Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 23, 2006
Фрагменты из беседы с Диной Рубиной*
* Беседа состоялась в 2003 году. Записал Альберт Плакс.
– Лидия Борисовна, я то ли читала, то ли слышала, что и после революции у вашей семьи сохранялось имение. Вам родители рассказывали про него?
– Рассказывали, я даже ездила туда. Ничего там не сохранилось. Это было маленькое имение, недалеко от города Козлова, он потом Мичуринском стал. Я там оказалась в Дни советской литературы. Встречали нас, ну где? – в райкоме. Я им говорю: “А у меня тут отец родился, я бы хотела взглянуть на это место”. Они спросили, как называется. Я говорю: “Борщевое”. Они: да это всего в двух километрах отсюда! И предложили повезти меня туда. Мы хотели туда сами поехать (со мной еще были друзья), но одним нам не разрешили. Дали сопровождающего из райкома комсомола.
Поехали вместе. Оказалось, большое село. Стоит полуразрушенная церковь. Про дом я помнила только одно, – отец рассказывал, что там был сад, где росли райские яблочки, из которых его мама всегда варила варенье. Сначала нас привезли к какому-то дому. Я говорю, нет, это не тот. Сказала им про райские яблочки. “О,– сказали они, – тогда надо ехать по барской улице”. Мы поехали, но там вместо дома уже МТС, вокруг все перекопано…
– Сегодня то и дело слышишь, что такая тенденция среди молодежи – книжки почти не читают, особенно о прошлом. В основном, смотрят экранизации по великим книгам. Компьютер, телевизор… все это пожирает время, которое раньше посвящалось книгам…
– Наладится жизнь, и снова будут читать. Какие-то книги читать не будут. Ну, кто сегодня читает Мамина-Сибиряка? Это нормальный ход вещей, такое бывает. Ведь одно время Чехова не читали. Он был почти запрещенный писатель. Короленко, вот, тоже… Где это Ленин писал: “Разве это интеллигенция? Это говно”.
– Вы считаете, что нынешняя молодежь повзрослеет и…
– Нынешняя молодежь уже не повзрослеет. Следующие поколения… Если власти дадут устояться “новым русским”… Понимаете, отец и дед Третьякова не покупали картин, они зарабатывали деньги. Только Павел Михалыч и его брат стали покупать произведения искусства. Это было уже третье поколение купцов. Но их же уничтожили всех. То же самое со Станиславским. Сейчас вышла замечательная книжка – “Вишнево-садская эпопея”. Ее написала Инна Вишневская – театровед. Книга о Станиславском, Немировиче-Данченко и о Чехове. Она пишет о семье Алексеевых*. Один из них был городским головой. Его убили народовольцы. Другие Алексеевы создали и развили золотошвейную промышленность в России. Сколько они сделали добра! Но, прежде всего, они были работники, талантливые предприниматели. В том числе – и сам Станиславский. А потом приходит Октябрьская революция… И во втором томе книги только лагерные снимки. Вся семья Алексеевых была уничтожена. Да что вы хотите? Был уничтожен цвет России. Все это новое купечество, которое зарождалось, если бы ему дали окрепнуть…
* Настоящая фамилия Станиславского.
– Где же гарантия, что это не повторится в современной России?
– Гарантии в России не бывает… Недавно то ли по радио, то ли по телевидению я услышала призыв: “Гордитесь российской историей!” А чем я должна гордиться? Трехсотлетним татарским игом? Крепостным правом? Убийством Александра Второго? Казнью Николая Второго? Октябрьской революцией? Чем гордиться? Я могу гордиться русской литературой, живописью, музыкой… А историей российской… Омерзительная история! Гордиться нечем. Или этими отечественными войнами? Когда обязательно противник Москву займет, и только после этого начинается наступление…
– Но ведь немцев в Москву не пустили.
– Это называется “не пустили”? Они были в Химках, в Кунцеве! Хорошо, до Кремля не дошли. Но это же рядом, сейчас это Москва…
– Лидия Борисовна, а вот в эти страшные годы сталинского террора, когда забирали всех ночами, вы не боялись?
– А что было делать? Помню, время кампании борьбы с безродными космополитами, перед делом врачей, – приходит Маргарита Алигер и в ужасе говорит: “Что будем делать?” Я ей: “Рита, ну что мы будем делать. Поедем в Биробиджан. Тут ходим друг к другу в гости из квартиры в квартиру, а там будем из избы в избу ходить. Только, чтобы вместе всех отправили. Главное, чтобы вместе. А так, чего бояться…”
Помню, я в эти дни купила сервиз дешевый. Юрий Николаевич** удивился, зачем я его принесла. Я и ответила, что если поедем туда, на Дальний Восток, не могу же я хорошую посуду тащить с собой, вот и купила этот сервиз, чтобы не жалко было разбить, а потом выбросить. У меня до сих пор на даче эти тарелки валяются.
