказала бы мать, – а ты, дорогой, просто мямля”. Верочка вошла, забралась под одеяло, уткнулась в его плечо, целовала, что-то бормотала, и Валериан сдался. Утром он вынес цветы на помойку.
Сочинение о Вечной Сущности продвигалась с трудом, Верочка страдала, и Валериан старался помочь ей: разыскивал статьи в интернете, приносил книги Блаватской, Штейнера, Сведенборга. Она читала, фыркая и покусывая губы, говорила, что многое неправильно и вообще старье, но снова вернулась к работе. Наконец, книга была почти закончена, Валериан начал читать и растерялся: корявым слогом Верочка излагала вычитанное из книг, перемешивая это с собственными прозрениями. Дойдя до раздела о “космических яйцах”, он изнемог.
– Посоветуй, что дальше, мне нужен финал.
– Дальше, по-моему, некуда, – ответил он.
– Но идея тебе понятна?
– А разве здесь есть идея? – удивился Валериан.
– Ты такое же ничтожество, как твои приятели! – закричала Верочка. – Убирайся, скотина!
Валериан с удивлением понял, что вместо вины чувствует свободу, словно отошел от края обрыва, полного темноты.
– Как там обстоят дела с неграми? – спрашивал Толик.
Верочка произвела на него сильное впечатление, но он делал вид, что все принял за шутку.
– Негры – в прошлом, теперь у нас “космические яйца”.
– Какие яйца? – пугался Толик.
Валериан возвращался с работы, ужинал и уходил в свою комнату. Он стал перечитывать Диккенса, зная по опыту, что это верное средство от депрессии. Верочка пыталась объясниться, обвиняла его в жестокости, он отмалчивался, и она прибегла к последнему средству – при появлении Валериана выходила в распахнутом халатике. Это не подействовало, и она накинулась на него с плачем, попыталась ударить, но он аккуратно отвел ее руку.
– Ты хочешь, чтобы я ушла?
– Почему, ты мне не мешаешь, – равнодушно ответил он.
Так они и жили, каждый сам по себе, но однажды Валериан рано вернулся домой. Его лихорадило, голова раскалывалась от боли, и, услышав хриплый Верочкин смех, он решил, что бредит, и заглянул к ней. Верочка сидела на полу, кругом были разбросаны книги в отвратительно ярких обложках: “Вкус любви”, “Любовная месть”, “Очаровательный маркиз”, “Огненная страсть”…
– Ты чего так рано? – спросила Верочка.
– Похоже, я заболел.
– Хочешь теплой водочки? – спросила она. – Выпей, сразу полегчает.
– Позвони, пожалуйста, матери, попроси ее приехать, – сказал он, вышел и плотно закрыл дверь.
Валериан редко болел, но на этот раз несколько дней пролежал в жару, почти все время спал, а просыпаясь, видел встревоженное лицо матери.
– Мама, где Вера?
– Она уехала к себе.
– Ты что, ее выгнала?
– Нет, дорогой, она так решила сама. Я только попросила ее прихватить с собой пустые бутылки, – сказала мать, отводя взгляд, и Валериан ничего не стал выяснять.
3
В сентябре он вернулся из Крыма и поехал к матери с корзиной персиков. Дверь в квартиру открыл огромный мужик в тренировочных штанах и майке, и Валериан застыл на пороге, как Красная Шапочка перед волком.
– Входи, дорогой, не пугайся, у меня ремонт. Семен, это мой сын, – нараспев сказала мать из-за его плеча.
Мужик кивнул, ушел вглубь квартиры и врубил электрическую дрель. Мать провела Валериана в кухню, и он отметил, что для хозяйки, у которой идет ремонт, она выглядит необычно – в нарядном платье, с прической, над которой потрудился парикмахер.
– Как ты посвежел, загорел!.. А я решила поменять проводку, потом Семен будет делать ремонт на даче, там пора перекрыть полы, – щебетала она, выкладывая персики, – и, представляешь, это совсем недорого!.. Семен Михалыч, идите к нам, будем чай пить!
Мужик вошел в кухню, обогнул Валериана и сел за стол, наблюдая, как мать разрезает яблочный пирог.
– Ну, рассказывай, как ты отдохнул, кстати, ты замечательно выглядишь!
Мать была неестественно оживлена и говорлива, и Валериану было неловко за нее.
– Нормально. Отсыпался, гулял, читал, загорал….
