Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 1, 2019
Ольга Елагина — писатель, сценарист, к. ф.н. Окончила ВГИК и Литературный институт им. А. М. Горького.
Рассказы публиковались в журналах «Новый мир», «Октябрь», Esquire, Homo Legens и др.
Колумнист «Независимой газеты».
Преподает писательское мастерство на образовательном проекте Litband.
Работает завредакцией литературы в издательстве «Большая Российская Энциклопедия».
Живет в Москве.
СЕКРЕТ ДЖОКОНДЫ
В этом ноябре в Париже было особенно холодно и тоскливо. Целыми днями шел мелкий колкий дождь. Под дождем печально бродили негры, предлагая хлипкие зонты, которые выворачивало наизнанку при первом порыве ветра.
Все дни я проводила в музеях. Туристов было немного и по утрам можно было ходить по Лувру почти свободно, не говоря о музеях Родена и Мармоттана.
В Лувре я и увидела Виктора.
Огромный, лысый, он стоял прямо напротив Джоконды, возвышаясь над крикливой стайкой китайцев почти на полметра. На его розоватом черепе отражались потолочные лампы. Одет он был с небрежным шиком — синий пиджак поверх темно-красного свитера с воротом, подпиравшим седую эспаньолку. Он стоял не шелохнувшись и смотрел на картину пристально, с легкой усмешкой словно играл с ней в гляделки и намеревался победить.
Джоконда размещалась под бронированным стеклом, которое сильно бликовало. Так что единственная возможность разглядеть картину была встать четко перед ней. Я попыталась протиснуться к ограждению и один из китайцев толкнул меня прямо на Виктора. Я пробормотала свое so sorry. Он медленно, словно отходя от сна, повернулся, скользнул по мне взглядом и ответил на русском:
— Не важно.
Я смотрела на Джоконду не больше минуты, потом меня оттеснили китайцы, и я двинулась к крылу Ришелье попытать счастья с малыми голландцами.
Через два дня я пришла в Лувр к самому открытию и сразу отправилась к Джоконде. К моему удивлению, лысый гигант уже был там и также пристально смотрел на картину. Я встала рядом. Джоконда улыбалась своей мерцающей улыбкой, но сосед интересовал меня куда больше. Было в нем что-то зловеще-притягательное. Я дождалась, когда он наглядится на полотно и, набравшись храбрости, спросила:
— Вы приходите в Лувр ради одной картины?
— Да, — ответил он без удивления. — С остальными все более-менее ясно.
Он кивнул, давая понять, что наш small talk окончен, направился к выходу из зала, но вдруг обернулся:
— Вы кажетесь милой девушкой. Выпейте со мной кофе? Мне нужно с кем-то побыть.
— Я только пришла.
— Вы не пожалеете. Я раскрою вам секрет «Моны Лизы».
Через несколько минут мы сидели в cafй Ruc, через дорогу от Лувра.
— Я живу здесь с 1978 года. Успел посмотреть на Лувр пока его не изуродовали… В юности пытался писать, но вовремя понял, что у меня нет таланта. А калякать шаржи на Монмартре — слишком скучно.
— Чем же вы занимаетесь?
— Продаю картины. Покупаю за дешево, продаю за дорого. На то и живу. В 90‑е здесь началась мода на советских художников. А в России их отдавали за бесценок. За три года я купил квартиру на Елисейских полях… Ну вот, вы меня уже осуждаете… Впрочем, осуждайте. Я — нехороший человек. И делал непростительные вещи…
— Вы обещали открыть секрет, — напомнила я.
— Секрет… А вы-то сами, что думаете?
— Не знаю. Есть теория, что это автопортрет да Винчи.
— Туфта, — ответил Виктор. — Еще скажите, что это его любовник или женщина на сносях. Я все это проходил.
— Хорошо, какая у вас версия?
— Это не версия. Я точно знаю, кого написал Леонардо.
Глаза у Виктора были такими черными, что в них не просматривался зрачок. От этого взгляда мне сделалось неуютно. Он понизил голос и немного поддался вперед.
— Леонардо написал его.
— Кого?
Он посмотрел на меня сердито, словно я задела его бестолковостью.
— Дьявола, разумеется, — ответил он.
— Ясно. Дьявола.
— Не замечали, что Джоконда похожа на ящерицу? — продолжил Виктор. — Большая голова, ни ресниц, ни бровей — также как у рептилий. Если закрыть нижнюю часть лица это особенно заметно. И это выражение. Разве похоже на улыбку беременной? Это усмешка всезнающего Змея. Извиваются губы. Извивается дорога на заднем плане. Это дьявол в образе Змея. Змей в образе женщины… Хотя женщина она только условно. Все признаки пола — скрыты, ее лицо — лицо андрогина…
Он говорил быстро и сбивчиво, с большим жаром.
— Зачем же вы ходите на нее смотреть? — спросила я.
— Интересно наблюдать, как она меняется.
— Картина меняется?
— Да, — подтвердил Виктор. — Во взгляде, в уголках рта, в смещении теней… Это едва заметно, но с каждым днем он проступает все больше. Знаете, когда я долго смотрю ему в глаза, он начинает со мной говорить. Дает советы… Иногда я ими даже пользуюсь…
Виктор издал неожиданно высокий смешок. Черные глаза нехорошо заблестели. Он вдруг схватил меня за руку и начал горячо шептать:
— Он не всем открывается… Эти бесчисленные идиоты, приходящие делать селфи с Джокондой… Они не догадываются… никто не догадывается… но я знаю, я знаю…
Этот человек был безумен. И мне стало страшно.
