Стихи
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 24, 2007
Зерна, злачные остья, четвертушки, осьмушки
В тактовых разгородках, на иссохших листах,
Увлажненные слухом, прорастают –
божественный вздох!
Ветер волнует ниву, льется звучащий свет
Из сияющих облаков. Подъем по грузным ступеням.
Внизу осталась одышка, мерная мощь мехов
Соединилась с дыханием. Выше, выше! Над фугами
Травянистых холмов, измеренных в детстве шагами,
Над хребтами хоров, голосами заморышей-ангелов,
Над похлебкой из брюквы, недовольством начальства,
Над величием неуспеха.
“Трепет, слезы и горе”.
Сердце измучено болью, зрение меркнет. Выше,
Выше, по лестнице в небо.
Все растворилось в звуках,
Как растворяется в вечности время – здесь
Правота и опора гармонии, счастье услышать,
Оставаясь всю жизнь неуслышанным. Имя забыто,
В богадельню ушла вдова, запустела могила,
Зерна нот затерялись среди бумаг, чтоб однажды
Прорасти в открывшийся слух – в жизнь после жизни.
ШИНЕЛЬ
Сорвана с плеч шинель. Глубже костей проник
Холод, уже нездешний. Нечем душу согреть,
Нечем ее прикрыть. Закручены снежной вьюгой,
Распались без оболочки, во мраке растворены
Строки или дома, дни, сложенные из букв,
Ровно, одна к другой, без единой ошибки,
Без заботы о смысле, только лишь с предвкушеньем
Завтрашних букв, из которых возникнет она – шинель.
Сорвана с плеч шинель. Выдернуты из петель,
По снегу разбросаны пуговицы. Без скрепок
Расползаются очертания. Смешаны круговертью,
Уходят с шипящим звуком в рябящую черноту
Буквы, дома без окон, дни, прожитые ли, нет ли,
Проглоченные неощутимо, словно с мухами щи…
Дух травяной жвачки, теплый нечаянный ветер
Из лошадиных ноздрей на миг коснулся щеки.
Сорвана с плеч шинель. Освободилась душа –
Больше непрожитых дней этот предельный миг –
Вырвалась, чтобы очнуться где-то уже не здесь,
Вспомнить себя, обрести заново или впервые,
Складываясь из букв под чьим-то властным пером,
Морщины, нелепое имя, подслеповатый взгляд,
И, воплотившись сполна, живее еще живущих,
Ночами являться, пугая, из призрачной пустоты.
Уж не меня ли вспомнил? – тронет за плечи, скалясь. –
Ищешь рассыпанный смысл, сочувствуешь свысока
Бедняге, себе не чета? Надеешься заговорить
Жизнь, незаметно утекшую за таким же столом
В пятнах чернил? Тоже с пером в руке? А на плечах
Что у тебя? Не шинель? Скидывай все равно
Впустишь в себя, как истину, тот же холод,
От которого не укрыться, не убежать.
Сорвана с плеч шинель. Что остается? Перья,
Пара носков да пуговиц, стопка бумажных листов,
Исписанных ли, пустых, тоска непрожитой жизни,
Жалость – к кому? не к себе ли? Надежда соединить
Буквы, дни или мух, проглоченных вместе со щами…
Дух травяной жвачки. ветер из влажных ноздрей
Коснется на миг щеки. Добавишь хотя бы немного
В мир своего тепла, чтоб до конца не застыл.
ХАИМ СУТИН
Хаим – жизнь.
Курица оцепенела в руке местечкового резника,
Блеск ножа, вспышка яростной крови,
Крик застрял в перехваченном горле – кажется, навсегда.
Жизнь – попытка освободиться, вытолкнуть крик.
Голый юноша с детской губастой улыбкой
Смотрит на чистый холст, как влюбленный на девушку,
Обмакнул осторожно кисть в красную краску –
Брызнула первая кровь, вскрикнул первый мазок.
Алая рана рта, нервно сцеплены пальцы,
Многоцветно пульсируют жилы, напряжены,
Беспокойно вздернуты плечи, взбудоражены складки,
Изумленье смещает черты, лицо живее, чем в жизни.
Мир неправилен, вздыблен, тревожен, если не омертвел.
Кисть в руке – сопротивление небытию. Ребе сказал:
Не изображай ничего, что имеет душу, это запрещено.
Краски вопят с холста: разве мертв натюрморт?
Пейзаж освежеванных тел, распятых, цветущих кровью,
Ритуальная бойня, молитва, заклинание боли.
Вскрыта земля, копошась, расползаются склоны,
Обнажены потроха цвета глины, пульсируют жилы дорог,
Взбаламучено, взбугрено небо, рощи срываются с места,
Деревья летят кувырком с горы, запутаны волосы-ветви,
Дома вцепились корнями в землю,
наклонились не в сторону ветра –
Против ветра, чтоб удержаться на крутизне.
Жизнь – попытка держаться.
Только с кистью в руке одолеваешь тревогу,
Если ты без нее – значит, спишь или пьян.
Хаим – жизнь.
Спит художник на просохшем холсте,
укрывшись едва просохшим.