– Все время один? А как же курортный роман, неужели не было? – игриво спросила она, а Семен Михайлович усмехнулся.
– Что ты, мама, какой роман?
Валериан не лукавил, от романа он уклонился. Он зашел в местную библиотеку, взял “Историю древней Греции”, библиотекарша оценила его выбор и предложила вместе поехать в Коктебель, в дом Волошина.
Возможно, это могло стать началом романа, но Валериана не интересовали ни Волошин, ни снобистский Коктебель. А две недели с Тамарой из Кременчуга и романом не назовешь, девчонки ее поколения относятся к этому легче, чем к выбору туфель. Он приметил ее на пляже, она подолгу стояла на солнце, запрокинув в небо курносую мордочку. Ее дочерна загорелая кожа лоснилась от крема.
– Девушка, не боитесь солнечного удара? – спросил Валериан.
– Не боюсь, еще не жарко.
– Жарко, жарко. Идите сюда под зонтик.
Она оглядела его, подошла и легла рядом на песок.
– А ты чего такой белый, только что приехал?
– Да, три дня назад из Петербурга.
– А я из Кременчуга, – равнодушно сказала она, зевнула и заглянула в раскрытую перед ним книгу. Увидела картинку “Смерть Лаокоона” и оживилась:
– Во круто мужик со змеями выступает!
Валериан рассмеялся, подумав, что эта девица как раз то, что ему нужно, и пригласил ее в ресторан. Она долго изучала меню, заказала самые дорогие блюда и спросила, наивно округлив глаза:
– Ничего, что я тебя выставляю?
– Нормально, – ответил Валериан и попросил принести шампанское. В Тамаре его забавляло все: смесь простодушия и житейской сметки, жизнерадостность и восхитительное невежество. Она обожала кино и дискотеки и подробно пересказывала ему мексиканские сериалы. Каждый вечер Валериан отбывал повинность на танцплощадке, потом они сидели в ресторане, а к ночи уходили из городка, ложились на берегу, и ее тело пахло лавандой и полынью. Тамара выяснила, кем он работает, сколько получает, и, что-то прикинув в уме, объявила, что завтра у нее день рождения. Валериан повел ее на рынок и купил то, что она выбрала: расшитое блестками платье, босоножки и бусы из янтаря. В общем, они были вполне довольны друг другом, и он был свободен от всяких обязательств. Тамарин отпуск подошел к концу, Валериан проводил ее до автобуса, на прощанье она сказала, что приедет к нему в гости, и он вежливо ответил, что будет рад.
– Что ты, мама, какие романы? – сказал Валериан в коридоре, принимая сверток с остатком пирога. Мать недоверчиво усмехнулась, и, услышав визг дрели Семена Михайловича, он заметил не без злорадства:
– Зато тебе очень повезло с мастером.
Она смотрела так смущенно и робко, что Валериан устыдился. В конце концов, это ее личная жизнь, а деловой Семен Михайлович, безусловно, не мямля.
4
На лестнице было темно, тихо, он приподнял край пальто и заглянул в клетку. Попугай сонно посмотрел на него, сказал: “Орел, орел…” и спрятал голову под крыло. “Ничего, Гарик, – ответил он, – я от мамочки ушел, и от Верочки ушел, и от Людочки ушел…. в общем, от всех ушел. А она уйдет от меня”.
Из Кременчуга пришло письмо: “Добрый день или вечер, Валерьян, как ты живешь? Я живу хорошо…”. Тамара писала, что ходит на дискотеку в подаренном платье, но все хлопцы кругом дурные, и она скучает по Валериану и хочет приехать в гости. Валериан ответил, что тоже живет хорошо, но перегружен работой, и лучше всего им встретиться летом в Крыму. У него началась тяжелая полоса: работы и вправду было много, приходилось засиживаться допоздна, а к ночи к нему приходил Толик. Приносил водку, жаловался на Тоньку, горевал, что не догулял в свое время, завидовал холостяцкой жизни Валериана и оставался ночевать. Потом звонила Тонька, говорила, что они скоро сопьются, и если Валериану все трын-трава, то у Толика семья и дети. Накопившаяся усталость, промозглая ноябрьская темнота, нытье Толика, чужие семейные дрязги – все слипалось в липкое марево, и Валериан не знал, как вырваться из него.