** Муж Лидии Борисовны — писатель Юрий Николаевич Либединский.
– Я от многих слышала, что они буквально каждую ночь сидели на чемоданах и ждали, когда за ними придут.
– Нет, мы не ждали. Я вообще считаю, что ждать ничего не надо. Что будет, то будет. Я знаю многих, кто в это время садились за стол и работали. Казакевич, например…
А что устроили с этим недавним пятидесятилетием со дня смерти Сталина? Триумфальный юбилей. Столько о нем говорили – радио, телепередачи. Как не стыдно!..
– Пытаются разгадать загадку эманации его личности.
– Да какая там загадка? Я помню, когда на собрании нам читали письмо о культе личности, вышли из ЦДЛ, впереди меня идут два человека, и один другому говорит: “Все, жизнь кончилась”. Юрий Николаевич в это время болел, и я попросила взять это письмо на один день домой. Мне разрешили, дали в запечатанном конверте. Я принесла домой, мы позвали Каверина, и я читала вслух.
– И как реагировал Каверин?
– Ну, особо-то “реагировать” боялись. Вот чего боялись, так это друг друга. Все боялись друг друга. Ну конечно, очень многие ликовали. Про себя, осторожно.
– Я недавно познакомилась с замечательной женщиной, Астой Давыдовной Бржезицкой, ей уже 90 лет, она известный скульптор. Знаете, эти скульптуры из дулёвского фарфора…. Я у нее спросила: “Аста Давыдовна, время то было, в общем, проклятое, тяжелое… как вы жили?” Она отвечает: “Но мы же все-таки были молодыми. Хорошо зарабатывали, часто ходили в рестораны. “Континенталь”, “Националь”, “Метрополь”… Веселились, танцевали – фокстрот, танго. Домой возвращались часов в пять утра. И когда видели перед подъездом “воронок”, просто прощались друг с другом…
– Когда я еще в школе училась и мы жили в Воротниковском переулке, у нас в квартире, в комнате напротив, жила секретарша Рыкова*, Анна Васильевна Белова.
* Председатель Совнаркома СССР, репрессирован в 1938 году.
Однажды я тоже пришла домой с какой-то вечеринки. А там был длинный коридор, и жильцы всегда ругались, что в нем свет не гасят, как обычно в коммуналке. Я вижу, горит этот коридор ярким светом. Прошла и все выключатели один за другим повыключала. Только в нашу комнату вошла, слышу жуткую ругань за дверью: “Кто потушил свет в коридоре?! Кто потушил?!” Оказывается, это за соседкой, за этой Анной Васильевной пришли. Она вышла, стала причитать, что это ошибка, а они ей говорят: “Подушку возьми. Подушку возьми, и больше ничего” И увели ее. Почему именно подушку надо было взять, я до сих пор не понимаю…
Некоторое время назад вышла книжка про дом на Набережной. Автор жила в этом доме и подробно пишет, где, кого, когда “брали”. И что интересно: если уж где зло заведется, так его и не вышибешь. На месте, где теперь Лубянка, было имение Салтычихи, которая в историю вошла своими зверствами. Теперь то же выясняется с этим домом на Набережной. Там рядом Аверкиевы палаты и церковь – это было имение Малюты Скуратова. Совсем недавно, года два-три назад стало затоплять эту церковь, она находится на самом берегу реки, и там что-то прорвало. Когда приехали водопроводчики и начались ремонтные работы, на поверхность всплыло триста черепов! На месте имения Малюты и стоит этот правительственный дом…
– А вот еще вы рассказывали про дом Горького…
– Да, я занималась историей этого дома. Что в нем только не находилось. Какая-то печатная организация, потом детский сад, куда даже Васька Сталин ходил. Все внутри перестроили, запакостили…
– Но самого-то Горького вы не помните?
– Нет, Горького не помню. Недавно листала газету за 1902 год: “В России смертельно больны два лучших писателя – Горький и Чехов”. Чехов умер через два года, а этот еще тридцать лет проскрипел.
– Лидия Борисовна, вы ведь знали Цветаеву?