Под ним и над ним вздымаются, дышат холмы,
Дорога, взобравшись на гору, повернулась, глянула вниз –
Кружится голова. Дома громоздятся на плечи друг другу,
Заблудилось под ними облако, освежеваны красные крыши,
Вздуты реки цвета рубина. В ущельях, рощах, оврагах
Проявляются вдруг обитатели – застигнешь врасплох,
Отведешь на мгновение взгляд – больше уже не увидишь,
Не сможешь вернуться, заблудишься в складках мира.
Хаим – жизнь.
Ты, наверное, много страдал? –
Спросят его. Я был счастлив всю жизнь, –
Улыбнется художник детской губастой улыбкой,
Спрятанный в катафалке, чтобы проникнуть в город,
Который сравнил однажды с телом, цветущим кровью,
Мимо постов оккупантов – и там умереть в больнице.
Кровь, наконец, прорвется.
Крик предсмертного счастья,
Молитва огненных красок будет звучать с холстов.
ПОЗДНИЙ ПИКАССО
Женщина и мужчина, соединенные чудовищной силой,
Поединок, корежащий, как коррида,
Выползшие из орбит глаза, оскал, поцелуй или пожирание,
Вдавленные одно в другое, перепутанные тела.
Чья тут рука, чья нога? Вместе несет в провал,
Где распадается разум, где все восторг или ужас,
Предчувствие неизбежного. Очнешься, вспоминаешь другое,
Называемое нежностью и красотой. Девочка ведет под уздцы
Усмиренного Минотавра. Художник посмеивается над собой:
Обессиленный карлик любуется пышной плотью,
Тычет кистью в округлости, в курчавую щелку.
Вот что прекрасно в искусстве – если забыть о безднах,
Лишь прикрытых поверхностью. Рука ведет кисть сама,
По ту сторону мастерства – от всего надо освободиться.
Обреченный бык, упрямый мужской бодец. Умиротворения нет
И на девятом десятке. Неизбежность покоя страшит,
Как разложение тел, как видение смерти,
Глянувшей однажды из зеркала. Измученные глаза,
Скорбный рот, оголенный череп автопортрета –
Желание до последнего сопротивляться,
Оставив потом в мастерской пустой белый холст,
Словно дверь, открытую в неизвестность.
РОЖДЕНИЕ АКВАРЕЛИ
Г. Э.
Первый мазок по листу увлажненной бумаги
Кистью еще без краски, прозрачным по белизне.
Отсвечивают очертания тела, изгиб бедра,
Нежные купы деревьев, набухшие облака.
Все уже видится ясно. Не огрубить бы теперь, не испортить,
Проявить прозрачное для других.
Бутоны в вазе с водой
Распускаются
Становятся цветами
Уже убитые
Другие в саду
Увядают раньше
Жить остается
Натюрморт
ПАМЯТНИК
Черное изваяние, тени снега
На голове, на плечах –
Негатив подменяемого все весомей,
Памятник вместо памяти.
Непоправимей
Может быть, лишь восковая фигура
С розовыми, как у живого, губами,
С той же окраской глаз,
С волосами от скальпа.
Страшнее
Был бы озвученный ходячий двойник,
Выращенный из клеток жившего тела –
Опухоль без памяти о душе.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не горюй, не томись испугом,
Памятники тоже не вечны,
Простоят еще тысячу лет, другую,
Имена сотрутся.
ВЕЧНОСТЬ
Галерея скульптур. Тема: “Вечность”.
Материал: песчаник или песок.
Степень плотности не имеет значения,
Как и меры объема, веса,
Единицы времени или таланта,
Не говоря о подписях. Ветерок
Выдувает где песчинку-другую,
Добавляя оспин в лицо, где осыпет
Сразу струйку. Материал возвращается
Дюнам или пустыне.
Сколько страсти в мелодии! Подпевает голосу скрипка,
Россыпь звезд откликается хором, шевелятся лунные травы.
Пусть слова языка непонятны – поет, восхищается сердце,
Отзываются струны смычку, воздух полнится дрожью и светом,
Заливает сияньем холмы. Как нас тянет друг к другу!
Слышишь? Музыка о тебе – песнопение нашей любви.
Говоришь, что слова не о том, что песнопенье – молитва,
Благодарение, Алель, Тому, кто нам явлен во всем,
Кто создал светило большое для дня, и поменьше – для ночи.
Я это услышал без слов: восхищение и благодарность
За то, что все в мире едино: сияние, полное тайны,
Благоухание трав под луной, священная песнь Суламифи.
Мелодия льется, течет.
РЕЗОНАНС
Среди невнятицы, разноголосья, шума
На ощупь ищешь, вслушиваясь, множишь
На шевеленье мысли трепет листьев,
Настраиваешь воздух, напряженный
Предчувствием и ожиданием. Сейчас!..
Струна откликнулась струне. Дрожь дрожью
Усилилась, окрепла. Всколыхнулась
Поверхность вод, волной пошла трава.
Совпало! Чувство встречи, узнаванья,
Единственности, камертон без фальши,
Мембрана чуткая открывшейся души.