Позвонил школьный приятель, сказал, что решено устроить встречу класса, и приглашал Валериана. Тот согласился неохотно, потому что предвидел встречу с Викой. Вика была тем прошлым, от которого он хотел освободиться, и при мысли о ней Валериан всегда чувствовал боль. Она долго сводила его с ума, своевольная школьная подружка. Рядом с нею он был скованным, неловким, ходил за нею, как тень, и она небрежно принимала его преданность. У Вики был трудный характер, тяжелые отношения с матерью, и она вымещала на Валериане свои обиды. Он покорно сносил насмешки, встречал ее из студии рисования, сопровождал на этюды и ждал, когда она закончит работу, под насмешливыми взглядами студийцев. Она то и дело толкала его на сумасбродные поступки. Ради ее каприза он шел по перилам моста над Невой, голова кружилась, но он прошел до половины, а когда спрыгнул с перил, Вика поцеловала его, и он был счастлив. Она уже курила и однажды, с насмешкой глядя ему в глаза, погасила окурок на запястье. Валериан молча взял сигарету, зажег и сделал то же самое. Увидев ожог, его мать позвонила Викиной, обе они возмущались, и Валериан взял всю вину на себя. В последнем классе она привела его к себе, когда матери не было дома, разделась, но Валериан был неопытен, груб, и она его оттолкнула. Он снова потянулся к ней, но Вика брезгливо сказала: “Извини, с тобой это не интересно”. В семнадцать лет такое не прощается, и он стал избегать ее. Потом Валериан учился в университете, Вика – в Мухинском училище, они не виделись, но через год она позвала, и он пришел. Вика открыла дверь, ссутулившаяся, с воспаленным, опухшим лицом. Зеркало в комнате было занавешено, стол заставлен грязной посудой, и Валериан не понимал, что случилось, пока она не сказала, что вчера похоронили ее маму, и ей страшно. До сих пор Валериану не приходилось встречался со смертью, и ему передался Викин страх. Он пробормотал слова соболезнования, Вика молчала, и он не знал, что делать дальше.
– Попроси кого-нибудь побыть с тобой, – осторожно сказал Валериан.
– Кого? – спросила она.
– Родственников или подруг…
– У меня нет подруг. И родственников нет. У меня никого нет, кроме тебя.
Несмотря на растерянность, Валериан удивился. Он подумал, позвонил матери и сказал, что на некоторое время останется у Вики. Мать пришла, заговорила с Викой, та слушала безучастно.
– Ты прав, ее нельзя оставлять одну. Сейчас она в шоке, но попытайся ее отвлечь. И сними с зеркала эту ужасную простыню.
Теперь по пути из университета Валериан заходил в магазин, готовил обед и заставлял Вику есть. Она хотела навестить могилу матери, в лютый мороз они поехали на кладбище, и, вернувшись домой, Вика забралась в постель.
– Кажется, я заболела, – пожаловалась она.
Валериан принес аспирин, но она сказала: “Не надо, лучше согрей меня”. Он осторожно лег рядом, обнял ее, почувствовал, как ее знобит, и не мог справиться с возбуждением. Они заснули на рассвете, а проснувшись Вика сказала: “Секс – лучшее лекарство. Продолжаем до полного выздоровления”.
Это были лучшие недели в жизни Валериана. Вика говорила, что виновата перед ним, что ждала его целый год, и теперь они жадно наверстывали упущенное. Валериан ходил, как в полусне, с трудом высиживал на занятиях, а Вика возвращалась из Мухинского бодрая, наскоро обедала и садилась за мольберт.
– Кажется, девочка восстановилась, ей уже не нужна сиделка, – говорила мать. – Ты помнишь, что у тебя скоро сессия? Возвращайся домой, Валериан.
– Она права, – сказала Вика, когда он передал ей эти слова, – ты мне очень помог, но сейчас мне надо срочно писать этюды, а ты меня отвлекаешь.
Валериан смирился не сразу. Он приходил, старался не мешать ей и терпеливо сносил ее раздражение. Вика смягчилась, только когда он собрался уйти.
– Пожалуйста, не сердись. Давай сначала разберемся с делами, а там посмотрим.
– Выходи за меня замуж, – попросил Валериан.
– Хорошо, я подумаю, но пока мне лучше жить одной. А ты заходи, когда захочешь.
