Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 1, 2019
Герман Канабеев родился в 1980 году в небольшом сибирском городке.
Кочую по городам России от Калининграда до Владивостока, останавливаясь отдохнуть в одном из подмосковных городов.
Много пишу, но пока ещё нигде не издавался. Учился и работал.
Сейчас временно нахожусь в городе Хабаровск, обдумывая план переезда в следующий город, где я еще не был.
– Деда, почему наша станция называется Облако? — спрашивал я у деда и бежал за ним по шпалам.
Дед шел впереди в ярко оранжевом жилете поверх телогрейки. Мне не хватало полного шага, чтобы идти точно по шпалам. Первый попадает, а следующий уже мимо. Это жутко раздражало. Я не мог понять, зачем шпалы так кладут, что каждый второй шаг мимо. Либо приходится семенить как дурак, либо прыгать.
Деду наоборот было удобно. Он шел размашисто и попадал точно через одну, не прилагая усилий. Он походил на медведя. Огромный и могучий.
— Зимой расскажу, — отвечал дед.
— Почему зимой?
— Так понятнее будет, — говорил дед, не оборачиваясь на меня, и добавлял. — Хватит болтать. Послушай, как поют провода.
Я останавливался и слушал.
Провода вдоль железнодорожного полотна действительно пели. Звук был странным. Похожий на стон рвущейся гитарной струны.
— Деда, о чем поют провода?
— О многом, — отвечал дед. — О расставании, о встрече, о любви, о ненависти обо всем, что чувствуют люди, едущие в поездах.
Когда песня проводов становилась громче и казалась тревожной, дед брал меня за руку и стаскивал с полотна.
Мы отходили на несколько метров, и я ждал удара ветром от поезда. Мне казалось, что в этот момент я перемещаюсь в другой мир. В такой мир, где есть только ветер, оглушающий свист состава, грохот колесных пар и все, что чувствуют люди. Только без самих людей. Словно в поезде и нет людей. Только их чувства, которые уже им не принадлежат.
Дед всю жизнь проработал на железной дороге. На станции «Облако». Дежурным стрелочного поста. Если кто–то называл его стрелочником — это могло стать причиной серьезной драки. Дед ненавидел это слово.
Метрах в двадцати от платформы находилась наша деревня на десять домов. Все, кто был в Облаке, работали на станции.
Мы с дедом жили вдвоем. Я не помнил матери и отца. Всегда был только дед. Он и я.
Два раза в день он брал меня с собой. Мы шли к стрелочному посту. Слушали песни проводов. После стрелочного перевода дед вел меня к заброшенному железнодорожному полотну, находившемуся чуть в стороне.
Мне не нравилась эта дорога. Рельсы здесь были ржавыми. Они не блестели так, как на той, по которой несутся поезда. Здесь нет проводов, а значит, нет их песен. Половины шпал нет, и полотно похоже на старческий беззубый рот. С одной стороны, той, что ближе к лесу, рельсы обрывались.
Здесь тоже был стрелочный пост. Через него можно было перевести поезд на рабочие пути, или туда, где рельсы обрывались. Каждый раз дед проверял работоспособность механизма. Если что–то было не так, он говорил мне оставаться на месте, а сам шел домой за солидолом.
Он тщательно смазывал каждый болтик. Проверял, работает ли, и, довольный, смотрел туда, где обрываются рельсы. Потом в другую сторону, словно ждал поезда.
— Дед, зачем ты следишь за этим постом? — спрашивал я. Здесь же все равно не ходят поезда.
— Не ходят, — отвечал дед. — Но последний поезд пройдет именно здесь.
— Что за последний поезд? Расскажи!
— Мой отец, твой прадед, рассказывал, что по этой дороге пойдет последний поезд. Поэтому стрелочный пост нужно держать исправным. Вовремя сделать перевод, чтобы поезд ушел туда, где кончаются рельсы.
— Почему он последний, поезд этот?
— Потому что на нем можно доехать до счастья, — отвечал дед.
— Счастье — это станция такая?
— Да, наверное, станция, — дед улыбался и гладил меня по голове. — От Облака до Счастья, думаю, пару дней пути.
Дед умер, когда мне исполнилось десять лет. Из города приехала немолодая дряблая женщина с уставшими глазами. Сказала, что она моя тетка, и забрала в город.
Через двадцать лет в январе, сразу после новогодних праздников, я вернулся на станцию «Облако». Зима была крепкой, снежной и скрипучей. Как только вышел из поезда, понял, почему станция называется «Облако». Сопки, между которыми спряталась деревня, засыпало снегом, и казалось, будто это кучевые облака.
С собой из города я захватил солидол. Домой к деду заходить не стал. Да и не был уверен, что дом еще стоит. Мне было нужно на стрелочный пост.
Я шел по путям. Теперь моего шага хватало, чтобы спокойно идти через одну шпалу. Наверное, я уродился в деда. Может, со стороны теперь тоже похож на медведя?
Я дошел до старого полотна и нашел стрелочный пост.
Рычаги не поддавались. Я долго мучился с ними, пока не услышал песню проводов над головой. Это было странно. Над старыми путями не было высоковольтной лини. Песня становилась звонче, и я почувствовал легкий ветерок вдоль путей. Такой бывает, когда состав подходит к станции. Я почувствовал, как задрожали рельсы.
Что было сил навалился на рычаг и перевел стрелку с рабочих путей на те, что обрываются ближе к лесу.
Поезд несся с невероятной скоростью. Я еле успел соскочить с его пути. Когда он пролетал мимо меня, время словно замедлилось, и в окне одного из вагонов я увидел деда. Он смотрел на меня и улыбался. Я крикнул что было сил:
— Дед, ты счастлив?
— От Облака до Счастья два дня пути, — услышал я в ответ.
Поезд ухнул в лес, оглушив меня пронзительным свистом, и исчез.