– Ну, конечно, знала. Была знакома, встречалась, но… не любила. Ей были свойственны такие… совсем ненужные откровения. Возьмите эти ее письма к Радзевичу, от них остается ужасное ощущение. Она только что возвращается из эмиграции, встречается с Сергеем Эфроном. И одновременно начинается этот безумный роман с Радзевичем. Бедный Сережа, она ведь к нему приехала. И что она там пишет. Всякие физиологические подробности. А двухтомник ее дневников, где она пишет про дочку, про младшую, что никогда ее не любила, что та была ненормальная, что она ее сдала в приют, что, когда ей сказали, что та умерла, она даже не поехала на похороны и не знает, где ее могила. Все это вызывает какое-то неприятное чувство…
У Ахматовой тоже жизнь была не простая, но она никогда не жаловалась, никогда… Разные люди, разные характеры… У Зиновия Гердта, например, тоже жизнь была не легкая. А он тоже никогда не жаловался.
– У Гердта удивительная приемная дочь Катя.
– А знаете, как она, уже будучи взрослой, попросила его: “Разреши, чтобы я была твоя дочка”. Он был так счастлив…
– Да, был счастлив и только спросил: “Ты почему до сих пор молчала?” А когда он умер, Катя написала о нем, и знаете, это было так талантливо. Главное, литературно талантливо.
– Я вчера ее и Таню встретила на премьере фильма Рязанова “Ключ от спальни”. А вот на вечере Михалкова я не была, видела только отрывки по телевизору. Никита выглядел таким заботливым сыном… Он, кстати, однажды у отца спросил: “Пап, как ты можешь писать такие хорошие детские стихи? Ты же терпеть не можешь детей. Наверное, у тебя в душе что-то детское осталось. Ведь ты же с нами никогда не играл, никогда ты нас не баловал, как будто нас не было… Теперь-то мы тебе благодарны, потому что должны были сами пробиваться в этой жизни”. Конечно, их, в основном, воспитывала мать, она была замечательная женщина. “Пап, скажи, – однажды спросил Никита, – вот у тебя всякое было в жизни и увлечения, и измены, но ты встречал когда-нибудь женщину, к которой захотел бы уйти от мамы, жениться на ней…” И тот сказал: “Никогда. Мы с мамой прожили в браке 54 года”. Она, действительно, была замечательная женщина. Но я, знаете, и о Михалкове ничего плохого не скажу.
– Я слышала, что он сам себя называет “алчным”.
– Да-да. Он любит повторять: “Я – алчный. Я хочу, чтобы всем дали, но и мне тоже”.
– Говорят, он многим молодым помог… Помнится, в ранней молодости, на семинаре молодых драматургов в Пицунде, мой руководитель Вадим Николаевич Коростылев говорил, что Михалков за многих молодых хлопотал – книжки помогал издать, квартиры выбивал.
– Он и мне помогал. В 42-м году отнес мои стихи в “Вечерку”, и их сразу напечатали. Это была моя первая публикация. Так что у меня литературный стаж идет с 42-го года, и я Михалкову очень благодарна за это. Я и пенсию получаю за стаж с 42-го года.
– Да, стаж – это забавно, особенно в России… Я недавно вырвалась в Переделкино. Вдруг показалось, что я умираю, задыхаюсь в Москве, что мне надо отвлечься от сохнутовских дел и поработать хотя бы один день. Взяла компьютер, приехала и… весь день проспала. Но дело не в этом. Когда я туда приехала, мне сказали зайти в бухгалтерию и оплатить пребывание. Пришла, достаю свой членский билет, даю кассирше, та посмотрела и говорит: “С вас 345 рублей за сутки”. Я удивилась: “Так мало?” А она мне: “Но вы же старый писатель, у вас огромный стаж”.
– Мне многие в жизни помогали. Когда однажды я милиционеру въехала по физиономии…
– Милиционеру?! Лидия Борисовна, это неизвестный мне факт вашей биографии. Вас ведь могли посадить.
– Меня бы посадили точно.
– А кто вас спас?