“Не может быть, чтобы все кончилось, – думал он, – это несправедливо”. Он боялся признаться себе в очевидном: Вика вспомнила о нем, лишь когда ей стало невмоготу, и он прибежал, забыв все обиды.
– Мама, наверное, я тоже мямля? – спросил он.
– Надеюсь, что нет, – ответила она, – просто у тебя еще не прошло детское увлечение. Девочка эгоистична, самолюбива, и, думаю, ей неприятно, что она обратилась к тебе за помощью. Она не хочет видеть тебя, потому что ты невольно напоминаешь ей о ее горе.
– Значит, у меня нет шансов?
– Почему же, когда ей будет трудно, она может снова вспомнить о тебе. Но я не думаю, что тебе это нужно.
Мать была права, но его по-прежнему тянуло к Вике, и, выждав месяц, он пришел. У нее пировали однокурсники, все были пьяны и выясняли, кто из них гениальнее. Выкрики, хохот, табачный дым, дурацкий спор – все было скверно, но Валериан терпеливо ждал. Наконец, Вика выпроводила их, открыла окно в кухне и спросила:
– Ну, как тебе мои гости?
– По-моему, придурки.
– Ошибаешься, – раздраженно сказала она, – среди них есть классные художники.
– Ну и ладно, – согласился Валериан и обнял ее. Вика зевнула, сказала: “Давай по-быстрому, мне еще посуду мыть”.
– Я тебе потом помогу, – пообещал он, – пойдем в спальню.
– Нет, лень раздеваться, давай здесь.
Любовь на кухне, возле стола с грязной посудой, была из сюжета “кухарка и пожарник”, но он был согласен и на это.
– Пойдем в спальню, – просил он, когда она натягивала колготки и поправляла юбку.
– Хватит, ты просто сексуальный маньяк. Убирайся, я устала.
Потом он с брезгливостью вспоминал пьяное хихиканье Вики, грязь в раковине, окурки в салатнице, но, уйдя от нее, долго мучился, как отравленный.
“Кошмарр…” – отозвался попугай. Ладно, Гарик, первый тайм мы уже проиграли, но осталось дополнительное время.
Он использовал его бездарно. Днем работал, вечерами сидел дома, развлекался компьютерными играми, хандрил, и, наверное, поэтому влип в историю с Людой. Эту подругу ему сосватал отец. Он праздновал юбилей, и Валериана усадили за столом рядом с широкоплечей, спортивного вида девушкой. Он занимал ее разговорами, приглашал танцевать и забыл на другой день. Потом позвонила Зоя, сказала, что он вскружил голову ее подружке, и просила зайти. В гостях у отца он застал Люду. Валериана удивил ее внимательный, словно оценивающий взгляд, и он подумал, что это совсем не похоже на увлечение. После ее ухода отец рассказал, что Люда серьезно занимается спортом, они вместе ходили в горы, сплавлялись на катамаранах по горным рекам и стали друзьями. Люда учится в аспирантуре, живет в общежитии, но там нет места ее спортивной амуниции, и не может ли Валериан подержать ее у себя.
– У нас тесно, а у тебя большая квартира.
“Так вот в чем дело”, – подумал Валериан и согласился. Через несколько дней Люда с Зоей привезли рюкзаки, упакованную палатку, разобранный катамаран, лыжи, брезент, какие-то тюки и сложили все в пустующей комнате. Люда часто навещала свое хозяйство, зимой с раннего утра приезжала за лыжами, появлялась к ночи и звонила в дверь до тех пор, пока Валериан не просыпался. Лыжи возвращались на место, а он потом долго не мог заснуть. Наконец, он сказал ей об этом и встретил спокойный, не замутненный смущением взгляд.
– Что же мне делать, если все мои вещи здесь?
– Решай сама. Хочешь, забери, хочешь, оставайся с ними, но только дай мне высыпаться.
Он сказал это, не подумав, но вечером Люда приехала с чемоданом и заняла комнату. Валериан всегда пасовал перед бесцеремонностью, но здесь было другое: он сам по неосторожности позволил ей встать у себя на постой, и она была уверена в своем праве. По будням она сидела в библиотеке, а вечером в пятницу начинались звонки – друзья звали ее за город, пройтись на лыжах. Валериану мало кто звонил, и он с легкой завистью слушал ее оживленную болтовню. Она возвращалась, румяная, веселая и с увлечением рассказывала о своих друзьях – о парнях и девчонках. Потом говорила: “Спокойной ночи”, уходила к себе, а он сидел и думал, что она не замечает его, да и ему это не нужно. Но Валериан недооценивал Люду. Однажды она сказала: “Валериан, нам пора укрепить отношения”. Он знал один способ укрепить отношения и, оказалось, не ошибся. Люда деловито расстелила постель, аккуратно сняла одежду, легла и приказала: “Разденься и погаси свет”.
