Стихи
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 26, 2008
Стукач. Сексот. Забрали после чистки.
НКВД. Бухаринец. Гулаг.
Слуга капитализма. Скрытый враг.
И десять лет без права переписки.
Решенье тройки. Прихвостень английский.
Антисоветский заговор. Кулак.
Этап. Шаг влево. Вохра. Кум. Барак.
Дадим отпор шпионам-вейсманистам.
Писака чуждый. К Родине глухарь.
Баланда. Пайка. Карцер. Вертухай.
Конец литературного подонка.
Вперёд, индустриальная страна!
…Читайте, изумлённые потомки,
обугленные наши письмена.
GENERAL
Из-за тебя зазря погиб солдатик.
Над ним чужие ангелы поют.
Повеситься б тебе, но ты и тут
сверкаешь, словно маршал на параде.
Лежат в крови твои родные братья.
Вороны из глазниц их воду пьют.
Ты ж, на Багамах строя свой редут,
царишь, не помышляя о расплате.
Гоп-стоп, на “мерсе” едущий кабан.
Когда б ты рылом свой окоп копал,
цены бы тебе не было, вояка.
А так – прощай. Ты гибнешь не зазря.
Я факелом швыряю в бензобак твой
сонет, в котором боль и кровь моя.
Так что мне в имени твоём?
Прости, подруга, в нём и днём
ни мук любви, ни состраданья
не отыскать и с фонарём.
В нём навсегда по воле зла,
как в пропасти, скопилась мгла
чернее самой чёрной ночи,
черней грачиного крыла.
В нём крест и тот с налётом ржи.
В нём тайной зависти ножи,
змеи троякая улыбка
и жало ядовитой лжи.
Такой вот, милая, расклад
случился много лет назад.
Я в этом деле не виновен.
Ищи того, кто виноват.
Того, кто Господу претил,
кто не учёл полёт светил,
кто освятил твой лоб отравой
и с похмела тебя крестил.
ПАМЯТИ ПЕТРА КЛЕЙНЕРА
По кипарисовым лесам страны далёкой
бродил я, камушки бросал. Но так… Пролётом.
А ты навек остался там… На автостопе.
Свой спирт с разлукой пополам ты рано допил.
До срока взмыло в облака весло Харона.
Три моря бьются в берега, где ты схоронен.
Но повторяю я сквозь боль: “Ещё не вечер”.
Ещё мы встретимся с тобой. Дай Бог нам встречу.
Дай Бог, покуда я живой, на грани бездны
ко мне слетает голос твой с ветров небесных.
Дай Бог душе твоей бродить не одиноко
по кипарисовым лесам страны далёкой.
Надежда светится в веках,
как сладостная боль,
что на блаженных берегах
есть вечная любовь.
Спросил о них я моряков,
но услыхал в ответ:
– Твоих блаженных берегов
нигде на свете нет.
А что, как там, не на земле,
а где-нибудь вдали?..
Но кто-то тихо молвил мне:
– Не плачь и не моли.
Полно за дымкой облаков,
созвездий и планет.
А вот блаженных берегов,
брегов блаженных нет.
Ну что ж, ещё не прожит век
и всё в руках моих.
– Алло. Кафе “Блаженный брег”?
Мне столик на двоих.
* * *
Друзья мои, редеет наша стая.
Встречаемся ещё, да вот беда –
уже не дни считаем, а года.
Да и года десятками считаем.
А рядом с нами весело и юно,
не зная ни страданий, ни вины,
цветут голубоглазые вьюны
под солнцем юга, золотого юга.
РИМ
О, этот диалог! Он свят и вечен.
Она обнажена. А он – разутый.
Он, проиграв свой бой: “Ещё не вечер”.
Она, обняв его: “Ещё не утро”.
Гуляй, Гоморра и Содом.
Я ж – на сквозняк.
За бестаможенный кордон
мой отходняк.
Как говорится, в мир иной,
жизнь отгрешив,
собьют созвездья прах земной
с моей души.
Не знаю, кем дано мне знать,
что в срок и в масть
с известных тайн сорвет печать
иная власть.
И я ступлю – ни слёз, ни слов –
как блудный сын,
в цветение других лугов,
других долин.
И там, пред кем я глуп и мал,
мне всё простят…
Обман? Да если и обман,
то будь он свят.
ВОПРОС 2
Ни облака на небе, ни орла.
Ни радости в душе моей, ни горя.
Светило опускается за горы.
Долины кроет голубая мгла.
Всё исчезает. Ни добра, ни зла.
Вдали безмолвно тонут мои годы.
И грустно умолкает милый голос
той женщины, что жизнь мне отдала.
Тогда зачем, к чему всё это было –
дорога от рожденья до могилы,
разлуки, встречи, счастье и беда?
Ведь если всё исчезнет в миг прощанья,
то что ж вы не горите от стыда,
присяги наши, клятвы и венчанья?
* * *
Ты пекарь? Ты сапожник? Ты поэт?
Пеки свой хлеб, готовь на лапти лыко,
стихи слагай, но восприми совет:
не помышляй воспитывать владыку.
Не лезь менять его законов свод.
А коль полезешь хоть единой буквой,
останется любимый твой народ
без хлеба, без стихов и без обувки.
ТОСТ
Была страна – не злоба, так навет.
Москва и Питер, Минусинск, Ташкент.
Любимые мои отец и мама,
ломало время вас да не сломало.
Ни Магадан, ни Красноярск, ни Томск.
Простите этот незаздравный тост.
До дна, водяра. Да, мой спирт, до дна.
Над кладбищем вовсю гудит весна.
Я слышу, мам, весёлый голос твой:
– Пора домой, сынок. Пора домой.
Нет, мама. Не пора мне со двора.
Ещё через границы и ветра
летит, звеня, он – мой футбольный мяч.
Не торопи. Не окликай. Не плачь.
* * *
По белым сумеркам
в дыму костров осенних
пойду туда, где край Луны рассыпал
на иней трав опилки золотые.
И лунная дорога зазвенит
под сапогами юного солдата.
И он увидит, восходя по ней,
как звёзды путь ему предначертали
не строить храмов на чужой крови,
с друзьями пить весёлое вино,
любить прекрасных женщин на Земле,
писать стихи
меж двух великих войн.