– Сергей Сергеевич Смирнов. Было так. В день рождения Юрия Николаевича мы, как обычно, пошли на Новодевичье кладбище. А там вдруг выяснилось, что недавно ввели пропуска, да еще какого-то ответственного покойника привезли в этот момент. И меня мильтон, тот, что стоит в калитке, не пускает. Я ему объясняю, что сегодня день рождения мужа, мы с дочкой идем на его могилу. А он меня отталкивает, да еще так грубо. Знаете, это обычное бессмертное российское хамство. Я развернулась, дала ему по морде и прошла в контору. Он кинулся за мной, я еще в него стулом шибанула. В этот момент появился начальник охраны, потому что как раз привезли этого самого ответственного покойника, и мне говорит: “Я сейчас не могу разбираться. Вечером приезжайте с паспортом и зубной щеткой в такое-то отделение милиции”. Я бы, конечно, туда поехала. Но Маша сказала: “Мама, ты что, с ума сошла? Ты понимаешь, что за оскорбление милиции, да в форме, да на посту тебя посадят на пять лет… Поедем в Союз писателей”. А тогда Сергей Сергеич Смирнов только вступил в должность первого секретаря Московского союза писателей. Приехали, я сижу, раздумываю, что делать. Я все-таки не придавала этому такого значения. Входит Смирнов и с ним еще какой-то генерал. Я им и говорю, что меня сегодня вечером посадят, но ничего плохого я не делала, и рассказала, как было. Я вижу, что они оба просто побелели. У Сергея Сергеича еще тогда даже “вертушки” не было. Они тут же побежали в Большой Союз*…
* Имеется в виду Секретариат Союза писателей СССР.
– Так это когда было? В цветущие годы Советской власти?
– Да-а, при Советской власти, конечно… Когда они прибежали оттуда, Сергей Сергеич говорит: “Вот что, вы сейчас езжайте домой и сидите дома. А утром поедете в отделение милиции, что около кладбища. Все будет в порядке, только ведите себя там прилично”. Ну, утром со мной целая толпа поехала. Все остались на улице, а я вхожу в отделение. Начальник милиции велел рассказать, как все было, и во время рассказа повторял только одну фразу: “А где был я?” Я закончила. Он опять спрашивает: “А где же был я? Вы понимаете, что у нас и так никто не хочет работать в милиции. А если еще людей станут по морде бить. Кто тогда пойдет в милицию?.. А откуда Вы знаете Сергея Сергеевича Смирнова?” Сергей Сергеич тогда начал цикл своих телепередач о Брестской крепости и становился весьма популярным. Я объяснила, что Смирнов вроде как мой начальник по Союзу писателей. Он зовет этого вчерашнего мильтона, которого я побила. Тот заходит, физиономия у него еще красная, я его, очевидно, здорово двинула. Начальник мне говорит: “Может, вы извинитесь перед ним?” А я в ответ: “Знаете, что я вам скажу, если б мой сын сделал то же самое, что этот сделал пожилой женщине у могилы, я бы точно так же ему дала по морде”. Начальник спрашивает милиционера: “Ну, вас устраивает?” Милиционер, ничего не понимая, говорит: “Устраивает…” И начальник меня отпустил. Потом позвонил Сережа Михалков, который уже узнал про эту историю, спросил, чем все кончилось. Я ему говорю, что, слава богу, все обошлось. “Ну ладно, тогда приходи, посмотри мою пьесу “Пощечина”, – заключил Михалков. Сергей Сергеич тоже звонил: “Ну что, все обошлось? Но имейте в виду, ваши лимиты с милицией исчерпаны”.
– Зачастую думают, что эстет – это человек утонченного, особого вкуса. На самом деле, эстет – это человек, которому нравится многое, который в любом явлении может увидеть прекрасные стороны. В этом смысле вы, Лидия Борисовна, настоящий эстет…
– Я бы хотела, чтобы вы приехали ко мне, когда будет наша Пасха, вот тогда будет очень красиво. Все эти свечи будут гореть… Кстати, что сегодня, пятница? Надо зажечь свечи в честь шабата. Прочтите, Диночка, как там полагается… Люблю праздники в Израиле. Там очень красиво. Первый раз попала в Израиль в 1989-м. Я десять лет не видела младшую дочь, которая уехала туда. Еще продолжались празднества сорокалетия Израиля. Меня поразила страна, которая сорок лет воюет. Сделать все, что они сделали: дороги, дома, цветы… После этой жуткой Москвы, какой она была в 89 году, холодной, голодной, темной и ужасной, мне там показалось все просто раем. И все это было сделано за каких-то сорок лет! Это великая страна! А сейчас ее уже нельзя узнать по сравнению с тем, что было в первый мой приезд. Вот вы еще не видели, а я уже видела – “Мини-Израиль”. Это вообще можно умереть! Недалеко от военного музея между Иерусалимом и Тель-Авивом на трех квадратных километрах они построили маленькую Хайфу с маленькими корабликами и лодочками, маленький Иерусалим со Стеной плача и мечетью Омара, Тель-Авив с небоскребами, кибуцы с коровами и баранами, дороги, по которым едут автомобили, аэропорт с маленькими самолетами… С ума можно сойти!.. Только Эйлат еще не успели построить. Приедете, немедленно поезжайте туда.