Валериану стало скучно. Дальше все было так, словно они прожили много лет, надоели друг другу, но по привычке исполняют супружеские обязанности. После этого Валериану расхотелось укреплять отношения, да и Люда к этому, похоже, не стремилась. К ней приходили друзья: парни, которым было под сорок, спортивные девчонки того же возраста, и среди них Зоя. Парни приносили вино, девчонки рубили салаты, Валериан недолго сидел с ними, уходил к себе и оттуда слышал их пение. Они пели то же, что во времена своей молодости: Городницкого, Высоцкого, Кукина. За стеной энергично ударяли по струнам, и мужественный голос начинал: “Лучше гор могут быть только горы…”.
– Ну, все, приплыли… Не хватает только костра, – подумал он, вспомнив рассказы матери о ее юности. Наверное, она была такой же жизнерадостной, как Люда, или как Зоя, мечтательно смотревшая на певца.
Окончилось все на редкость скверно. Люда сказала:
– Зойка просила у тебя ключ.
– Зачем ей ключ? – удивился Валериан.
– Ну, ты все равно приходишь поздно, меня днем тоже не бывает, а ей нужно…
Валериан сразу все понял и подумал: “Бедный отец”. После этого он запретил приглашать гостей, ему было тошно смотреть на них и на Люду, и, наконец, он сказал:
– Возвращайся в свое общежитие.
– Почему? – удивилась она. – Ведь я же тебя люблю.
– Только, пожалуйста, не надо о любви!
Пришел певец, они с Людой собрали вещи, и Валериан, не прощаясь, запер за ними дверь.
– Вот так-то, Гарик, такая “лав стори”, – сказал он, но попугай промолчал.
5
Он редко вспоминал о Вике. Боль давно сменилась чувством пустоты и непонятной жалостью то ли к себе, то ли к ней. “Бедная дурочка, – думал он, – с таким характером ей наверняка трудно”.
– Вика вышла замуж, – сказала мать.
– Откуда ты знаешь?
– Она иногда заходит ко мне, рассказывает о своих делах.
– И как же ее дела?
– Кажется, не очень… Живопись она забросила, работает реставратором, платят мало. Зато говорит, что ее муж – великий художник. Они у меня были, по-моему, он не слишком умен.
– Художнику не обязательно быть умным.
– Наверное, – рассеянно ответила мать. – Только зря она прописала его у себя, кто знает, как сложится… О тебе не спрашивала.
– Так и я не спрашиваю, – равнодушно сказал Валериан.
Он увидел ее на улице. Вика шла с хозяйственной сумкой, и Валериана удивил ее понурый, усталый вид. Он перехватил сумку и бодро сказал: “Привет”.
– Привет, – ответила она, попыталась улыбнуться насмешливо, но улыбка не получилась. Вика подышала на замерзшие руки, потянулась за сумкой, но Валериан спрятал ее за спину.
– Такие тяжести полагается носить мужу.
– Раньше он и носил, – спокойно ответила она.
– А что же теперь?
– А теперь мы развелись.
– Опаньки! – воскликнул Валериан. Он стыдился своего развязного тона и уже пожалел, что окликнул ее.
– Если ты не спешишь, зайдем ко мне. Отогреешься, поболтаем.
Она подумала и кивнула. В легком свитере, в короткой юбке, Вика выглядела подростком, и только легкие морщинки у глаз выдавали возраст. После чая она ожила, зарумянилась и улыбнулась ему:
– Мы сто лет не виделись. Как живешь?
– Нормально: работаю, можно сказать, делаю карьеру. Живу один, но скучать некогда. Про тебя знаю, что работаешь в музее и у тебя талантливый муж…
– Бывший муж, – поправила она, – мы развелись полгода назад. Пора бы разъехаться, но Ашот против – у него нет мастерской, и он работает дома. Наверное, сниму комнату, вместе жить невозможно.
– А, может, лучше ему снять комнату?