Я сделала вид, что иду в уборную и выбежала на улицу.
Дождь кончился, над Парижем висел туман. Пасмурный черно-белый город походил на графический рисунок под слоем кальки.
Несколько дней я думала только о Джоконде, всматривалась в ее лицо, читала о впечатлениях, которые она производила. Одним улыбалась, другим скалилась, третьи ощущали преследование, четвертые испытывали желание, пятые пытались покончить с собой… И вдруг мне открылся ее секрет — Джоконда умела отражать внутренний мир смотрящего, его страсти и страхи, в зависимости от которых «менялось» ее лицо. Леонардо сделал невозможное. Красками на тополиной доске он изобразил не себя, не ученика, и не жену флорентийского купца — он создал зеркало.
Мне очень понравилась моя теория. Я даже хотела проверить ее в Лувре, но побоялась.
МОЛЧАНИЕ
В первый момент я приняла их за импульсивную итальянскую пару, которая чересчур бурно выясняет отношения. Только итальянцы способны так яростно жестикулировать.
Однако они оказались русскими глухонемыми.
Она была красива несовременной красотой. Похожих девушек я видела на первых фотографиях — с идеальным овалом лица и большими безмятежными глазами.
Он был худой, сутулый, бледный с залысинами у лба. Было заметно, что он стесняется своего тела. Он никогда не снимал футболку, а искупавшись, сразу кутался в полотенце.
Они жили в нашем отеле — четыре крепких турецких звезды, куда мы приехали с моей подругой Иркой Шульц ловить последнее солнце.
В ресторане они всегда занимали самый дальний стол. Он выделывал кульбиты руками, а она внимательно «слушала» — то есть смотрела и кивала. Несколько раз я слышала, как она смеется. Это был жуткий всхлипывающий гогот, немыслимый, невозможный при ее облике. Впрочем, глухонемой не мог этого знать, и если она смеялась — он расцветал, приосанивался и принимался выписывать пируэты с удвоенной быстротой.
Весь день они проводили на пляже. Павел сидел под тентом с книгой по программированию (я подглядела название «Рефакторинг: улучшение существующего кода».) Она загорала у моря, подвернув бретельки купальника и возвращалась под тент лишь затем, чтобы попить воды или обновить слой крема для загара. Они обменивались очередью быстрых жестов. И она снова уходила под солнце, а программист смотрел ей вслед с тихой печальной улыбкой. Кажется, наш программист чувствовал, что обладает своим счастьем незаслуженно и любой мускулистый Геркулес с этого пляжа подошел бы ей куда лучше, чем он — бледный гик, прячущийся от солнца и праздных глаз.
Не знаю, что свело их вместе. Возможно ли, что глухонемым красавицам трудно найти себе пару и приходится выбирать из того, что есть? Думаю, этим вопросом задавался весь отель.
Несколько раз я видела, как с ней пытались заговорить мужчины. Но она лежала с закрытыми глазами и не могла их видеть, а если видела — не могла ответить и лишь с сожалением улыбалась, а потом показывала на уши и скрещивала кисти рук — «не слышу». Обычно это сбивало ухажеров с толку и они отступали.
Но однажды около нее начал околачиваться наш аниматор — красивый, черноволосый турок с красной банданой на голове и литыми икроножными мышцами. Он подходил к ней с блокнотом и что-то писал или рисовал. Она отвечала, тоже через блокнот.
Однажды вечером она вдруг появилась на концертной площадке для анимации. Там проходило шоу огней. А аниматор участвовал в одном из номеров и даже жонглировал горящими факелами. Она смотрела на него не отрываясь, с вожделением, которое плохо вязалось с ее старомодной красотой. Возможно, его мелькающие руки вперемешку с огнями, говорили ей о чем-то большем, были не только движениями, но и речью, огненным признанием и желанием.
После шоу мы увидели ее на дискотеке. Удивительно, но она очень неплохо танцевала и даже попадала в ритм!
— Знаешь, я слышала, что глухие могут чувствовать звуковые вибрации, — сказала Ира.
Но в нашем случае дело было, конечно, не в вибрациях, а в турецком аниматоре, который танцевал вместе с ней.
На дискотеку мы с Ирой не остались, а пошли в бар у бассейна, где провели остаток вечера за бесплатным дрянным виски из all inclusive.
Часов в одиннадцать мы заметили программиста. Вид у него был совершенно потерянный. Он прошелся в сторону танцпола, который к тому времени опустел, вернулся, постоял на набережной и направился к нам. Он заговорил чуть механическим голосом, как если бы читал по слогам.
— Здравствуйте! Вы можете мне помочь? Моя жена пропала и мне нужно вызвать полицию. Я читаю по губам, но не могу понимать местных.
— Вам не нужна полиция, — сказала Ира с преувеличенной артикуляцией. — Мы видели вашу жену на дискотеке. Наверное, пошла погулять с друзьями.
— У нее нет здесь друзей, — сказал программист.
— А теперь появились. Компания из нашего отеля, — соврала Ира. — Не волнуйтесь. Она обязательно придет.
— Тогда я еще подожду, спасибо, — сказал программист и ушел.
— Надо было сказать ему как есть, — сказала я. — Вдруг с ней и вправду что-то случилось.
— Ничего с ней не случилось. Трахается где-нибудь со своим турком, — ответила Ирка.
С глухонемой, действительно, ничего не случилось.
На завтраке в ресторане и он, и она как всегда сидели за своим столом. Сидели и молчали. И их молчание было таким абсолютным, непреодолимым, бездвижным, что мы поскорее допили кофе и ушли.