– Что ты, – усмехнулась Вика, – он занимается инсталляциями, для этого нужно много места, да и соседи такого не потерпят. Пойдем, посмотришь, как это выглядит.
В квартире пахло клеем и краской, по углам комнаты был разбросан какой-то хлам, а в центре на зеркале стоял безголовый манекен. Голова с ярко намалеванными губами лежала у его ног, и потеки краски расплылись на зеркале. Когда-то в него гляделись Вика и ее молодая мать, потом зеркало было завешено простыней, а теперь оно пригодилось Ашоту. Он не обернулся, когда они вошли, Вика скрылась в соседней комнате, а Валериан стоял, пытаясь справиться со злостью. Не драться же, в самом деле, с этим уродом? Он подождал, но Вика не появилась, и он ушел. Валериан был зол на себя, потому что ему не хотелось в это вмешиваться, и на Вику, которая терпела эту мерзость. “Бедная, – думал он, – непонятно, как ей помочь, да она и не примет помощи”.
И все же Валериан разыскал ее, встретил с работы, и ему показалось, что Вика обрадовалась. Потом они сидели в кафе, пили вино и разговаривали.
– Наверное, мне не хватает твердости, – говорил Валериан. – За меня все решают другие, а я соглашаюсь, хотя мне это совсем не нужно. Если бы я знал, что мне нужно, я бы жил по-другому. И у нас все могло бы сложиться иначе.
– Не могло, но дело не в тебе, а во мне, – возражала Вика. – Я принимала доброту за слабость, открытость – за глупость, поэтому потеряла всех друзей и тебя тоже. Мне нравились жесткие люди, вот мне и достался Ашот. Возможно, причина в моем тяжелом детстве, – добавила она с усмешкой.
– Вика, там тебе нельзя жить. Если хочешь, переезжай ко мне, будем считать, что ты снимаешь у меня комнату. Не бойся, я ни на что не рассчитываю.
– Спасибо, – сказала она. – Я помню, как мучила тебя, и, наверное, жалею, но благотворительность мне не нужна.
Вика попросила не провожать ее, и Валериан побрел домой.
Мать выпроводила хозяйственного Семена Михайловича на дачу и принялась за Валериана. Отчитала его за грязь в квартире, потребовала не принимать Толика и уж тем более не оставлять его ночевать.
– Дорогой, у тебя все-таки не притон. Мало нам незабвенной Верочки, сейчас здесь спивается Толик!
– Мама, я никого не спаиваю! – возмутился Валериан.
– Ладно, – примирительно сказала мать, – забудем об этом. Тоня взяла своего дурня в оборот, и он у тебя не скоро появится. Кстати, ты собираешься на этот ваш школьный вечер?
С ее способностью откуда-то знать обо всем следовало не детективы писать, а служить в разведке.
– Наверное, нет, у меня много дел.
– И напрасно. Неужели тебе не интересно увидеть старых друзей? У многих, наверное, уже есть дети, – вздохнула мать. – Ладно, скажу Вике, что ты не придешь.
– А зачем ей нужно, чтобы я пришел? – спросил Валериан.
– Дорогой, никогда не думала, что ты такой эгоист!
Вероятно, у нее сложился новый сюжет, в котором Валериану отведена роль бездушного эгоиста, а Вике – жертвы эгоизма, но дамские романы о любви никогда не совпадают с реальностью.
– Причем здесь эгоизм? Ты не знаешь, но я предлагал ей помощь…
– Да, а потом исчез на год и больше не появлялся.
– А что я должен был делать? Зарезать Ашота?
– Ашот уехал в Москву и уже женился. Кстати, он оказался порядочным, не потребовал раздела квартиры и оставил ее в покое. Мне кажется, вам стоит встретиться.
Валериан пришел на вечер и сразу увидел Вику. Красивая, в нарядном платье, она стояла в центре кружка, что-то рассказывала, и слушатели смеялись. Он сел поодаль, отвечал на вопросы, расспрашивал и ревниво наблюдал, как вокруг Вики собрались все мужчины класса. За столом они оказались рядом.
– Привет. Ты прекрасно выглядишь, – сказал Валериан.
– Спасибо, я старалась, – весело ответила Вика.
Начались рассказы о том, кто чего добился за прошедшие тринадцать лет. Когда очередь дошла до них, Валериан сказал, что он начальник отдела в фирме, не женат, а Вика – что работает реставратором, после долгого перерыва вернулась к живописи, семейное положение – разведена.
– Ничего, ребята, еще не вечер! – откликнулись за столом.
Еще не вечер, и им отпущено дополнительное время для исправления ошибок. Они вышли вместе, Валериан взял Вику под руку, и она прижалась к нему. Он гладил ее перчатку с наивным детским узором и чувствовал умиление. “Давай начнем все с чистого листа, – сказала Вика. – Тебе нужен попугай?” – и он очнулся.
– Какой попугай?
– Понимаешь, Ашот оставил попугая, а я на две недели уезжаю в Псков. Валериан, миленький, пусть он поживет у тебя!
“Вот тебе и чистый лист, – думал он, – все повторяется: у нее появилась проблема, и она вспомнила обо мне”. Зачем ему попугай, ему нужна Вика…
– Я не знаю, как с ним обращаться, – сердито ответил он.
– Все очень просто, – поспешно сказала Вика, – я тебе расскажу. Можно, мы приедем завтра?
Она привезла клетку, в которой сидел серый попугай с красным хвостом и страшным клювом. Он взъерошил перья, зашипел на Валериана и вцепился когтями в стенку клетки.
– Познакомься, это Гарик. Он очень умный, его можно научить говорить “Валериан”. Гарик, повтори: “Валериан… Валериан…”.
Попугай щелкнул клювом, и Валериану стало не по себе.
– Не волнуйся, он к тебе привыкнет. Вот здесь корм, ему нужно менять воду и чистить клетку. А еще он любит, когда ему чешут за ушком.
– Нет уж, чеши ему за ушком сама! – возмутился Валериан.
Вика виновато взглянула на него, и он подумал, что со временем у нее, кажется, появилась совесть. До отъезда в Псков оставалось несколько дней, и вечерами она приходила, устраивалась на диване и делала зарисовки в альбоме. На рисунках у Валериана было мужественное лицо, а из-за его плеча выглядывала смеющаяся рожица Вики.
Но чаще она задумчиво смотрела на него, и ему казалось, что ей скучно.
– Нет, что ты, мне очень хорошо, спокойно.
После ее отъезда попугай собрался уморить себя голодом, но потом принялся за семечки, а при появлении Валериана кувыркался через жердочку, что видимо, означало радость. Валериан разговаривал с ним, но чесать за ушком все-таки опасался.
– Дорогой, ты, кажется, похудел, – сказала мать, навестив его.
– С чего ты взяла? – удивился Валериан.
– Выпрямился, подтянулся, – задумчиво продолжала она, – прямо как спортсмен на старте. Да, ты знаешь, что Вика уехала?
Из комнаты раздался вопль “Кошмарр!”. Мать испуганно вскрикнула, и Валериан тоже испугался – он впервые услышал голос Гарика.
– Что это такое? Кто у тебя там? – с ужасом спросила она.
– Мамочка, успокойся, это попугай, Вика оставила его перед отъездом, она его заберет.
– Вы сведете меня с ума! Все-таки она странная… – укоризненно сказала мать, – обычно, входя в новый дом, вперед пускают кошку, а не попугая.
Она вошла в комнату, и попугай раскланялся, покрутился вокруг жердочки и победно посмотрел на нее.
– А что он еще умеет говорить?
Гарик потоптался, опустил голову, подумал и хрипло сказал: “Валерьян”.
– Да, дорогой, я вижу, у тебя началась новая жизнь… “Тра-та-та, тра-та-та, мы везем с собой кота, обезьяну, попугая, вот компания какая!” – пропела она.
Вика вернулась из Пскова, и у него началась новая жизнь. Она приходила с работы, ждала Валериана и оставалась ночевать. Они зажили так, словно не расставались на десять лет, и это тревожило Валериана. Не может быть, что накопившееся за эти годы прошло бесследно, сейчас Вика приходит в себя, но кто знает, что будет дальше… Иногда она оставалась в своей квартире, писала картины, а потом горевала и жаловалась, что утратила мастерство. Наконец, Валериан уговорил ее показать картины выставочной комиссии, и две ее работы были приняты.
– Это только начало, – говорила окрыленная Вика, – увидишь, я буду хорошим художником.
– Ты уже хороший художник, – возражал Валериан.
К ней вернулся честолюбивый азарт, она увлеченно работала, исчезала на несколько дней, но потом приходила, и они оставались дома или шли в театр.
– Тебе со мной скучно? – спросил Валериан.
– Ты мне нужен, – ответила Вика, – очень нужен, но я должна заниматься своим делом. Я потеряла столько лет!
Валерин понимал, что она права, но скучал, от нечего делать учил говорить попугая, и со временем привязался к нему. Теперь Гарик перестал радоваться приходу Вики, сообщал ей, что “Гаррик – орел!” и угрюмо молчал, когда она чесала его за ушком. “По-моему, он тебя ревнует”, – смеялась Вика. Гораздо хуже было то, что к Вике его ревновала мать. Прежде она принимала участие в “бедной девочке”, но теперь держалась с ней сухо, а Вика отзывалась о ней с оттенком язвительности.
– Видимо, она по-прежнему считает, что ты маленький мальчик и нуждаешься в опеке.
Мать перестала бывать у него, и Валериан переживал разлад между двумя любимыми женщинами. Ему было тревожно, и предчувствие оказалось верным.
– Предлагаю отпраздновать день защитников отчества, мой лейтенант! – сказала Вика.
В университете была военная кафедра, и теперь Валериан числился старшим лейтенантом запаса, так что повод действительно был. Он рано ушел с работы и по дороге купил Вике цветы.
– А у тебя гостья! – сообщила она с порога.
– Какая гостья? – удивился Валериан.
– Тебе лучше знать, – усмехнулась Вика.
Валериан вошел в комнату, увидел накрытый стол, а за ним – Тамару из Кременчуга.
– Наконец-то, а я тебя жду, жду… – пропела она, подошла и чмокнула его в щеку.
Валериан отстранился, сел на стул и положил букет на пол. Он растерянно молчал, Вика кривила губы в усмешке, и только Тамара была безмятежна. Ее лицо, с коричневой губной помадой, с выщипанными бровями, над которыми были нарисованы новые, показалось ему ужасным.
– У тебя на щеке помада, – сказала Вика, и он поспешно вытер щеку.
– Я по тебе соскучилась, вот и приехала, – продолжала Тамара. – Что ж ты меня не встретил, я дала телеграмму?
Валериан вопросительно взглянул на Вику, она молча пожала плечами.
– Ты надолго? – наконец спросил он.
Тамара кивнула в сторону Вики.
– Она тоже спрашивала, и я ей все рассказала: что у нас была любовь и ты звал меня к себе. А она говорит, ты ничего обо мне не рассказывал.
Валериан простонал сквозь зубы, Вика презрительно улыбнулась, но Тамара продолжала атаку. Видно, она приготовилась заранее и теперь шла напролом.
– Вот что, Валерьян, обратно я не вернусь, надоела мне эта срань. А без работы я и здесь не останусь, маляры везде нужны. Тут ребята из Кременчуга делают ремонты, зовут к себе, и место в общаге есть. Но я туда не хочу, я поживу у тебя, Валерьян, ведь ты ж меня звал!
У Валериана кружилась голова, и слова давались ему с трудом.
– Где Гарик?
– Я вынесла клетку на кухню, Тамара его боится, – ответила Вика.
– Он такой противный… – капризно протянула Тамара.
– Я сейчас, я скоро вернусь… – пробормотал Валериан, взял клетку с попугаем, пальто и тихо закрыл за собой входную дверь.
“Вот и все… Я ждал чего угодно, но не такого, и не знаю, что теперь будет”. Попугай понурился и прикрыл восковые веки. “Она уйдет, а ты останешься у меня, вдвоем все-таки веселее. Ладно, все, давай спать”. Он задремал и увидел себя маленьким, жалким, летящим в пустоте. В памяти всплыла строчка “Разве мама любила такого…”. Во сне он успел удивиться, как глупо потерял Вику, и опять провалился в пустоту. Разбудили его голоса и смех на лестнице, кто-то фальшиво пел: “Первый тайм мы уже отыграли…”.
– Гаррик – орел! Орел! – заорал разбуженный попугай.
Внизу хлопнула дверь, и в наступившей тишине послышались осторожные шаги – кто-то поднимался наверх.
– Так вот вы где, дурачки, – сказала Вика. – Пойдемте домой.
– Ни за что, – твердо ответил Валериан.
– Она ушла. Я дала ей денег на такси.
– Ты меня презираешь?
– Я люблю тебя, Валериан. Пойдем домой, отпразднуем день защитника….